Нефритовая лошадь Пржевальского - Людмила Львовна Горелик

брошенных изб полно, да и пустили бы люди, если б попросился. Еще в той стороне два бункера имеются. Мог и в них переночевать. Это правильно, что вы в отчаяние не впали, Елена Семеновна. Я тоже думаю, что жив ваш Коля. Мальчик он, должно быть, сообразительный, энергичный – это я по вам сужу… В лесу, конечно, ночевать не сладко. Но мог и впрямь до деревни дойти, а мог и поближе – в бункере немецком заночевать…

– В каком бункере? – не сразу поняв, о чем он говорит, вскинулась Шварц.

– Да тут ведь немцы были в войну. И в сорок первом, и в сорок втором здесь стояли… Бои здесь шли напряженные – наши несколько раз пытались поселок отбить. Немцы в лесу бункеры построили – не знаю доподлинно зачем, но они до сих пор сохранились. Я два нашел, и говорят, подальше там, на той стороне, еще есть. Я ведь уже третий год отдыхаю в этом санатории, на пляже сидеть не привык, да и в домино не играю. Гулял по лесу, и пешком, и на машине ездил. Хороший лес, в том числе и для партизан. А в той стороне, где деревни, я на бункеры эти наткнулся. Это их так называют здесь – бункеры. А на самом деле они скорее доты, небольшие. Так правильнее, мне кажется, назвать. Но прочные, для ночевки и сейчас пригодны – укрыться можно в них.

– Так вы думаете, Порфирий Петрович, что Коля туда пошел, к Боровикам этим?

– Мог и туда. В сторону Чистика, то есть к Никитенкам, тоже мог, но к Боровикам даже скорее.

Елена Семеновна, еще не до конца дослушав, приступила к действию. Она стала наконец собой – той самой решительной и проницательной Шварц, какую мы помним и знаем.

– Таня, побудете с Петей? Когда проснется, его надо кашей накормить – она уже готова, на плите стоит, – как это было ей всегда свойственно, Леля взяла инициативу в свои руки. – Пока мы с Порфирием Петровичем съездим в Боровики, а заодно бункеры эти или доты осмотрим, займите его чем-нибудь.

Шварц не сомневалась, что ее просьбы-приказы будут исполняться. Таня с готовностью кивала. Потом Леля обратилась к Потапову:

– Вы ведь на машине здесь, Порфирий Петрович? Съездим прямо сейчас? На машине можно быстро добраться! Спешить же надо. А то я боюсь, что Коля, если он там и впрямь ночевал, опять уйдет куда-нибудь, уже ведь почти девять. Надо ехать, пока он не ушел. На машине же мы проедем туда?

– На машине можно проехать, – как всегда, по-деловому ответил Потапов. – Тут рядом с поселком и по лесу проехать можно во многих местах, пешком если и придется пройти, так, может, с километр, не более.

Глава 3. На пути к прекрасному Куку-нору

В этой чужой земле было трудно выживать. В пустыне Гоби летом – неимоверная жара, зимой страшный холод. Почва почти без растительности – местами пески, местами растрескавшаяся от жара глина, ближе к горам – галька. Веет от этой «земли» печным жаром, будто топку открыли. Летом выходили в середине ночи, шли почти до полудня. Во второй половине дня идти было невозможно – пекло, как в аду. Измученные верблюды и лошади останавливались, ложились. Зимой, наоборот, морозы, ночью за тридцать. И западные холодные ветры с ног сбивают. Зимой ставили палатку ближе к вечеру, разжигали в ней огонь. Топили аргалом – высушенным навозом. Им и согревались, на нем и готовили. Из животных здесь водились аргали, или, иначе, архары – горные бараны. Они бегали по совершенно отвесным скалам в поисках еды, могли взбираться и на деревья, чтоб объесть верхние ветки.

Путешественников было четверо. Они охотились на аргали, варили из них суп, жир на куске мяса замерзал, прежде чем донесешь ложку ко рту. В эту зиму не всегда удавалось купить аргала, и тогда палатка промерзала насквозь, не на чем было приготовить еду. Один раз в отчаянии порезали и сожгли хорошее седло – хватило на то, чтобы согреть чай. Лошади померзли, верблюдов украли, с большим трудом удалось купить новых.

Люди вокруг появлялись время от времени, путешественники старались поддерживать с ними хорошие отношения: дарили подарки, принимали ответные, терпеливо отвечали на нудно повторяющиеся вопросы, опровергали убежденность, будто бы аппарат для фотографирования включает расплавленные человеческие глаза… «нет, все не так страшно – это просто аппарат, стекло», рассказывали о себе: «представитель царя, послан, чтобы рассказать ему, как вы живете, какая здесь природа», «растения собираю, потому что буду готовить из них лекарства, я лекарь», метеоизмерения называли гаданием – так было проще объяснить. В торговле обе стороны обманывали: за верблюдов и аргал нередко приходилось платить много больше их стоимости, но и ружье Пржевальский продал аборигенам в одиннадцать раз дороже, чем покупал его.

В этих условиях путешественники все больше ценили друг друга: это мы, нас четверо среди чужих. Да, в том походе их было четверо. Это было первое путешествие Пржевальского за пределами России – по Монголии и приграничным китайским землям – загадочным, таинственным, хотя географически очень близким. Отсюда в Россию везли чай, пушнину… Сюда заглядывали русские купцы, но известно об этой стране было мало. Уже много лет эти окраинные китайские земли потрясали восстания дунган – одного из проживающих здесь народов. Дунгане не находили общего языка ни с китайцами, ни с монголами, ни с также исконно проживающими на этих высокогорных приграничных землях тангутами. Они отличались воинственным нравом, многие поселения были ими захвачены.

Этой опасной и трудной поездки Пржевальский добивался, как манны небесной. После успешной командировки по Уссури просьба его была удовлетворена. На этот раз с ним поехал его ученик по Варшавскому юнкерскому училищу Михаил Александрович Пыльцов. Вместе они охотились, собирали гербарий, проводили метеонаблюдения, составляли карты, делали чучела из подстреленных птиц. Осенью в приграничном российском Калгане к группе присоединились два казака из стоявшего там гарнизона. Один был девятнадцатилетний Панфил Чебаев, второй – обладающий значительным жизненным опытом бурят Дондок Иринчинов.