Осколки недоброго века - Плетнёв Александр Владимирович

Японские власти, как могли, оповестили телеграфом об опасности… И дали «отбой» по восточному побережью, когда поступило известие, что «адмирал Арктики» якобы уже в Китайском море – застоявшиеся в портах посудины побежали навёрстывать упущенные прибыли.

Наверное, именно этим объясняется такое обилие встреченной добычи на пути русского рейдера.

По крайней мере, с английским угольщиком было именно так – отстоявшийся пару суток в порту Йокогамы «Истри» продолжил свой путь к месту назначения в Хоккайдо, чтобы нарваться на «Лену».

– Куда его? – решали советом на капитанском мостике.

Трусов раздумывал недолго, посмотрев заявленные характеристики конфискованного судна:

– Сангарским я бы не рискнул. И с нами до Артура тащить обременительно с его двенадцатью узлами.

– Так куда? – повторил вопрос прапорщик из «доброфлотцев», поставленный капитаном на призовой трофей. Почему-то недовольный этим назначением.

– В Корсаков-на-Сахалине. А там, даст бог, как обстановка будет – уходите во Владивосток.

Потом уже ближе к вечеру пришлось бросить очередную «мелочь-рыбака», развернувшись, погнавшись за дымами на горизонте, настигнув уже в ночи́ по беспечным топовым огням.

Оказался «австриец»-межконтинетал с грузом из Южной Америки.

Командовавший досмотровой партией лейтенант барон Курт Штакельберг вернулся довольный, просто-таки сияя:

– Законный приз: три с половиной тонны маисовой муки в мешках и другой провизии, включая экзотические фрукты… вино!

Где поймали, там и встали, не особо беспокоясь, подсвечивая прожекторами, свозя часть груза себе на борт, доводя судовые запасы провианта (включая жидкий) до необходимых норм. Пока командир опять решал, что делать с судном:

– Сколько этот семитысячник на ходу?

– Капитан злой, как собака, чертями немецкими кроет, – морщился Штакельберг, – то одно говорит, то другое. Но я по низам прошёлся, на дойче с механиками перекинулся – шестнадцать дадут.

– Евгений Александрович, – вмешался Тютюгин, вертя в руке оранжевый плод, – а вот этот груз неплохо было бы доставить в осаждённый Порт-Артур.

– С чего бы? – На голос повернулись оба офицера.

– В крепости цинга.

Трусов было хотел спросить «а вы почём знаете?», но сообразил:

– Полагаете?

– Нашим братушкам, солдатику-матросику, конечно, капустки бы квашеной против авитаминоза, – необычный пассажир деловито и аккуратно снял кожуру, отправив в рот дольку, оскалясь, – но пусть уж апельсинами давятся.

– Эк у вас, Вадим Николаевич, народная кухня от всех бед.

– Ха.

– Ах «ха!», извольте, – посуровел Трусов, отводя «американца» в сторону, – вы бы поосторожней… Что в кают-компании с выражениями да с пророчествами, что с нижними чинами излишне запанибрата, хочу вам заметить.

– Вот за одного нижнего и я хочу заметить. Думаете, я спроста?

– А ну-ка!

– Дитш Пётр. Говорит, что старший квартирмейстер. Он не из разжалованных?

– Не помню такого, – Трусов повернулся к Штакельбергу, назвав фамилию матроса.

– Это не наш, – откликнулся лейтенант, подходя ближе, – наверное, из набора Доброфлота и явно из остзейцев. А что с ним не так?

– Ага, – согласился Тютюгин, – акцент у него соответствует – лабус. Но словечки иногда проскакивают такие, что я подумал – из образованных. Не из бывших ли офицеров? То, что мне ненароком вопросики задают «откуда я такой красивый?», я уже привык, но чтобы простой матросик…

– В карцер наглеца! – предложил лейтенант.

– Да погодите «в карцер», – вдруг напрягся Трусов, вспомнив и данные секретные подписи, и предупреждения столичного чиновника, – тут дело может быть посерьёзней.

– Я и говорю, – гнул своё Штакельберг, – в карцер и вытрясти из шельмы всё, что задумал.

– Значит так, – каперанг совсем нахмурился, глянув на штурманскую карту, зыркнув на левый борт, где продолжался ночной аврал, уточнил «который час?» и, наконец, вымучил решение: – Значит так! На «австрийца» команду – пойдёт с нами к Ляодуну. А за Дитшем этим боцману прикажите установить пока негласное наблюдение. А то пойдёт в отказ, докажи потом…

Следующим утром уже были на широте Токио и задержали сразу двух «англичан» всё с тем же самым возимым грузом – углём. Их пришлось быстро топить, так как со стороны берега, ориентировочно от залива Сагами, где у японцев база флота Йокосука, кто-то уж больно быстро и целеустремлённо шёл на сближение.

Конфискованный «австриец» хоть и держался заведомо мористее, но с его «шестнадцатью» только от какого-нибудь «Мицусимы» и убегать. А вот окажись со стороны Японии быстроходный полноценный крейсер, не поздоровилось бы и «Лене».

Затем повстречали пароход под американским флагом, следующий из Японии в Гонконг. В этот раз ничего существенного призовой офицер не обнаружил. Осмотрев бумаги, судно отпустили, предварительно ссадив на его борт команды с английских угольщиков и австрийского транспорта.

Очередные сутки (именно сутки, потому что и ночью умудрились выйти на огни очередного улова) скучать не пришлось – из пяти задержанных двое отпущены, ещё двое утоплены, один запризован. И снова «британец», что не удивительно, помня о том, кто «правит морями».

Партия полевых пушек отправилась в обход Японии во Владивосток с новой командой.

Примерно на траверсе острова Сикоку пришлось погоняться за посудиной под «хиномару», отчаянно отстреливающейся из двух раздолбанных трёхдюймовок.

Потопить одной артиллерией судно под 8000 тонн было не так уж и просто, если бы японцы сами не открыли кингстоны. Открыли, уже когда окончательно заткнулись их пушки, а пожары потушить было немыслимо.

Выловленные из воды узкоглазые матросы знали только о корпусах для трехсотпятимиллиметровых снарядов в грузе из самой Англии. Но что-то там, в трюмах «Мару», было ещё, иначе с чего бы капитан так отчаянно сопротивлялся.

Прежде чем покинули восточное побережье Японии, уже практически в проливах мимоходом заставили выброситься на берег какую-то рыбацкую шхуну. Чуть погодя отогнали пару японских миноносцев, сумев влепить одному с запредельной дистанции.

И вышли в Восточно-Китайское море.

На пути к Квельпарту повстречали всего двоих.

«Француза» в балласте из Сасебо в Шанхай отпустили, а вот американской тушёнкой не побрезговали. Взяли с собой. Тем более что запризованный четырёхтысячетонник оказался весьма ходок и не отставал. От французского шкипера узнали, что Того провёл сражения с двумя русскими эскадрами (официальная японская версия), где нанёс значительные повреждения кораблям противника. Никаких других подробностей картавый бретонец не знал, зато видел лично, в каком состоянии пришли броненосцы Того. И в довершение торжественно рассказал о взорвавшемся на рейде «Асахи».

– Ну и за каким лядом вам непременно надо было торчать на палубе во время боя с «Мару»? – Трусов говорил с укоризной, но снисходительным, почти скучнейшим тоном. – И обязательно хотелось самому пальнуть?

– Так интересно же! Только вы командира расчёта не наказывайте.

– Э-э… я сам ему разрешил. Иначе вас, Вадик, не отвадить было. А у нас, между прочим, двое убитых и раненые. Япоша попал всего один раз, но так ловко, сволочь.

– Жалко…

– Своеобразный вы человек, Вадим Николаевич, даром что из грядущего! Умудряетесь совмещать в себе ребячество штафирки и… – Не найдясь, что сказать, паузой каперанг перевёл разговор: – Ладно. Взяли мы вашего Дитша.

– Моего?

– Не цепляйтесь. Долго за ним приглядывали и отследили, куда он шастает часто. И вот нашли, – Трусов протянул тонкую тетрадь, – хранил в хозяйской части, в рундуке малых «чемоданов».

Тютюгин открыл, пролистал, уставившись в аккуратные, каллиграфические надписи:

– Немецкий, что ли?

– Он самый.

– Так я не понимаю.

– И я! Тем более тут половина шифром – то, что вначале. Но дописки Штакельберг разобрал и перевёл.

– И что там?

– Про «Ямал» ваш. Описывает решётки антенн, и что вращаются. Углядел странный аппарат на кормовой площадке. Не меньше внимания уделил улыбке на форштевне, кстати, даже рисунок есть… и оранжевому цвету спасательных средств. Даже то, что шлюпки моторные с движителями на газолине и закрытого штормового типа… всё отметил. И ещё что слышал звук двигателей летающего дирижабля.