Мраморный меч 2 (СИ) - Коновалова Анастасия

Погладила ладонью теплую подушку. Может, сегодня ей тоже днем лечь спать? Да, она бы с пользой провела время и переждала бы пик жары. За эту слабость ее б никто не упрекнул – не посмел, но каждый раз Тера все равно раздумывала. Наверное, ей все же хотелось быть нормальной, чтобы жить и работать, а не сидеть безвылазно в доме.

Думая над этим, Тера смотрела на простое постельное белье.

Какое же жалкое существование я влачу.

Собираясь с мыслями и уже представляя долгий сон, Тера замерла. Что-то тревожно замерло в груди, будто маленький звоночек. Прислушалась к себе и медленно встала. Обула тонкие туфли взяла со стула платок из винного цвета ткани, которую не так давно принес Илзе, и накрыла им голову.

На улице оказалось еще хуже, чем в доме. Но Тера не просто так вышла, поэтому посмотрела на молчаливо стоящего у дверей Вьерна и пошла дальше. Тревога внутри не отпускала, держала ее сердце в легких, но ощутимых ледяных тисках и влекло за собой.

Поляна, на которой раньше стоял один дом – разрослась. Они срубили несколько деревьев и построили два дома. Двухэтажные, крепкие и по-своему симпатичные, они не уступали охотничьему домику, который занимала Тера с Зариной. Были даже лучше. Во втором доме жила Октавия с Торном и Лаки, вскоре в ним подселилась Мирта – девушка, пришедшая с севера. Третий дом отдали Оску и Аделин, когда узнали, что та понесла. В третьем доме было еще много свободных комнат и именно туда селили новеньких, которых пока, к счастью, больше не было.

Их и так слишком много.

Без стука Тера вошла в третий дом и дернула головой, из-за чего платок упал на плечи. Прислушалась – в доме тихо и прохладно, пахло свежим деревом. Этот дом нравился ей чуть больше, чем старый, в один этаж дом лесника. Когда все собирались в старом доме лесника, то еле находили места. Обычно Тера садилась на кровати одна, остальные же располагались на полу, столах и стульях. Они никогда не садились с ней рядом.

Поправив платок на плечах, она прислушалась к себе, к разрастающемуся холоду внутри и медленно пошла на второй этаж. Не спрашивая, прошла черед единственную незакрытую дверь.

На грязных, разворошенных простынях, липнувших к влажной коже, лежала Аделин. Бледная, с почти прозрачной кожей, под которой извивались тонкие черные вены, темными мешками под глазами и грязными волосами – она скривилась. Поборов отвращение, Тера посмотрела вниз, на голого, пухлого младенца, пьющего у матери молоко. Этот младенец вытягивал из Аделин все соки и силы, за что Тера его почти ненавидела.

Аделин, которая до этого с усталостью смотрела на ребенка, подняла голову и улыбнулась вымученно. Ничего не сказала, но Тере не нужны слова. Она их всех чувствовала, как себя. Сейчас же она чувствовала холод внутри, а, прислушавшись, понимала, что силы медленно покидали и ее. Аделин не наглела, но подпитывалась от Теры и выглядела сейчас неприлично счастливой и уставшей.

Ваше слепое обожание до сих пор не вызывает у меня доверие.

Без лишних слов, Тера медленно подошла к кровати и села на самый край. Посмотрела на ребенка с белоснежным пушком волос, который в пухлых, но не по годам сильных кулаках сжимал светлые пряди Аделин. Скривилась, когда, будто почувствовав, ребенок открыл глаза и посмотрел на нее, все еще высасывая из груди молоко. Вновь посмотрела на уставшую Аделин, которая смотрела на нее и улыбалась.

Тера положила ладонь на лоб Аделин, слыша прерывистый, облегченный выдох. Знала, что руки у нее прохладные, а чужой лоб чуть теплый – плохой знак. Чувствуя легкое беспокойство и отголоски навязанной ответственности, она убрала волосы с лица Аделаиды, погладила ее по макушке и пропустила сальные, влажные волосы сквозь пальцы.

− Спасибо, − тихо, хриплым голосом поблагодарила Аделин. Невысказанное «мама» повисло в воздухе. Аделин была из них самой спокойной и приятной, редко перечила и всегда разговаривала уважительно.

Тере порой казалось, что ее она чувствовала сильнее остальных. Даже сейчас усталость и ноющая боль, скорее всего головная и в груди от большого количества густого молока, перекрывала остальные чувства. Аделин сложнее всего и это чувствовали все. Лаки часто крутился вокруг третьего дома, как и Октавия, которая знала, как справляться с телом после родов. Оск от Аделин тоже надолго не уходил, но поручения выполнял и пользу приносил.

Все еще гладя Аделин, Тера медленно забирала у нее боль. Видела, как под кожей взбухали чернотой вены и слабые отголоски иглами впивались в тело. Конечно, Тера не обязана это делать, но все же порой приходила и забирала часть боли.

− С вами мне так хорошо, − сказала Аделин и потерлась щекой о ладонь Теры.

− Думаешь, это, − Тера кивнула на ребенка, смотрящего на нее большими, голубыми глазами. – Того стоило?

Тера многие вопросы не высказала. Она сама прошла через беременность и роды, и считала это самым ужасным опытом в обоих жизнях. Поэтому не понимала, почему Аделин согласилась на беременность и продержалась так долго. Не дала слабину, пока носила под сердцем ребенка, не кричала во время родов и после не смыкала глаз, пока Октавия и Тера поддерживали в ней жизнь.

− Но это не только продолжение меня и любимого человека. Этот ребенок новая ветвь нашей расы, − улыбнулась Аделин и погладила уснувшего ребенка по голове. Смотрела на него с неприкрытой любовью и Тера поняла, что это могло повториться. – Нужно было узнать можем ли мы давать жизнь и как это отражается на нас. Какие дети рождаются. Если бы не я, то кто-то другой попробовал бы.

В словах Аделин была истина. Они жили небольшой общиной, но до сих пор не знали всех возможностей своего нового тела. Даже не знали, кем являлись.

На самом деле, Тера не была уверена, что Аделин выживет. Обычно такими монстрами они становились уже в сознательном возрасте. Лаки, хоть и был светловолосым и голубоглазым, но все еще оставался человеком. Остальные же были или ровесниками Теры или чуть старше нее, поэтому как проходит беременность никто не знал. Тера вообще сомневалась, что ребенок родиться живым, но Аделин выглядела такой счастливой, когда по животу шли волны от маленьких ног или рук.

Эксперимент с названием «беременность» прошел на удивление благополучно. Роды подкосили Аделин, но теперь у них была информация. Тера никому не говорила и не показывала, но все равно волновалась за хрупкую Аделин, которая сейчас гладила по спине ребенка, улыбалась мечтательно.

Для нас этот ребенок – эксперимент, а для нее вся жизнь. Дурость.

Она никому ничего не должна, наоборот, почему-то они все делали для нее. Их преданность настораживала. Связь между ними была не простой связью между первой – матерью, − и остальными. Она была намного глубже и как бы долго Тера не игнорировала ее, чувства все равно накрывали.

Тера опасалась людей потому, что вновь испытывала яркие эмоции, как в своей прошлой, человеческой жизни. Попав в этот мир, изменилось не только тело. Тера чувствовала, что эмоции и чувства стали приглушенными, лишь редко были вспышки эмоций. Когда же появились они, укрепилась связь, которую Тера совсем не хотела, эмоции стали чуть ярче. Порой Тера чувствовала их эмоции: радость, беспокойство или усталость.

Это все так обременительно.

− Иди, сходи в баню или на реку, помойся и отдохни. Я за ним присмотрю.

Смотря на Аделин, Тера понимала, что той требовалась ванна, еда и сон на чистых простынях. Обычно этим занималась Октавия или Зарина, но они обе сейчас на реке занимались стиркой, Вьерн и Оск охотились, а Торн с Лаки собирали ягоды. Сейчас они заняты, а Аделин нужен отдых и поддержка – Тера это чувствовала.

− Иди, все будет хорошо.

Тера погладила Аделин по голове и встала. Стянула с плеч платок и накрыла им ребенка, взяла на руки. Тот повозился на руках, вынул руку из платка, скривился недовольно, но глаз не открыл, а вскоре и вовсе уснул опять. Смотря на него, Тера ничего не испытала: ни счастья, ни умиления, ни ненависти, лишь легкое отвращение и раздражение.