Витим Золотой (Роман 2) - Павел Федоров

- Эге-э-э! - промычал Ветошкин что-то невразумительное и даже привстал. Такая кандидатура ему и в голову не приходила. Уж кого-кого, а Филиппа Никаноровича-то знал он давно...

- Ты чего вскочил? - спросил Доменов.

- Вы так меня ошарашили... - Ветошкин поморгал редкими, словно выщипанными ресницами, открывая портсигар, снова уселся в кресло.

- А чем, по-твоему, плох господин Печенегов? - щуря свои хитрые кабаньи глазки, спросил Доменов. - Боишься, что власть не поделите?

- Не в том вопрос, Авдей Иннокентич. Компрометированный он человек. Не утвердят-с, да и он сам, наверное, не пойдет.

- Это уж, голубь, не твоя забота. Пойдет... А что на каторге был, то не беда... Мало ли что с кем может случиться...

- Простите меня, Авдей Иннокентич, - вдруг грубовато и откровенно заговорил пристав. - Чепушенцию вы городите... У нас все-таки полицейское учреждение, а не бакалейная компания... Торгует он пряниками и водочкой и пусть себе на здравие торгует и нас еще благодарит...

- Вас-то за какие шиши? Вы-то что за благодетели? - обозлился Доменов. Такого сопротивления он не ожидал.

- Дельце-то по вашей покорной просьбе я замял... дело господина Суханова... - Ветошкин наклонился и начал чиркать о металлический коробок спичку.

- Не кури ты тут, - резко прервал его Доменов. - Не выношу я этого зелья. И ехидства твоего не выношу! - грохнув по столу кулачищем, продолжал Авдей. - Ты что, мало с него взял? Он сына-офицера потерял! А ты ему черт те что клепаешь! Да чем он хуже вас? Вот что, Ветошкин, все мысли твои я знаю. Ты лучше свой собачий нюх по другому следу пускай. Печенегов - казачий офицер и дворянин. Не моги его пачкать! Такие люди еще нам пригодятся... Вызови его и поговори. А кабак я закрою. Туда золотишко тащат, а нам это не с руки.

- Спиртоносы потянутся. Это не лучше, - возразил Ветошкин.

- Вот их ты и лови, а мы свой магазин откроем, от прииска.

"На все свою лапищу наложить хочет, - помаргивая выпуклыми рыбьими глазами, думал Ветошкин. - И на золото, и на доходы от кабака, даже на полицию... И ничего с таким тигром не сделаешь. Сам наказной атаман генерал Сухомлинов за ручку с ним здоровался".

В кабинете было жарко натоплено. Пахло еще краской и свежевыструганными сосновыми досками. За спиной Авдея Доменова висел в золотой раме портрет царя Николая Романова. Царь улыбался, словно собираясь топнуть маленьким, узконосым, с серебряными шпорами сапожком. За окном послышался грохочущий по мерзлой земле звук колес и звонкий по чернотропью цокот подков. Кто-то лихо подкатил к крыльцу. Минуту спустя в кабинет вошел рыжеусый веселый Иван Степанов. Он был в новенькой касторового сукна казачьей теплушке, в дорогой каракулевой папахе с голубым верхом, с пышным, закрученным вокруг шеи шарфом из козьего пуха. Заплывшие жиром глазки улыбчиво и сладостно щурились. Он был уже сильно выпивши, поэтому вошел бесцеремонно и шумно.

- Здравствуй, сватушка!

- Здорово, сват. Ты, я вижу, уже хватил. Не удержался! приветствовал его Доменов с досадой в голосе.

- По такому случаю, сваток, и с тебя немало причтется... - Потирая белые, уже успевшие выхолиться руки, Иван маятником качался перед столом Доменова, загадочно подмигивая, говорил: - Едем, сваток! Я тебе такой сюрпризик преподнесу... Сколько ставишь?

- К черту твои сюрпризы! Ты лучше бы за дело брался, чем на рысаках катать, - ворчал Доменов.

- А я тебе дело говорю, сваточек мой, да ишо какое дело! - вихлялся Иван, не замечая мрачного вида Доменова. - Я тебе не сюрпризик привез, а "изюмчик".

- Не улещай, сват. Не поеду и пить с тобой не стану, - упрямился Авдей. Кураж свата давно ему опротивел. А там еще и зятек есть.

- Выпьешь, сват, и нас еще с приставом угостишь!

- Сам не прикоснусь и тебе не дам. Ступай и проспись.

- Да я тверезый! Ты, сваток, над казаком не командуй! Я ведь тут вроде хозяин. Как вы думаете, господин пристав, хозяин я здеся али нет?

- Брось же, сват, эти кабацкие замашки, - урезонивал его Доменов. Ведь только вчера тебе толковал, сколько у нас предстоит дела, а ты опять за свое. Оставь к чертям собачьим!

Позади Авдея медленно приоткрылась дверь. Метя полами синей бархатной, на собольем меху шубы крашеные половицы, тихо вошла Олимпиада. Высокая, румяная, она была похожа на русскую боярыню.

- Так я и знала, что сидит и чертыхается, - проговорила она и зажала мягкими холодными ладонями широкоскулые колючие щеки мужа.

- Ангелочек ты мой, цветик лазоревый! - целуя душистые руки жены, забормотал Авдей Иннокентьевич. - Да как же ты, мамочка, не предупредила! Да я бы гонцов навстречу погнал, сам бы орлом полетел...

- Знаю я тебя! Ты бы все дела бросил, а я тебе мешать не хочу. Пусть, думаю, лишний фунтик золотца намоет на браслетик какой-нибудь для своей заброшенной женушки...

- Не говори мне таких слов, соколица ты моя ясная! Чуть не пропал я тут без тебя! - поглаживая жену по щеке, говорил Доменов.

- И пропадешь, миленок! Сидит, чертыхается, небритый, грязный, надел на себя черт те что... Дегтем пропах весь... Сейчас же вели топить баню и выпаривайся...

- Разбойница ты стала, сваха! - расплываясь в улыбке, взмахивал руками Иван Степанов. - Переменилась, расхорошела-то как, боже мой! Прямо царевна Тамара!

- Какая еще там Тамара? - прищурилась Олимпиада. - Какая разбойница?

- Любого в полон возьмешь! Истинно разбойница! - повторял Иван.

- С кистенем на дорогу не выходила, Иван Александрыч... Чего ты на меня губы-то расквасил? Поезжай-ка, миленок, к своей Арише, на нее и заглядывайся, а мне дай с муженьком покалякать... - бесцеремонно отчитала она Ивана.

Доменов покашливал и молодецки расправлял лихо подстриженные усы.

- И то правда... Пойдем, пристав, не станем мешать, - проговорил Иван как-то сразу отрезвевшим голосом и вместе с Ветошкиным вышел.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

- Погоди, соколик, дай хоть маленечко передохнуть, - уклоняясь от поцелуев мужа, проговорила Олимпиада, когда гости вышли. - Ежели еще раз бросишь меня одну-одинешеньку, пропаду я, Авдеюшка...

- Не пугай ты меня! - защищался Доменов. - И так все сердце изныло...

- Ой ли! А зачем бросил? Сижу там и не вижу ни света, ни зореньки... Встану, винца выпью, в ванне пополощусь, в зеркало погляжусь, цыпленка обгложу, икоркой заем и хожу по нашим хоромам одна в томлении и думаю: за что же это вянет и пропадает красота-то моя? Оставил бы хоть в Питере, я бы там нашла, где щегольнуть... Видишь, не утерпела и прикатила, оправдывалась Олимпиада.

- Молодец ты, душа моя, вот и все! Да я не только браслетик - золотую цепь тебе на шею повешу!

- И прикуешь где-нибудь в горенке... Я тебя знаю... Ты послушай. Приезжаю я в Зарецк. Остановилась в Коробковых номерах...

- Туда-то зачем? Разве это место для тебя? Боже ж мой! - сокрушался Авдей, терзаясь ревностью. - Да разве можно там останавливаться порядочной женщине, к тому же одной, без мужа? Гнала бы прямо сюда!

- Шутка сказать! Сколько верст отмахала. Да и проголодалась. Дай, думаю, хоть горяченькую селянку съем. Приоделась. Хотела обед в номер потребовать, да нет, думаю, вниз спущусь, хоть на городских людей гляну...

- Пошла все-таки? - кряхтел Авдей.

- А что мне?

- В такое срамное место?..

- Да чем оно срамное? Оттого, что вы там с голыми девками выплясывали? - ядовито щуря свои голубые глаза, спрашивала Липушка.

- Ох! Перестань, мамочка! - взмолился Доменов.

- Сам же рассказывал. А ко мне, соколик, это не пристанет. Значит, спускаюсь по ковру и встречаю в дверях... знаешь кого?

- Ну? - стонал Авдей.

- Угадай!

- Что я тебе, Ванька-угадчик? Мало ли кого туда черти носят. Ах господи боже мой!

- Какой ты у меня стал богомольный и праведный...

- Ну не томи ты меня, Липушка! - скрещивая на груди руки, умолял Авдей Иннокентьевич. - Кого же это там тебе дьявол подсунул?

- Знаешь кого? - закатывая глаза, продолжала Липушка. - Маринки Лигостаевой мужа, Родиона Матвеича Буянова с компанией.

- Воображаю это компанство, - покачивал головой Доменов. - Он, говорят, пить начал, как зверь...

- Врут. Не перебивай. Он такой симпатичный и как ангел красивый! Ну, значит, поздоровались. Подхватили они меня под руки - и в залу...

- И ты пошла? - Лицо Авдея начинало розоветь, словно отхлестанное крапивой. Сузившиеся глазки подернулись кровавыми прожилками.

- Да разве вырвешься? Налетели, как воронье...

- Кто же еще-то там был?

- Больше купцы и офицерье.

- Самые пакостники!

- Ну уж это ты зря! Очень вежливые и обходительные люди.

- Знаю я этих голубочков!..

- Ну а тебя я тоже, младенца, знаю... Ты всех готов в одной куче с кизяками смесить. Выпили, повеселились...

- А потом кататься поехали? - с трепетом с голосе допытывался Авдей Иннокентьевич.

- Само собой...

- Дальше, дальше что было...

- Стал меня Родион Матвеич к себе в гости звать...

- Ты поди и рада стараться... Ах, дурак я, дурак! Скажи, пошла или нет? - спрашивал Авдей, чуть не плача от окаянной ревности. - С огнем, Олимпиада, играешь! Гляди у меня!