Синдром космопроходца (СИ) - Кузнецова Светлана Владимировна

– Не я первый и не я же последний, – пробормотал Рокотов.

– Однако зачем подводить себя к детскому «на зло маме пойду без шапки, отморожу уши, заболею и умру»?

– В роли «матушки», конечно же, выступает родной космофлот?

Ставинский хмыкнул.

Рокотов шумно выдохнул. Этот проклятый стационный генерал космофлота при всей его… – пожалуй, слово слюнявость в отношении него вполне подходило (Рокотов никак не мог избавиться от ощущения, будто к нему пытаются навязчиво лезть: так поступали невоспитанные псы, которых заводили некоторые космопроходцы, к счастью, нечасто) – был убедителен. В отставку сильно не хотелось. И да: он блефовал, прекрасно понимая, что на руках у него ни одного козыря. Более того, Ставинский об этом знал.

– От человека, который никогда ничего не расследовал, сложно ждать быстрых результатов, – проворчал Рокотов.

– Я, признаюсь, согласен с вами полностью, – сказал Ставинский, – однако не я просил назначить именно вас.

– И кто же этот… с позволения сказать… благодетель?

– Имя Дэн Орлик, думаю, вам хорошо знакомо, капитан.

***

Изображение слегка прыгало, реагируя на движение автомобиля, впрочем, ни узнать людей по ту сторону экрана, ни слышать их это не мешало. Рокотов привык видеть адмирала Орлика по новостным каналам – в блеске славы на парадах или сосредоточенным на заседаниях кабинета министров. Человек, устало откинувшийся на спинку кожаного сидения, одновременно и являлся им, и нет. На побледневшем, осунувшемся лице выделялись морщины. Кривым багровым рубцом прорезал подбородок знаменитый шрам, полученный при осаде Ангабая. Плечи поникли, словно под неподъемной тяжестью, и лишь глаза едва ли не светились. Адмиралом владела какая-то идея из тех, невозможных, способствующих железной рукой наводить порядок в космическом пространстве, двумя фразами ставить на место зарвавшихся глав торговых союзов и президентов, решать невыполнимые задачи, зачастую не учитывая законов физики или конечности людского ресурса.

Рокотов читал о возникшем на Земле после драки за Марс общественном движении «лоялистов». Его представители собирались привлечь Орлика к суду за «недопустимое отношение к собственным подчиненным», однако за адмирала абсолютно неожиданно и для стационов-обвинителей, и для журналюг любых мастей единогласно вступился весь космический флот – все, кто выжил в той мясорубке.

«Стационам никогда не понять, какие ощущения испытывают те, кто переступает порог собственных возможностей: прыгает выше потолка и собственной головы», – мельком подумал Рокотов и поморщился от невесть откуда влезшего в мысли пафоса.

Рядом с адмиралом сидел Ставинский и выглядел, пожалуй, похуже него. У Орлика был живой с хитринкой и легкой безуминкой взгляд, генерал же смотрел в одну точку: бледный и не менее усталый, с темными кругами под глазами и весь словно выцветший. Кисти рук он заложил подмышки, будто спасаясь от холода, хотя, скорее всего, сдерживал дрожь. Поэтому он воспользовался держателем, расположенным на переднем кресле автомобиля.

– У нас не так много времени, капитан, – сказал Орлик. – Очень надеюсь, вы все же выслушаете моего посланца, а не пошлете в черную дыру немедленно по прибытии, – а ведь Рокотов сделал бы именно это, если бы накануне не распустил руки и не загремел под судилище. – Данная запись – своеобразное доказательство того, что инициатива исходит от меня, а вас не разыгрывает кто-либо из сослуживцев, – голос адмирала был полон ледяного спокойствия.

«Совсем как у меня после кадо», – подумал Рокотов.

– Я прекрасно понимаю, насколько неприятен для каждого из нас спуск на каменный кусок, но… – адмирал хитро прищурился. – Разве вам самому не интересно доказать всем, каждому и в особенности себе, что сумеете даже это? Только нелепые щенки рискуют там, где им все привычно и комфортно, вы попробуйте действовать в изначально невыносимых условиях. Лишь тогда станет ясно, чего стоите на самом деле!

«А вот это уже подначка уровня космолетки и незавуалированная попытка взять на слабо», – отметил Рокотов. Следовало бы обидеться на манипуляцию такого рода, но у него не выходило: уж очень вдруг тепло стало на душе. Как же приятно, что о нем просто помнили!

– До вас, наверняка, докатились новости о моей отставке, так вот развею слухи: я вовсе не свихнулся и отстранил себя сам. Устроил, скажем так, отпуск. Но поверь, мальчик, – он постучал по виску и усмехнулся, – мы еще всем покажем, и твоя помощь в данном деле наведения шороха на стационных крыс поистине незаменима.

Рокотов прикусил губу, подавляя очень сильное плохое предчувствие. Отчего-то показалось: если он и вернется на «Айзу», то разбитым вдребезги – если не в прямом смысле, то в переносном.

– Когда Ставинский спросил, имеется ли у меня человек, который никак не связан с высшими кругами в чиновничьем и армейском аппарате, признаюсь, я не сразу вспомнил о тебе. Но вспомнил, – тонкие губы растянула бесцветная улыбка, глаза же пылали. Если бы адмирал в таком виде предстал перед комиссией, то точно получил бы волчий билет. Впрочем, скорее всего, именно ее он и пытался избежать, отстраняя самого себя, пока его здоровьем не заинтересовался кто-нибудь ушлый со стороны. – Я как бы оказал вам услугу, и вы мне теперь немного должны, – напомнил Орлик, выдержал кратковременную паузу, и протянул: – Черт-те что… после таких слов вы точно пошлете. И не только Ставинского, но и меня, старого дурака. Однако ни на кого другого мне надеяться не приходится. Волею судеб именно вы – тот человек, который нужен в этом деле.

Рокотов отнял взгляд от экрана и посмотрел на Ставинского, сидящего рядом. Тот пожал плечами. Зачем слова? Лучшей демонстрацией для Рокотова стал приход в личную каюту генерала. У него до сих пор перед внутренним взором стояло, как щелкнул замок на дверях, блокируя помещение, а по стенам прошлась синяя полоса – проверка на выявление подслушивающих устройств. Не находись Рокотов в полнейшем эмоциональном раздрае, обязательно присвистнул бы.

– Не сомневаюсь, вы не поверите, – продолжал тем временем Орлик. – Сочтете меня сумасшедшим, но попытаться я обязан. Хотя бы потому, что человечество водят за нос без малого сотню лет, а во Вселенной существует слишком много того, о чем оно и не подозревает. Если все пойдет так и дальше, нас захватят без единого выстрела.

Рокотов сжал кулаки. В том, что перед ним Орлик он не сомневался, но признавать в этом уставшем, издерганном, многословном человеке своего адмирала отказывался. Орлик всегда требовал от подчиненных невозможного. Орлик всегда отдавал четкие, короткие распоряжения.

– Генерал расскажет лучше, нежели я, капитан. Выслушайте его. И, надеюсь, вы все же потратите несколько месяцев на старого дурака, когда-то не позволившего вышвырнуть вас из космолетки.

Рокотов втянул воздух через зубы. В свои детские двадцать он очень рассчитывал на разговор подобного рода. Он и лучшим-то стал, ожидая нового появления адмирала и собираясь оправдать оказанное доверие даже ценой собственной жизни. Шли годы, и Рокотов, влюбившийся в космос после первого же самостоятельного полета, забыл юношеские мечты. Теперь же на ум приходил древний, как человечество, совет бояться собственных желаний, а еще заверение: сбудется все, рано или поздно, так или иначе – и не факт, что именно как загадывал.

«И как бы теперь действительно не помереть героем, – подумал он. – Вот уж чего не хотелось бы, с тех пор я научился ценить жизнь».

– Я в курсе вашего мнения о Новом Йоркшире. Знаю: стационар косморазведчику хуже, чем серпом по… важным органам, но верю в вас, – заявил Орлик, и одержал окончательную и безоговорочную победу. Именно после этих слов Рокотов понял: полетит и останется на планете столько, сколько потребуется. – Не стройте из себя особиста, – посоветовал адмирал, – умеющий летать не должен рыть носом землю. Проведите полную разведку этого дурдома. Так, как вы умеете, капитан. И еще… опасайтесь зеркальных поверхностей: любых, даже луж под ногами. Они вовсе не то, чем кажутся.