Счастливый мезальянс - Нурбей Гулиа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да бог с тобой – это же всё старухи! – испугался я его словам.
– Иди ты, им по двадцать три – двадцать пять всем! Я же их всех знаю! – разволновался шофёр. – Просто они не следят за собой, целый день на ветру, косметики нет, простужены все, да и за зубами не смотрят – поликлиника вона где! Да и времени нет туда ездить, и денег на лечение и коронки нет! А так – молодые они, накинул куфайку на голову, чтобы морды не видать, и делай своё дело! – разгорячился шофёр. И продолжил: – Я тебе ещё пострашнее людей покажу – что твои дикари с острова Ява, ещё почище! Поедем, тут недалёко!
Мы отъехали километров на десять по бездорожью и въехали в какой-то заброшенный хутор. Дома деревянные полуразваленные, неопрятные, поставлены вразнобой, заборов нет или они повалены – одним словом, мерзость запустения, и не библейская, а самая настоящая наша. Мы вышли из машины, и шофёр забарабанил в одну из дверей. Минуты через три дверь со скрипом и треском отворилась, и в ней показалось какое-то мохнатое существо в грязной бараньей или козьей дохе мехом наружу, со всклокоченными волосами, неопределённого пола. Оно приветливо закивало шофёру, позвало кого-то из избы. Вскоре нас окружили аналогичные диковатые существа неопределённого пола и возраста; только дети, преимущественно с накидками из байковых одеял и светлыми, хотя и редкими зубами. Существа общались с шофёром на каком-то непонятном мне наречии явно славянского происхождения, которое он понимал, отвечая, правда, по-русски. Вскоре он вернулся к машине и вынес оттуда две буханки хлеба и небольшой полиэтиленовый мешочек. Он передал всё это одному их жителей хутора, который благодарно заулыбался, обнажая почти беззубый рот.
– Страшный дефицит аскорбинки, похоже на цингу! – почему-то пришло мне в голову.
Побалакав ещё немного с «туземцами», шофёр уселся за руль, и мы поехали назад.
– Вот, я хотел тебе показать, что делает эта проклятая дармовая свёкла с населением! – начал шофёр, – она в огромном количестве остаётся неоприходованной, особенно мороженая. Вот они её и оприходуют – для самогона, конечно. И самогон называют, и не только они, а вся область – «Мария Демченко», в честь какой-то знатной свекловодки. Нет, не свекольной водки, – со смехом поправился шофёр, видя моё удивление, – а свекловода женского рода! Итак, эта свёкла, чаще всего в буртах, стоит и гниёт, распостраняя вокруг себя спиртовой запах. Чего не хватает, чтобы приготовить из неё эту самую «Марию Демченко»? Да ссыпать эту свёклу в железную бочку, подавить её там немного и оставить в тёплом месте добродить до кондиции. Затем, если невтерпёж, пьют эту брагу прямо так, а если уж непременно хотят самогон, то разводят под бочкой костёр, а на бочку ставят таз с холодной водой. Но под днище таза подставляют или подвешивают плоскую посудину, типа сковороды без ручки. Вот и наполняется эта посудина вонючим самогоном, который периодически, подняв таз, сливают, нередко прямо в рот. Конечно, такой способ перегонки не самый экономичный, но сырья-то свекольного тут навалом! Закусывают картошкой, которую высаживают рядом с домом, а пекут тут же – в костре под бочкой. А иногда и едят её сырую – так полезнее, говорят! Поэтому хлебу фабричному, что я им иногда привожу, очень рады. Даже отливают мне за это своего самогона. Я его дома углём очищаю от запаха – очень даже неплохой напиток получается!
– Вот ты и смекни, – продолжил шофёр, – от кого у этих людей дети? Я интересовался, расспрашивал их – где, мол, чей, ребята? Они только руками машут. Как, мол, придет желание, по пьяни обычно, так и имеют того, кто поближе. И пола не разбирают, особенно у детей… Тьфу ты! – сплюнул шофёр, инцест один выходит да и педофилия!
– И откуда слова такие заграничные знает? – удивился я, – а рожают где, небось в Щигры ехать приходится?
– Да нет, приучились у себя рожать, до Щигров-то, даже если машина есть, не всегда доедешь! А откуда у этой голытьбы машина? Да и мрут, что мухи, как ещё эти остались – не знаю! Никто им учёта не ведёт, паспортов нет. Считай бомжи, только при своей хате! Хоронят, наверное, тут же в лесочке поблизости. Никому они не нужны, да и себе тоже! – с горечью в голосе закончил шофер.
Много раз, когда я уже жил в Москве, снился мне один и тот же сон про дикарей, обступивших шофёра, который протягивал им буханку «фабричного» хлеба. И дети в байковых накидках, неизвестно, может, у них одни и те же отцы и деды! Неизвестно, живы ли эти люди до сих пор? А ещё – нужна ли такая свёкла, особенно жителям близлежащих деревень и хуторов?
Вот из какой глуши происходит мой молодой друг Дима. Не из хутора, конечно, а из близлежащего села, где даже начальная школа имеется. И, что ж – высокий красавец, с ровными белыми зубами и сформировавшимися красивыми мышцами. Что ж, по моей методике тренирую, и сделаю всё, чтобы он был современен и счастлив!
Осовременивание Димы
Вот Дима и окончил начальную школу в Безобразово, а затем среднюю – в Щиграх. Отца у него не было изначально (быть-то он был, да его никто не видел!), мама помогала ему, как могла, жить в Щиграх. Жил он в общежитии, подрабатывал на строительстве, а затем и права водителя получил, учился в вечерней школе. Учился хорошо, что для вечерних школ нетипично, много читал – очень уж ему не хотелось жить той жизнью, что видел он в детстве!
Про годы учебы в вечерней школе и своей работе, в отличие от своего детства в Безобразово, Дима рассказывал с удовольствием. Друзья, и особенно подруги, его любили – парнем он был добрым, всегда приходил на помощь. Высокий блондин с серо-голубыми глазами, прекрасной фигурой, веселый, за словом в карман не полезет! Но вот заканчивает Дима вечернюю школу в Щиграх, причём с отличием, чего в этой школе давненько не было. При этом имеет опыт работы строителя и права водителя-профессионала. Что ему – оставаться в Щиграх и кичиться своим отличным аттестатом? Или поступить в институт в Курске, учиться пять лет, проживая в студенческом общежитии? А что потом – работа прорабом на строительстве до первой растраты и первой же посадки? Или прозябание, женитьба на провинциальной наседке с малюсенькой квартиркой, куча детей, и неизбежный в такой ситуации алкоголизм с сожалением об утраченных возможностях? И нечастые поездки по бездорожью в Безобразово, где осталась жить его мама, занятая непосильным сельскохозяйственным трудом в колхозе «Заветы Ильича»? И что за заветы успел оставить безобразовцам Ильич, уже поражённый сухоткой мозга, вызванной сифилисом, «подаренным» ему парижской проституткой аж в 1902 году?
Конец ознакомительного фрагмента.