Умом и молотком - Алексей Иванович Брагин

Они стремились заполучить себе молодого способного учителя и внушали ему, что он, достойный джигит, искушенный в науках, должен избрать путь, благословленный духами предков, что, дескать, Алихан Букейханов лучше знает, куда идти казахам. Но в самом ли деле все знает этот новоявленный вождь?

Подходил к концу бурный семнадцатый год. Власть в Семипалатинске еще принадлежала меньшевикам. Но 20 декабря их изгнали из городского Совета. Первый день нового года ознаменовался созданием самостоятельной большевистской организации. В городе появились отряды Красной гвардии. Обеспокоенные белогвардейцы удвоили караулы, держали наготове оружие. За большевиками шел трудовой люд, солдаты. Безземельные джатаки, рабочие городских боен — словом, вся казахская голытьба решительно стала на их сторону.

Восстание началось в ночь со 2 на 3 февраля. Утром 4 февраля 1918 года в городе победила Советская власть.

Победила, но ненадолго. Молодой Советской власти трудно было защищаться в Семипалатинске от белогвардейского окружения и еще достаточно сильных внутренних контрреволюционеров. В начале июня Семипалатинск снова оказался в руках белых. Белые учинили жестокую расправу над руководителями Совдепа. Оставшиеся в живых большевики ушли в глубокое подполье.

Однажды, вернувшись с занятий, Каныш сильно закашлялся и увидел на платке кровь. Пришлось обратиться к врачу.

— У вас чахотка, молодой человек. Единственное спасение — покой, степной воздух, кумыс.

Болезнь подкралась к нему исподтишка. Десять лет учения, упорного, изнурительного учения, надломили здоровье.

Надо было уезжать в аул. Только там он может поправиться.

…Первое время, вернувшись в эль — на землю дедов и прадедов, он ушел в себя и даже не особенно охотно рассказывал своим сородичам о событиях в Семее, Омске, Оренбурге — Орынборе.

Кашель прекратился не сразу. По утрам он еще чувствовал слабость. И все-таки болезнь отступала. Он несколько раз выезжал верхом со своим повзрослевшим другом — чабаном Заиром. — на охоту. Впрочем, они больше разговаривали, чем охотились. Останавливались у подножья сопки, делали привал, пили родниковую воду. Заир был за Советскую власть, за большевиков, Каныш не без удивления слушал о том, как друг говорил ему о Ленине, о том, что скоро победят Колчака.

И теперь Каныш, как в отроческие годы, примечал цветные камни, но редко привозил в юрту поразившие его находки. Другие заботы волновали его. Он ложился спать, запрокинув голову на подушки, и звезды просачивались сквозь открытый шанрак — верхнее кольцо купола юрты. Грудь больше не болела, надо было приниматься за работу. Но не возвращаться же в Семипалатинск!

1919 год начался усиленными реквизициями скота и всяческими поборами со стороны белых. Смотреть было больно на ограбленных земляков. Из Семипалатинска привозили листовки белогвардейцев о мнимых подвигах алашских отрядов в борьбе с большевиками, а из далекой тургайской степи доверительно передавалась от кочевья к кочевью устная почта о комиссаре Степного края Алибии Джангильдине, о бесстрашных красных отрядах аульных добровольцев Тургая, о том, что настоящие джигиты вступают в Советский конный полк.

Осенью 1919 года фронт неудержимо подкатывался к городам Приишимья и Прииртышья. Красная Армия, опираясь на партизан, на большевистских подпольщиков, одерживала победу за победой.

1 декабря снова стал советским Семипалатинск.

Значит, чабан Заир оказался прав. Интересно, что сейчас говорят велеречивые деятели Алаша. Как они хотели, чтобы и он был безраздельно с ними. Как обрабатывали его именитые сородичи! Не вышло. Пусть в самом начале революции ему не удалось определить свое место в борьбе. Теперь-то он твердо знает, на чьей стороне правда. Родная степь помогла ему избавиться не только от болезни.

Зимой Каныш переехал из урочища Ашису в Баянаул и поселился в доме знакомого мугалима — учителя.

Баянаул распрощался с прежней тишиной. Станица бурлила. В бывшей канцелярии атамана сидел представитель Особого отдела и регистрировал всех, служивших в армии Колчака. Мобилизованных насильно отпускал с добрым напутствием, но тех, кто добровольно принимал участие в реквизициях, и бывших офицеров отправлял в Павлодар.

Ежедневно проводились митинги. То казачьей бедноты, то революционной молодежи, то бедняков-кедеев, то просто мусульман, то служащих и учителей. Сатпаев несколько раз слушал речи уполномоченного Сибревкома. Оратор призывал бороться со спекулянтами и саботажниками, клеймил позорные обычаи прошлого. Одну из своих речей он целиком посвятил борьбе с неграмотностью. На митингах принимались приветствия товарищу Ленину и освободительнице народа — Красной Армии.

Однажды Сатпаева навестил мулла.

— Скажи мне, Каныш, сын набожного Имантая: что делать сейчас правоверным мусульманам, как исполнять нам волю аллаха?

Каныш ответил не сразу:

— Что вам может посоветовать простой мугалим? Я думаю, русскому священнику из казачьей церкви ближе ваши тревоги, уважаемый мулла…

Уполномоченный ревкома вызвал однажды Сатпаева к себе:

— Мы знаем вас, товарищ Сатпаев, как образованного человека. Вы и семинарию окончили, и преподавали на учительских курсах. Слышал я, что наши враги возлагали на вас некоторые надежды. К счастью, их надежды не оправдались. Теперь есть где применить ваши знания. Мы хотим вам поручить большую работу. А что бы вы сами хотели делать?

— Скажу откровенно, больше всего мне сейчас хочется сдать экзамен на аттестат зрелости. Учительская семинария нам его не дала. А работать, я понимаю, надо. Буду очень рад, если сумею передать частицу своих малых знаний моим соплеменникам.

Уполномоченный посмотрел на Каныша не то одобрительно, не то изучающе.

— Аттестат зрелости подождет. Не в аттестатах сейчас дело. С головой надо уйти в работу, товарищ Сатпаев, и без промедленья.

Вскоре после этого разговора, 18 марта 1920 года, в Семипалатинский губревком была послана телеграмма:

«Согласно поручению уездного ревкома на основании телеграммы губревкома мною организован Баянаульский районный ревком в составе предревкома Богаченко, членов Каныша Сатпаева, Зарембо, Калачеина, Айтбакина. Прошу срочное утверждение. Инструктор Каркаралинского уездного ревкома Керейбаев».

Этой же весной в Баянауле было создано два отдела культпросветработы — казахский и русский. Сатпаев стал председателем казахского и членом правления русского культпросветотдела. Организовывал кружки по ликвидации неграмотности, делал доклады и читал лекции на самые разнообразные темы: и о происхождении Земли, и о международном положении, и о том, есть ли бог, и даже о борьбе с тифом.

Попробовал он свои силы и как организатор художественной самодеятельности: поставил пьесу «Энлик-Кебек», переписанную для него автором, Мухтаром Ауэзовым, еще в Семипалатинске. И сам играл в спектакле, и — об этом особенно много говорили — привлек к участию аульных девушек. По тем временам это было неслыханной смелостью.

Неожиданно Каныша Сатпаева вызвал в Павлодар председатель уездного ревкома Павел Поздняк. Имя Поздняка часто называлось в Баянауле, и в представлении Сатпаева это был суровый военный человек. Но Каныша встретил озабоченный рабочий в черной косоворотке и потертой кожаной тужурке. Трудно было определить,