Необычайное путешествие Петьки Озорникова - Олег Павловский

— Понятно, — слегка волнуясь, ответил Петька, и Федор Степанович захлопнул дверцу кабины.

Вот так встреча!

Минуты две-три Петька сидел в нерешительности. При взгляде на рычаги управления ему показалось, что они как бы слегка вздрагивают, словно в ожидании того, когда на них ляжет человеческая рука. Лампочка излучала ровный красный свет. Было очень тихо. Петька не слыхал даже, как отошел от «кабины будущего» Федор Степанович. А впрочем, он и не знал даже, отошел тот или нет. Ни отверстий, ни стекол в кабине не было. Она была как бы вылита из цельного куска стали.

Петьку охватили беспокойство и сомнение: «А ну как что-нибудь испортится, и я застряну где-то на полпути. Включать или нет?»

Но боясь, что Федор Степанович вот-вот откроет дверцу и выставит его, Петька, наконец, решился… Рука потянула рычаг… Красная лампочка погасла. В кабине стало темно. Но зато царившую до этого тишину нарушило чуть слышное ворчание моторов под сидением. Кроме этого, никаких ощущений не было. Ни сотрясений, ни толчков, ни чувства полета.

«Подшутили надо мной», — пронеслось в голове у Петьки.

И когда через несколько минут (так, по крайней мере, ему показалось) снова зажглась красная лампочка и ворчание моторов прекратилось, он окончательно разуверился в изобретении Федора Степановича. Если бы кто-нибудь из вас, дорогие читатели, мог в это время видеть выражение петькиного лица, то вам стало бы одновременно и смешной жалко Петьку. Подобное выражение бывает у ребенка, который под заманчиво-яркой конфетной оберткой, вместо ожидаемого шоколада, обнаруживает корочку хлеба, положенную туда ради шутки старшим братишкой.

«Ну что я завтра расскажу ребятам? — думал Петька. — Они ведь засмеют меня. — Вот чудак, — скажут, — поверил в какую-то машину будущего!»

Углубившись в свои мысли, Петька не заметил, как дверца кабины открылась и кто-то заглянул в нее. Он все сидел, не отрывая глаз от красной лампочки, и не сразу сообразил, почему в кабине вдруг стало так светло.

Незнакомый мужской голос вывел Петьку из задумчивости. Петька повернул голову в сторону открытой дверцы и страшно удивился. К нему в кабину заглядывал незнакомый пожилой мужчина в красивом светлосером костюме и улыбался ему.

Внимательно всмотревшись в лицо неизвестно откуда появившегося человека, Петька внезапно заметил в нем что-то неуловимо знакомое. Ему показалось, что он уже видел когда-то и этот высокий лоб, и эти тонкие, как у девушки, брови. Прямой, словно выточенный, нос на скуластом лице. Упрямо сжатые губы и невероятно знакомые серовато-голубые глаза…

— Генька! «Профессор»! — невольно воскликнул Петька, тут же покраснев и смутившись.

Да и как было не смутиться, назвав мужчину столь почтенного возраста «Генькой» да еще присовокупив к этому и школьную кличку.

Но незнакомец, видимо, нисколько не обиделся. Добродушным и несколько удивленным тоном он ответил:

— Меня действительно зовут Геннадием. Но я не профессор. Я лишь недавно защитил диссертацию кандидата технических наук. Откуда ты знаешь меня, мальчик?

Петька смотрел на него, выпучив глаза от удивления, и не мог вымолвить ни слова. У него был, наверное, очень смешной вид, потому что кандидат технических наук вдруг громко рассмеялся.

— Ну что ты на меня так удивленно смотришь? И почему молчишь? А ну покажи язык — не проглотил ли?

Немного придя в себя и улыбнувшись шутке незнакомца, Петька решился спросить:

— А как ваша фамилия?

— Егоров. Геннадий Петрович Егоров. А что?

Сомнений быть не могло. Это был его одноклассник Генька Егоров, но только уже взрослый, пожилой.

«Когда же Генька успел вырасти и стать кандидатом технических наук? Уж не снится ли мне все это? — подумал Петька, дотрагиваясь рукой до красной лампочки. Лампочка продолжала гореть, и Петька ощутил исходящее от нее тепло. — Нет, не снится».

И тут только Петька вспомнил о Федоре Степановиче, о его замечательном изобретении и о том, как он только что сомневался в действенности «кабины будущего».

— Вот это да! — громко и восхищенно воскликнул Петька.

— Что? — не поняв или не расслышав, спросил Геннадий Петрович.

Теперь пришла петькина очередь расхохотаться.

Не поняв причины его смеха, Геннадий, Петрович подумал было, что Петька смеется над его костюмом или прической, и начал со всех сторон оглядывать себя и приглаживать свои и без того гладко причесанные волосы. Заметив это, Петька захохотал еще громче и замахал руками, давая понять, что смеется он вовсе не над Геннадием Петровичем.

Ну как было не смеяться! Перед Петькой стоял Генька, «профессор», которого он всего лишь несколько часов тому назад ударил в отместку за ябедничество, и не узнавал его, Петьку. Бывают же на свете такие чудеса!

— Неужели не узнаете? — сквозь душивший его смех спросил Петька.

Внимательно присмотревшись к нему, Геннадий Петрович ахнул от удивления. Вихры… веснушки… вздернутый нос… ну, конечно…

— Озорников?!

— Он самый. Краса и гордость мушкетерского полка восемнадцатой школы! — выйдя из кабины и вытянув руки по швам, смеясь, отрекомендовался Петька.

— Вот так встреча! — воскликнул Геннадий Петрович. — А я иду и вижу — стоит у обочины мостовой ни на что не похожий предмет — не то стальной ящик, не то кабина от старой легковой машины. Ни фар, ни стекол нет. Смотрю — дверца, ручка. Дай, думаю, загляну — что за штука? И вот нахожу тебя. Да, когда-то вместе учились. Вспоминаю, вспоминаю… А это «кабина будущего», изобретенная инженером Борисовым много лет тому назад, не правда ли?

Петька очень обрадовался, когда Геннадий Петрович узнал его, но его огорчило, что Геннадий Петрович знает об изобретении Федора Степановича, которое, как говорил тот, никому еще неизвестно. Но Петька тут же утешился мыслью, что кандидат технических наук Егоров ведь давно уже живет в этом «будущем», куда он, Петька, прибыл только сейчас.

Пока Петька размышлял, Геннадий Петрович вспоминал свои школьные годы. Вспомнил он и случай, когда Петька ударил его. Но, решив не напоминать «путешественнику» об этом, он дружески протянул ему руку:

— Мы ведь с тобой не поздоровались еще.

Петька охотно ответил рукопожатием.

— Теперь мы подружимся, правда? — сказал Геннадий Петрович.

— Конечно, — ответил Петька и, немного подумав, добавил:

— Если только ябедничать не будете.

Не желая показывать виду, что он помнит их старую ссору, Геннадий Петрович удивленно спросил:

— Разве я когда-нибудь ябедничал?

— Конечно. Вспомните хорошенько.

И Геннадию Петровичу поневоле пришлось «вспомнить».

— А-а, да-да! Мы, кажется, действительно как-то повздорили с тобой.

— Так ведь это же было сегодня на втором уроке.

— Для тебя это произошло сегодня, а для меня — очень давно. К тому же я не считал и теперь не считаю тот свой поступок ябедничеством. Ты тогда был совершенно неправ.

— Что тебя… то есть, извините, вас побил?

— Нет, не в этом дело! Тебе надо было честно признаться в своем поступке Ольге Ивановне, а ты струсил.

— Это ты… то есть, извиняюсь, вы струсили! — вспылил Петька.

— Я?!

— Конечно. Если бы ты… — тут Петька забыл извиниться и поправиться, — не боялся бы Ольги Ивановны, так разве бы сказал ей про меня?

— Напрасно ты так думаешь, Петя. Я сделал это вовсе не из трусости. Я всегда говорил и говорю только правду. И так делают все настоящие пионеры, комсомольцы, все советские люди.

Заметив, что Петька снова хочет возражать ему, Геннадий Петрович решил прекратить спор:

— Ладно, ты вот поживешь у нас здесь, поосмотришься, может, и сам разберешься, кто из нас прав и кто виноват. А пока забудем про тот случай.

Петька и сам желал окончания этого разговора, так как боялся, что Геннадий Петрович сейчас начнет читать ему мораль.

— Согласен, — сказал он.

Город Майск

Они стояли под густой зеленой кроной каштана, выставившего, словно на показ, свои белые сладко пахнущие цветы-овечки. Каштаны, вперемежку с не распустившейся еще акацией, тянулись по обеим сторонам широкой улицы. Прохладная тень их ложилась на тротуары. На углах, где улицы перекрещивались, высоко к небу вздымали свои верхушки пирамидальные тополя. Весенней свежестью дышал этот стройный ансамбль пышнозеленых деревьев. Земля под каждым деревом была тщательно взрыхлена, и из нее пробивалась молодая зеленая трава.

По шоссе один за другим мчались легковые электромобили различных форм и цветов. Между ними великанами плыли атомбусы и электробусы[1]. Над крышами домов пролетали вертолеты, в недосягаемой высоте молниями мелькали реактивные самолеты и ракетопланы[2], доставлявшие пассажиров в самые дальние уголки мира за несколько часов. Изредка вдруг показывался в вышине аэропоезд и тут же скрывался за фронтонами зданий.