Нет Адама в раю - Грейс Металиус

В голове застучало, сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Туда-обратно... Быстрее... Еще секунда - и откуда-то, словно со стороны Арман услышал хриплый протяжный стон. Свой. Все кончено. Он уснул, как был - в горячей влажности погасшей страсти.

Час спустя его заметил отец, который сидел на облучке фургона.

- Черт побери, - обратился он к Зенофилю, - мне не показалось, что он настолько пьян.

Эдуард и остальные братья загоготали.

- Ладно, как-никак, сегодня был его день рождения.

Армана подняли, положили в фургон, но он даже не пошевелился.

- Нужно бы хоть умыть его немного, прежде чем заносить в дом, предложил Кристиан.

- Он облевал весь костюм, - заметил Пьер. - Маман упадет в обморок.

- Да ну его к дьяволу, - отмахнулся Жак. - Я сам еле на ногах держусь, чтобы еще счищать с кого-то блевотину.

Тем не менее, не доезжая до дома, они остановились возле насоса и попытались умыть и почистить Армана. Арман очнулся, открыл глаза, а Антуан, заметив это начал трясти его.

- Бога ради, Арман, очнись и приди в себя, - уговаривал Антуан. - Ты же не хочешь, чтобы маман увидела тебя в таком виде?

Армана тихонечко, стараясь не шуметь, затащили в дом, но - ничего не вышло. Берта сидела на кухне и, заслышав шаги, тут же зажгла лампу.

- Посмотрите, на кого вы похожи! - в сердцах крикнула она. Нализались в стельку, а Арман вообще мертвецки пьян. Неужели вам не стыдно?

Арман только догадывался, что маман недовольна. И еще он понял, что находится у себя дома, только почему-то на кухне.

И очень хорошо. Значит, немцы еще не захватили Канаду, подумал он.

- Маман, - позвал он. - Маман!

- Ты посмотри на себя, Арман, - обратилась к нему мать. - Ты хуже свиньи в хлеву.

- Маман, - снова позвал он. - Маман, ты скоро родишь ребенка?

Берта выпрямилась, привстала на цыпочки и залепила ему звонкую пощечину.

- Марш в постель, гадкий мальчишка! - сердито велела она.

Альсид пожал плечами.

- Да, он и впрямь уклюкался в дупель, - пробормотал он. - Давай, Эдуард, помоги отнести его.

На следующее утро, впервые в жизни Арман на цыпочках прокрался к буфету в столовой и выпил натощак стакан вина. Тошнота почти сразу улеглась, голова прояснилась и дрожь унялась, но тяжелое настроение не проходило. Арману пришлось сделать над собой усилие, чтобы выйти в поле и проработать весь день бок о бок с братьями, да еще и улыбаться в ответ на поддразнивания.

- Что же стряслось, братишка? - спрашивал Эдуард. - Видимо, ты еще мал, чтобы слушать разговоры взрослых в "Рыбаре".

- Кишка тонка, да, братец? Перебрал горькой.

- Что-то ты сегодня малость бледноват, Арман? Неужто тебе нехорошо?

- В чем дело, малыш? Грипп, что ли, подхватил?

Когда все возвращались домой обедать, Альсид так шлепнул его по спине, что Арману показалось, голова сейчас отвалится и покатится по земле.

- Мать до сих пор обижена за твою вчерашнюю выходку, - сказал Альсид. Я бы на твоем месте извинился перед ней, прежде чем сесть за стол.

- О чем ты говоришь? - встрепенулся Арман.

- А разве ты сам не помнишь?

- А что я должен помнить?

Альсид расхохотался и еще раз от души треснул Армана по спине.

- Пожалуй, впредь пусть лучше за тебя пьют братья, - предложил Альсид. - Значит, ты и вправду был вчера пьянее, чем я думал. Ты проявил излишнее беспокойство по поводу маман.

- Да?

Альсид ткнул его под ребра.

- Маман вовсе не на сносях, - ухмыльнулся он. - И, слава Богу, пока не собирается.

Арман пришел в ужас.

- Неужто я ее об этом спросил? - пролепетал он. - Прямо в глаза?

- Да, парень, - покачал головой отец. - Именно так ты и сделал. Так что, давай, иди и помирись с ней, если хочешь, чтобы все было в порядке. Эх, сейчас холодного пивка попьем! Как мне его не хватает.

Ты даже не представляешь, насколько ты прав, папа, подумал Арман, когда они входили в дом.

Два дня спустя Омер Кормье приехал навестить Аурелию и привез свежие новости. Англия вступила в войну с Германией.

- Франция, Англия, Италия, все как с цепи сорвались, - сплюнул Зенофиль. - Весь мир взбесился. Когда это кончится?

Все это время Армана преследовали видения. Он грезил наяву. Копаясь в черной земле, он видел кровь, а глядя на братьев, могучих и пышащих здоровьем, он видел окровавленные трупы. Глядя на мать и сестру, раскладывающих еду по тарелкам или вышивающих, он видел как они лежат, раскинув ноги, под немецкими офицерами в форменных мундирах - их рты раскрыты в беззвучном крике. По ночам его мучили кошмары, от которых Арман просыпался с головной болью и в холодном поту, больной и измученный. Впервые в жизни Арману Бержерону стало страшно, и ему понадобилась неделя, прежде чем он осознал, что должен сделать.

На следующую ночь, чуть позже полуночи он взял все свои сбережения и ушел из дома. Всю ночь и часть утра он шел, не останавливаясь, пока не добрался до города Сен-Жан Баптист, где сел на поезд, следующий в Монреаль.

В четыре часа дня он уже принес присягу на верность британской армии и лишь тогда сел писать письмо матери.

Он признался, что соврал вербовщику про свой возраст, но приписал, что надеется, Берта поймет причину его побега и не станет судить слишком строго.

"Если немцы высадятся в Канаде, - писал Арман, - им теперь придется убить меня, прежде чем хоть один волос упадет с твоей головы и хоть один из этих гадов прикоснется к моей сестре".

Отправив письмо, Арман воспрял духом и почувствовал себя легко впервые с той минуты, как дедушка возвестил о вступлении Франции в войну с Германией.

Теперь он тоже причастен к войне. Он стал частичкой общей силы Франции и Англии. Ему выдадут стальную каску, мундир и ружье, и он уложит первого встречного немца, когда тот даже не заподозрит о грозящей ему опасности. Ничего сложного тут нет, подумал Арман, не труднее, чем подстрелить оленя. От него потребуется только выдержка, умение бесшумно подползти к жертве, а потом: бах-бах! Фрицы будут дохнуть как мухи. Война быстро закончится, и Арман возвратится домой героем, увешанным медалями. Вот тогда он гордо прошагает к дому Жана Дюплесси и громко скажет, что пришел за Сесилией. Они поженятся и ему больше не придется сносить унижения и издевательства, а потом он выстроит новый дом на земле, которую ему обещал отец.

Много лет спустя Арман вспоминал, как он мечтал в тот день, когда записался добровольцем в армию. Британская армия сыграла с ним злую шутку. Уже в тренировочном лагере врач определил, что у Армана проколота барабанная перепонка, да и зрение не соответствует норме. Его отправили в школу, потом определили пекарем, и ближе всего к немцам Арман находился во Франции, когда выпекал хлеб в одном из госпиталей далеко-далеко от линии фронта.

Арман Бержерон так и не вернулся в Канаду фронтовиком-героем. И на Сесилии Дюплесси жениться ему тоже не пришлось.

Глава вторая

Что-то слишком это затягивается, подумала Моника Бержерон. Просто чересчур. Если верить доктору Саутуорту, Арман должен был умереть еще год назад, а он до сих пор цепляется за жизнь. В спальне бесстыдство, в доме вновь просто насилие над ней и над ее ребенком.

Будь у Армана хоть капля гордости, подумала Моника, он бы перестал бороться, и ушел в луший мир тихо и незаметно. Хотя бы, чтобы дочку не мучить.

Бог - свидетель, Моника не рассчитывала на понимание со стороны Армана, но ведь об Анжелике, которую он якобы любит, Арман мог бы подумать!

Моника с остервенением драила медный тазик, в котором принесла перепачканное белье. Она чистила его до тех пор, пока покрасневшие руки не защипало от хлорки.

Одиннадцать часов ночи, а работы у нее непочатый край. Только часа через два она наконец сможет погасить свет и лечь в постель.

Жалкий мерзавец, думала Моника. Когда же он все-таки даст дуба? Чего тянет, ведь все равно это случится. Почему не сейчас? Не сегодня. О нет, Арман не таков. Несмотря на все ее ухищрения, он выживет. Назло ей. Просто, чтобы насолить.

Моника склонилась над ванной и принялась выкручивать простыни и тряпки, которые вымачивала. Закончив, она отнесла их на кухню и бросила в стоявший на печке чан, чтобы прокипятить. Огонь в топке угасал, и Моника пошла на заднее крыльцо, чтобы набрать в ведерко угля.

Снаружи сразу пробрало холодом и она злорадно улыбнулась, подумав, как мерзнет наверху Арман. Хотел ее надуть, ее-то! Притворился спящим, чтобы труднее было чистить за ним и менять простыни.

Принеся ведерко с углем в кухню, Моника кинула взгляд на потолок, мысленно представив себе открытое окно наверху в спальне.

Замерзни, мерзавец! - мысленно пожелала она.

Она подбросила угля в топку и выдвинула вьюшку. Потом вынесла ведерко на крыльцо, вернулась и заметила тоненький угольный след, который протянулся от печки до кухонного порога. Моника тут же разболтала в горячей воде кусочек мыла и принялась отмывать пол.

В городе Моника слыла непревзойденной домохозяйкой - так оно на самом деле и было. Но никто даже представить себе не мог, с каким остервенением Моника набрасывалась на любую домашнюю работу. В заботе, которую она проявляла о своих вещах, не было и тени любви. Смахивая пыль с мебели и полируя до блеска и без того идеально гладкую зеркальную поверхность, Моника видела в каждом предмете врага, готового двинуть против нее армаду грязи, полчища соринок и микробов, - и Моника целыми днями как одержимая скребла и драила, мыла и чистила, чтобы навеки заточить врага в темницу стерильности. Война была объявлена всему дому - и полу, и стенам, и мебели, и семейной одежде. Анжелика, ее дочь, была единственной школьницей, платья которой менялись трижды в день.