Белая роза - Глен Кук

– Опять он тебя достал?

Их вражда тянется с незапамятных времен. Начинает каждую стычку Одноглазый, а выигрывает обычно Гоблин.

Он пробормотал что-то.

– Что? – переспросил я.

– Эй! – вскричал кто-то. – Свистать всех наверх! Тревога! Тревога!

– Второй раз за день? Какого беса?! – Одноглазый сплюнул.

Я понял, к чему он клонит. За последние два года тревогу не объявляли и двадцати раз. А теперь две за день? Невозможно.

Я кинулся за своим луком.

В этот раз мы рассыпались по кустам с меньшим шумом. Ильмо высказал свое очень болезненное неудовлетворение в нескольких личных беседах.

Снова солнце. Как удар. Вход в Дыру обращен на запад, и, когда мы выходили, свет бил нам в глаза.

– Ах ты, раздолбай проклятый! – орал Ильмо. – Что ты, твою мать, тут творишь?

На поляне стоял молодой солдатик, указывая в небо. Я поднял глаза.

– Проклятие, – прошептал я. – Дважды проклятие.

Одноглазый тоже увидел это.

– Взятые.

Точка в небесах поднялась повыше, сделала круг над нашим укрывищем, по спирали пошла на снижение. Внезапно качнулась.

– Да. Взятые. Шепот или Странник?

– Приятно видеть старых друзей, – заметил Гоблин, присоединяясь к нам.

Мы не видели Взятых с той поры, как достигли равнины. А до того они постоянно висели у нас на хвосте, гоня нас непрерывно все четыре года пути от самой Арчи.

Они – прислужники Госпожи, постигшие ее науку ужаса. Некогда их было десять. Во времена Владычества Госпожа со своим мужем поработила величайших из своих современников, сделав их своими орудиями: то были Десять Взятых. Когда четыре века назад Белая Роза победила Властелина, они легли в могилу вместе с ним, а два оборота Кометы назад восстали вместе с Госпожой. И в сражениях друг с другом – поскольку часть из них осталась верна Властелину – почти все погибли.

Но Госпожа создала новых рабов. Перо. Шепот. Странник. Перо и последний из прежних, Хромой, пали при Арче, когда мы сорвали попытку Властелина вернуться к жизни. Остались двое. Шепот и Странник.

Ковер-самолет качнулся, достигнув границы, за которой безмагия Душечки могла преодолеть это стремление к полету. Взятый развернулся, соскальзывая вниз, отлетел достаточно далеко, чтобы вновь подчинить себе ковер.

– Жаль, что он не полетел прямо, – сказал я. – И не рухнул камнем.

– Они не так глупы, – возразил Гоблин. – Они просто разведывают. – Он покачал головой, передернул плечами. Он знал что-то, чего не знал я. Наверное, выяснил что-то во время путешествия за пределы равнины.

– Назревает кампания? – спросил я.

– Ну да, – ответил он и рявкнул на Одноглазого: – А ты что там делаешь, филин слепой? В небо гляди!

Чернокожий пигмей не обращал внимания на Взятого. Он вглядывался в путаницу выточенных ветром утесов к югу от Дыры.

– Наша задача – выжить, – заявил Одноглазый так самодовольно, что ясно было – он собирается поддеть Гоблина.. – А это значит, что не следует отвлекаться на первый же цирковой трюк, который тебе покажут.

– Какого беса ты имеешь в виду?

– Имею в виду, что, пока вы гляделки проглядывали на того клоуна наверху, другой проскользнул за утесами и кого-то ссадил на землю.

Мы с Гоблином поглядели в сторону красных скал. Никого.

– Слишком поздно, – сказал Одноглазый. – Улетел. Но кому-то придется идти хватать лазутчика.

Одноглазому я верил.

– Ильмо! Иди сюда!

Я объяснил ему, в чем дело.

– Зашевелились, – пробормотал Ильмо. – А я только начал надеяться, что про нас забыли.

– Нет, не забыли, – возразил Гоблин. – Никак уж не забыли;

И снова я почувствовал – что-то у него на уме. Ильмо оглядел пространство между нами и утесом. Он хорошо знал эти места. Как и все мы. В один прекрасный день наши жизни будут зависеть от того, кто знает их лучше – мы или противник.

– Ладно, – сказал он себе. – Посмотрим. Четверых возьму. Только с Лейтенантом посоветуюсь.

Лейтенанта по тревоге не гнали. Он и еще двое стояли на страже у входа в жилище Душечки. Если враг и доберется до нее, то лишь через их трупы.

Ковер-самолет умчался на запад. Я удивился: почему твари равнины его не преследуют? Подойдя к менгиру, который заговорил со мной утром, я спросил об этом. Но вместо ответа менгир произнес:

– Начинается, Костоправ. Запомни этот день.

– Ладно. Запомню.

И я называю этот День началом, хотя часть этой истории произошла много лет назад. Это был день первого письма, день Взятого, день, когда пришли Следопыт и пес Жабодав, Последнее слово менгир оставил за собой:

– Чужаки на равнине.

Защищать летающих тварей за то, что они не напали на Взятого, камень не стал. Вернулся Ильмо.

– Менгир говорит, – сказал я, – что к нам могут пожаловать еще гости.

Ильмо поднял брови:

– Следующие часовые – ты и Молчун?

– Ага.

– Будь внимательнее. Гоблин, Одноглазый – ко мне!

Они пошептались втроем, потом Ильмо взял с собой четверых юнцов и пошел на охоту.

Глава 6. Равнина Страха

Когда наступила моя вахта, я вышел наверх. Ильмо и его людей я не заметил. Солнце стояло низко, менгир исчез, и тишину нарушал только шепот ветра.

Молчун сидел в тени тысячекораллового рифа; солнечные лучи, пробиваясь сквозь переплетение ветвей, усеивали его пятнами. Коралл служит хорошим укрытием. Немногие обитатели равнины не опасаются его яда. Для часовых местная экзотика опаснее врагов. Я прополз, пригибаясь, между смертоносными колючками, чтобы присоединиться к Молчуну. Это высокий, тощий, немолодой мужчина; его черные глаза, казалось, видят мертвые сны. Я отложил оружие.

– Есть что-то?

Он покачал головой в кратком отрицании. Я разложил принесенные подстилки. Вокруг нас изгибались и карабкались вверх, на высоту в двадцати футов, коралловые ветви и веера. Видели мы только брод через ручей, несколько мертвых менгиров да бродячие деревья на дальнем склоне. Одно стояло у ручья, опустив в воду насосный корень, но, словно почувствовав мой взгляд, медленно отступило.

С виду равнина совершенно пуста. Есть обычные пустынные обитатели – лишайники и саксаул, змеи и ящерицы, скорпионы и пауки, дикие псы и земляные белки – но их немного. Встречаются они, как правило, там, где меньше всего нужны. Это и к другим обитателям равнины относится. По-настоящему странные вещи: происходят именно в самый неподходящий момент. Лейтенант утверждав, что самоубийца может провести здесь много лет без малейших неудобств. Основными цветами тут являются красный и коричневый – песчаник утесов всех оттенков ржавого, охряного, кровавого и винного с редкими оранжевыми слоями. Там и сям разбросаны белые и розовые коралловые рифы. Настоящей зелени нет – листья бродячих деревьев и саксаула имеют серо-зеленый цвет, в котором от зеленого осталось одно название. Менгиры, как живые, так и мертвые, в отличие от всех, прочих камней равнины, имеют мрачную серо-бурую окраску.