Смерть мелким шрифтом - Светлана Чехонадская

— Так ведь каналов на всех тридцатипятилетних не напасешься? — улыбаясь, возразил Ивакин.

— Ну, это я так выразился. Я имел в виду, что Марина не хочет… не хотела согласиться с тем, что в журналистике карьеру ей не сделать. И покидать журналистику… не хотела. Эта профессия казалась ей престижной. Поэтому она соглашалась на любую работу. А любая работа в журналистике — это… У нас ведь, в основном, очень мало платят. Да она почти голодала!

— Может, я что-то не понял? А газета «Без цензуры»?

— Так она совсем недавно туда устроилась.

— Там-то хорошо платили?

— Замечательно. Правда, она внештатно работала, но все равно, думаю, хорошо получала.

— Думаете или знаете?

— Думаю. Она мне не докладывала.

— Не хвасталась?

— Да мы мало общались в последнее время. Я ведь теперь у капиталистов работаю, а они, гады, умеют из человека соки выжимать… Так, по телефону болтали несколько раз.

— У нее что, отпуск был? Я имею в виду, с чего она вдруг на курорт уехала. Вроде рановато, если только недавно устроилась?

— Вообще то внештатникам отпуск не полагается. В газете ее искали, с ног сбились, насколько мне известно. Бросила все дела и умотала на юг. Как? Почему? Такая работа! Да за нее держаться нужно обеими руками… Правда, это в Маринином духе. Есть в ней такое… было… Высокомерие по отношению к деньгам.

— Значит, это была не командировка, не отпуск… — Ивакин помолчал немного, Миша нетерпеливо кашлянул. — А почему Лазурное? Может, роман какой-нибудь? Были у нее знакомые там?

— Нет, какие знакомые… А почему Лазурное? Да черт его знает! Она там когда-то отдыхала с отцом в санатории. Но много лет назад, она тогда ребенком была. Приятные воспоминания, видимо, хотя там, надо полагать, деревня-деревней. Но Марина за последние десять лет вообще никуда не выезжала, только на дачу, а там развалюха такая, дача — одно название. Для нее и Лазурное — предел мечтаний.

— Не говорила, что на море собирается?

— Да нет же! Даже намека никакого! Но, повторяю, мы мало в последнее время общались. Так получилось, что и я, и она почти одновременно устроились на работу, где надо работать, а не штаны протирать.

— А что за история со статьями про убийства?

— Это вам Прохоров рассказал?

— Да. Вы его, видимо, об этом не просили… Но вы же знаете, что он мне рассказал, он ведь вам звонил насчет этого?

— Да, знаю… Владимир Александрович, давайте так: я приеду из Лазурного и мы поговорим. Однако мне кажется, что и Прохоров, и вы что-то не так поняли. Но выяснять это у меня времени нет. Все потом, хорошо?

«Я выгляжу идиотом, — с неудовольствием подумал Ивакин. — Нельзя же так, в конце концов, цепляться за оброненное кем-то слово». Но знал, что не отстанет.

На следующей неделе его провожали на пенсию. Если вдуматься, это было горестное событие. Жизнь заканчивалась. Работать, правда, надоело и особенно надоело рано вставать. Недавно дочь прочитала Ивакину газетную статью о том, что только шестая часть людей на планете — жаворонки. Сов в два раза больше. Эта информация потрясла Ивакина, как два года назад его жену потрясла автоматическая стиральная машина, как всех их после рождения второго внука потрясли памперсы. Оказалось, что столько страданий в жизни были напрасными! «Кто изобрел памперсы? — воскликнула его жена, пеленая второго внука. — Кто этот человек?! Дайте мне его адрес, скажите, куда слать цветы, за кого молиться в церкви, наконец!» Невестка, растившая первого ребенка еще без памперсов, стояла рядом и с невыразимой печалью качала головой. Видимо, у всех были свои «напрасные страдания».

Теперь он был хозяином своих утр. Это радовало Ивакина, но он ожидал от своей радости и какого-нибудь нервного срыва: все-таки старость — мало дел и много мыслей, а мысли расстраивают, а если не расстраиваться, то еще хуже — все Фрейда читали, все знают об этих штучках с загнанными внутрь переживаниями.

«Глупости, — говорил сын Алешка, словно читал отцовские мысли. — Живи и радуйся! Ты у нас парень психически здоровый. У тебя, мать говорит, и кризиса среднего возраста не было!» — сын вздыхал, потому что сам чуть с ума не сошел от этого кризиса, о чем родители, конечно, не знали. «Кто его знает, был он у меня или не был! — ответил Ивакин. — Ведь в наше время об этом и не слышали». Он с неприятным чувством вспоминал, что примерно лет в тридцать пять единственный раз изменил жене, причем с особым цинизмом. Может, это оно и было…

Уход на пенсию Ивакин отмечал дома — это был праздник для родственников и стариков с работы. Но вот молодые сослуживцы его неожиданно удивили и растрогали: накрыли в кабинете стол, подготовили концерт, под гитару спели переделанную песню из «Семнадцати мгновений весны» — «Не думай о коллегах свысока». Это был намек на то, что он проницателен, как Штирлиц. Или таковым себя мнит.

Потом была официальная часть, уже в зале: Ивакину вручили грамоту и премию — на три тысячи больше, чем он рассчитывал.

— Думали путевку дать, — сказал генерал, тряхнув как следует его руку. — Но у вас, говорят, дача имеется. Фазенда. А с фазендой копеечка нужнее! По себе знаю.

Шутку одобрительно восприняли только в первом ряду, галерка же угрюмо вздохнула: все знали, что генеральская фазенда оценивается в астрономическую копеечку.

— Меркантильно это как-то, — тоже пошутил ивакинский начальник. — И удовольствия никакого. Сейчас накупит лопат, семян, а так бы человек на море съездил!

— Там дожди, — возразил сидевший в третьем ряду Прохоров. Он смотрел прямо в глаза Ивакину, и взгляд его был чрезвычайно странным.

— А пенсионеру что нужно, солнце, что ли? Наоборот, для его возраста это прекрасная погода! — возмутился ивакинский начальник.

— О каком море речь? — добродушно спросил Ивакин, освобождая руку.

— Вы еще спрашиваете, Владимир Александрович! — сказал районный глава. — Неужели вы ни разу в нашем санатории не были на Черном море? Мы же раньше много путевок выдавали.

— И я не был! — сказал кто-то на галерке. «Господи, так вот откуда мне знакомо это название —

Лазурное! — Ивакин чуть не произнес это вслух. — Там же наш санаторий!»

— Поди приватизировали уже, — опять заговорила галерка. Заместитель начальника по кадрам заерзал в своем первом ряду, борясь с искушением встать и посмотреть, кто это размитинговался.

— А что, — сказал Ивакин. — Хорошая мысль. Дачу пусть сын достраивает. Я на море съезжу. А то стыдно признаться — ни одного курортного романа в жизни. Вспомнить нечего!

— Можем устроить? — спросил генерал заместителя начальника по кадрам.

— Роман?

— Путевку!

— Да можем. Но там сейчас не сахар. Все развалилось. Даже кроватей не хватает, — сказал тот.

— Все на фазендах, — прокомментировала галерка.

— Ты поосторожней с романами-то, — предупредил ивакинский начальник. Он был у них в управлении главным специалистом по здоровому образу жизни. — В нашем возрасте вредно. Можно инфаркт подхватить…

— На курортах не инфаркт подхватывают! — засмеялась галерка. — А другое!

— И питание там неважное, — добавил заместитель по кадрам.

— А вот это хорошо, — одобрил ивакинский начальник. — Много есть тоже вредно.

— Ну что, лучше путевку? — спросил генерал.

— Да, — сказал Ивакин. — Путевку. В Лазурное. — Он весело глянул в глаза Прохорову.

— Горбатого могила исправит! — сказал тот.

Заместитель по кадрам не выдержал, встал и грозно глянул на последние ряды.

6

После ранней и жаркой весны наступило холодное и дождливое лето. А с десятого июля небеса по-настоящему разверзлись. Ливни забушевали по всему побережью — не только черноморские, но и все южные курорты Европы были залиты небесной водой.

Плохая погода моментально обнажила то, что жители и власти курорта пытались скрыть: бедность и грязь. За поникшей зеленью показались потрескавшиеся фасады, холод загнал отдыхающих в гостиницы — и убогие интерьеры номеров сразу показались невыносимыми. В обшарпанных столовых и кофейнях не сиделось, по разбитому асфальту не гулялось — лужи стояли в метр глубиной. «А если б не на премию поехал, а честно накопленное заплатил?» — с ужасом думал Ивакин, ковыряясь в перловой каше. Он и не подозревал, что она еще где-то, кроме армии, осталась.

Одна дамочка средних лет (это если считать продолжительность жизни равной ста годам) уже обратила на него внимание. Она была не в его вкусе, но понаблюдав за ней два дня, Ивакин решил все-таки откликнуться: погода была просто невыносимой. Однако поговорив с ним минут пять, дамочка неожиданно разочаровалась и, не прощаясь, ушла. «Чувствует, что я верный муж», — утешил себя Ивакин.

Пробовал он и гулять по пляжу. Но его представления о дожде были по-московски наивными. Зонт мгновенно выворачивало наизнанку, но он бы и не помог: из-за сильного ветра казалось, что дождь льется сбоку и снизу. Море было невероятно грязным; эта грязь как-то сразу напоминала, что море, как лужа, имеет свои границы.