Последняя битва - Андрей Посняков

Плясал хорошо, с перехлестом, с круговертью, с притопами. Скоморох тоже ринулся в пляс, но вот – наверное, уже в силу возраста – не так залихватски задорно, как Пронька. А тот уж старался, сказать нечего.

И ведь переплясал бы, кабы не стражники!

Те явились незаметно, окружили корчму, оп – и воин в кольчуге уже стоял пред столами, сердито стукнув об пол древком короткого копья:

– Цыть! Гнусные скоморошьи хари велением батюшки-воеводы будут кинуты в поруб. Пусть посидят, подумают, как глумы с кощунами пети. К вам же, люди добрые, – воин улыбнулся народу, – мы ничего не имеем. Веселитеся за-ради праздника.

Переведя взгляд на стражей, он еле заметно кивнул, и те разом бросились на скоморохов, ловко скрутив их и поволочив прочь из корчмы.

– Э, постой, постой! – забеспокоился вдруг Иван, увидев, как в числе скоморохов схватили и Прошку.

Парень активно сопротивлялся, дело грозило обернуться мордобоем и нешуточными ранениями, и Раничев, не думая, ринулся на выручку своего человека.

Выскочив на улицу, он в три прыжка догнал главного стража – десятника, вряд ли больше:

– Тот вихрастый парень – мой слуга.

– Который? – обернулся десятник. – А ты сам-то, мил-человек, кто будешь?

Воин был незнакомый, Иван его раньше не видел, а скорее всего, просто не обращал внимания. Потому представился первым:

– Язм – боярин Иван Петрович Раничев! А то – мой слуга Прохор.

– Да вижу, вижу, что боярин. – Воин неожиданно подобрел. – Узнал, узнал тебя, господине! Может, и ты меня помнишь? Олекса я, дружинник. Десять лет назад с войском безбожного Хромца вместях сражались!

– Олекса? – Иван, конечно, такого не помнил, еще бы – слишком много воды утекло, однако виду не показал. – Конечно, помню! Здорово мы тогда им дали… Как и они нам…

– Да уж. – Воин вздохнул. – Сеча была великая.

– Слышь, Олекса, – быстро произнес Иван. – Ты там, в корчме, вместе со скоморохами случайно моего человечка забрал. Отпустил бы, а?

– Отпустить? – Зачем-то обернувшись, десятник понизил голос. – Я в этом деле решающего слова не имею. Эвон кто решает. – Он кивнул на незаметную фигурку монаха в черной, с капюшоном, рясе. – Чернец с Ферапонтова монастыря. Архимандрита Феофана доверенный человек! А воевода с Феофаном в дружбе.

– Ах, чернец? – Иван ненадолго задумался. – А тебе с чернеца приказа какая польза?

Олекса пожал плечами:

– Да честно сказать, никакой.

Иван пристально посмотрел на шагавшего впереди воинов монашка. Улыбнулся в усы:

– Тогда мы, может, вот как сделаем…

Наклонился к самому уху воина, зашептал. Десятник слушал внимательно, потом улыбнулся, кивнул:

– Сделаем, Иване Петрович!.

Темно было кругом, тихо, лишь где-то в отдалении слышался приглушенный лай. И вдруг совсем рядом, за углом, послышался жуткий нечеловеческий вой! Шедший впереди стражей монашек остановился и, перекрестясь, оглянулся на воинов:

– Посмотрите-ка, что там?

Десятник послал двоих, самых молодых, те сбегали и, быстро вернувшись назад, доложили:

– Нет никого. Пусто.

И снова, как будто в насмешку, донесся вой!

Воины насторожились, а десятник, пряча улыбку, подошел ближе к монаху:

– Люди говорят, здесь, на углу, был когда-то зарыт один скоморох. Зарыт, как пес, без покаяния, без молитвы.

– Спаси, Господи! – испуганно перекрестился чернец.

– С тех пор, – понизив голос, вещал десятник, – как станет ему скучно лежать, так выползает на поверхность и воет! Друзей-скоморохов ищет. А не найдет, так бросается на каждого.

Самый молодой воин от страха широко открыл рот:

– Неужто так, дядько Олекса?

– Так – не так, а только люди зря болтать не будут.

Вой зазвучал снова – раскатисто и зловеще, и казалось, приблизился.

– Господи! – размашисто перекрестился Олекса. – Кажись, сюда идет.

– Ой, не сладим с нечистою силой. Бежать надо, дядько!

– Догонит… Брат Аристарх, сотворил бы молитву. Глядишь, и отпугнем мертвеца.

Напрасные слова! Брат Аристарх давно уже молился вовсю, спрятавшись за спины воинов.

Олекса подошел к нему ближе:

– Хорошо б мертвецу скомороха оставить. Тогда, глядишь, на нас и не кинется.

– Скомороха? – дрожащими губами переспросил чернец и вдруг неожиданно улыбнулся: похоже, эта идея ему понравилась. – А и скомороха! Что с того? Этих кощунников нисколько не жаль. Только как же он сам пойдет? На верную-то погибель?

– А мы и спрашивать не станем. – Шепнув, десятник обернулся к стражникам: – Эй, Михайло, Иванко, подь сюда…

Воины подошли, звякнув кольчугами.

– Вот что, – тихо распорядился Олекса. – Возьмете во-он того скомороха…

– Вихрастого?

– Его… Доведете до угла, а там швырнете вперед – и бегите без оглядки. Мы вас, ежели что, прикроем.

Воины хмуро кивнули:

– Сполним.

Так и сделали: схватили под руки связанного Проньку, потащили вперед и с разбега швырнули в темноту улиц! И тут же раздался вой…

Впрочем, стражники его не слышали – улепетывали со всех ног, умудряясь на ходу креститься. Нет, они были храбрыми воинами и могли бы постоять против любого врага… но только не против нечисти! Оживший мертвец – это уж слишком.

– Не зашибся? – По велению Раничева слуги подняли с земли упавшего Проньку. Тот, узнав своих, аж чуть было не прослезился:

– Иване Петрович! Ой… А кто ж тут так выл страшно?

– Кто-кто, – передразнил здоровяк Михряй. – Я на охоте этак вот волков подманиваю.

– Молодец, Михря, хорошо воешь, – одобрительно отозвался Иван. – Ну, идите к воротам.

– А откроют?

– Куда денутся? – Раничев с ухмылкой позвенел серебром. – Возвращаться, правда, темновато будет. Хотя… – Он посмотрел в небо. – И не очень-то темновато – ночка-то звездная. Давайте скачите к воротам да дожидайтесь меня.

– А ты куда, батюшка?

– На кудыкину гору. Лишние вопросы задаешь, Проша.

Не слушая извинений парня, боярин исчез в темноте.

Раничев шел быстро – хорошо знал город, да и тяжелая сабля у пояса придавала уверенности. Пройдя узким проулком, обошел старую башню, выйдя на торговую площадь. Там и остановился у дорожного креста с иконой и мерцающей тусклой лампадкой, краем глаза наблюдая, как отделилась от амбаров чья-то черная тень. Положив руку на рукоять сабли, спросил:

– Ты, Олекса?

– Язм… Как прошло?

– Славно! Молодец, вот уж верно говорят, что старый конь борозды не испортит.

– Я старался, боярин.

– И ведь не напрасно! Получи, как договаривались.

Иван зачерпнул из висевшей на поясе калиты горсть монет. Старый воин вытащил из-за пазухи тряпицу – завернуть деньги.

– Чудная какая. – Взяв одну монетку, он поднес ее к горящей лампадке креста. – Большая и, кажется, медная… Ордынская? Взгляни-ко, боярин.

Раничев протянул руку, всмотрелся… и едва не выронил монету, словно б она обожгла ладонь. Странная оказалась денежка, даже не то слово. Большая, с полтора пальца, с одной стороны – цифра «1» с колосьями снизу, с другой… С другой гордо распластал крылья германский орел, несущий в когтях свастику!

– «Вот те ра-а-аз…»

Глава 2

Апрель 1410 г. Великое Рязанское княжество. Боярин Иване Петрович

Мы живем среди полей

И лесов дремучих,

Но счастливей, веселей

Всех вельмож могучих.

…– подумал Штирлиц, – тихо произнес Иван. – Да ведь это же немецкий пфенниг образца Третьего рейха. Ну да, вон и надпись – «Дриттер Райх». Значит, вот оно как… Значит, не показалось – не зря полыхнул перстень. Осталось только осмыслить – во вред то или к безразличию?

Раничев в глубокой задумчивости почесал бороду.

– Слушай, друже Олекса, я эту денежку у тебя заберу, взамен дам серебряную. А эта-то, сам видишь, медяха. Согласен?

– Как скажешь, господине, – согласно кивнул десятник.

Наскоро распрощавшись с ним, Иван побежал к воротам, где его ждали слуги. В принципе даже, наверное, больше друзья, чем слуги, скажем, хоть взять того же Проньку, с которым лет пять назад немало привелось пережить. Да и теперь, похоже, заканчивались спокойные времена – вихрь времени, пятнадцать лет назад затянувший в прошлое самого Ивана Петровича – тогда И.О. директора исторического музея райцентра Угрюмова – так вот, этот вихрь, похоже, объявился вновь, и хорошо, если он занес сюда одну лишь только монету. Одну монету… Гм… Слабая надежда!

– Что-то ты невесел, батюшка Иване Петрович? – обогнав, оглянулся на своего боярина Михряй, сын старосты Никодима Рыбы, верного раничевского человека.

– Устал, Михря, – улыбнулся Иван. – Вы скачите потихоньку вперед, а я позади поеду, подумаю кой о чем, поразмышляю.

Михряй, а вслед за ним и Пронька, и все остальные, повинуясь приказу хозяина, с гиканьем унеслись вперед, благо дорога пока шла полями и хорошо просматривалась вплоть до самого леса. Да и ночь была яркозвездная, светлая, с этаким приятным, едва прихватывающим морозцем.