Орёлъ i соколъ - Лебедев Andrew

– Пророки? – спросил Баринов, – знание в откровении пророков?…

– Да, но усиленное, так как пророков соединяли в цепь, создавали сеть из пророков…

– Локальная сеть пророков, – задумчиво произнес Баринов, – она без затрат на науку сразу даст рабочие чертежи нового сверхоружия, как немцам в сорок пятом чертежи летающих тарелок – Именно! – воскликнул Булыгин-Мостовой, – Тогда можно будет идти от правильного – от печки. И если для того, чтобы победить… ну, скажем, тот же Запад, то зачем арабам грубая дубинка атомной бомбы – дайте им лучше средство при помощи которого они смогут транспортировать их спецназ прямо в сердце западного правительства -прямо в Белый дом, на Уолл-стрит, в здание на Потомаке…

Или зачем бомбить города, если для того, чтобы победить в войне – ну, скажем Россию, когда надо захватить Кремль и Останкино? Взять в плен Президента и правительство и выступить с ультиматумом по всем телеканалам! А для этого, если у горячих голов будет способность к телепортации и телекинезу*** – то достаточно пары сотен штурмовиков из Мучеников Аль-Аксы, чтобы победить Соединенные Штаты со всеми их авианосцами и атомными субмаринами…

– Ага! – воскликнул Баринов, – мировой компьютер и Интернет, составленный из живых экстрасенсов…Где модем – это телепатия. А прорыв к мировому компьютеру и линк* – это откровение…

– Кстати, – заметил Булыгин-Мостовой, – локальные сети из экстрасенсов составлялись уже давно. Не удивительно, что в Монголии, в Тибете, например, все мужское население стран иногда было представлено медитирующими монахами…И между прочим, в КГБ были на учете все люди с аномальными способностями. КГБ тоже готовило свой прорыв к эзотерическому знанию.

– Да, – кивнул Баринов, – подсознание – это системные файлы… Там есть и возможности модема. И монахов- экстрасенсов вводили в пограничные состояния… …

Цугаринов снова нажал кнопку "пауза".

– Как вам знатоки, товарищ генерал? – спросил он.

– Хорошие знатоки, – согласился Старцев, – надо послать за ними Сашу Мельникова.

– Уже послали, – ответил Цугаринов Цугаринов снова оживил застывшее было изображение.

– Теория блицкрига эволюционировала, – говорил Булыгин-Мостовой, – теперь не надо громить армию и полицию – главная цель захватить правительство и средства электронных коммуникаций. Полицию свяжут грабежи, а армию – местная пятая колонна из строительных рабочих нелегалов и рыночных продавцов.

– Гляди ка, прямо в десятку попал! – заметил Старцев.

– Вы смотрите дальше, – перематывая изображение вперед, сказал Цугаринов, – вот здесь, здесь он прямо жуть как в самую точку!

– Перетекать в пространстве и времени – нужна еще одна компонента ДУША или свет, – говорил физик Булыгин-Мостовой, – и это мелькнуло у Эйнштейна в виде "Ц" в его знаменитой формуле е-эм-це-квадрат – А кто занимался нанотехнологиями? – спросил Баринов, – Штаты делали торпеды… и что? остались в океане одни…Их обманули от них ушли вокруг них пустота, как при отступившем противнике. Или вот Немцы воевали танковыми клиньями А Штаты воевали авиацией и бомбежками…А можно выиграть войну уйдя на атомарный уровень и светом войдя прямо в СВЯТАЯ СВЯТЫХ?

– Ага, – согласно кивнул Булыгин-Мостовой, – Леонардо – пророк или программист или одно и тоже? Как перейти из время-пространство? И в том и в другом?

Это как наличие новых возможностей в электронной игре ….

– Да, посылайте кА за ними Сашу Мельникова, – подытожил Старцев, – самая пора спасать цивилизацию. Первый Рим от варваров не спасли, не уберегли и Второй, так если Москву не спасем, тогда грош нам всем цена.

Глава 2.

1.

Жили-были трое русских ученых.

Страна дала им бесплатное образование, выучила их… Выучила, дала, доверила им ценные, иным не ведомые секретные знания о природе вещей, которые позволяли стране быть сильной и неподвластной ее ревнивым соседям.

Но ученые были неблагодарными детьми своей матери.

Один продал своё знание из бедности.

Другой продал из желания нагадить и отомстить своему бывшему начальнику.

А третий продал знания из любопытства – чтобы поглядеть, а что из этого будет?

Трое продали Христа по разным причинам.

Но всех их объединяло одно – глупость и безответственность.

Сидельников был беден.

Он всегда был беден и к бедности своей привык.

Он привык поджимать хвост собственных амбиций, утешая себя тем, что он сублимирует либидо в мозговую деятельность.

На самом же деле – он только загонял свое либидо вовнутрь, чтобы однажды оно вырвалось, выскочило ПРЕДАТЕЛЬСТВОМ.

Еще будучи студентом, Сидельников влюбился.

Он учился в полу-военном, и очень престижном ленинградском институте Авиаприборостроения. И жил в Московском районе, в студенческом общежитии рядом с кинотеатром Зенит.

А она жила на Гагарина – совсем вроде бы рядом. Но между ними была пропасть.

Пропасть имущественного неравенства.

Он часто встречал ее по утрам в метро Парк Победы, когда они оба ехали на первую пару лекций по математике. Встречал и боялся даже сказать ей простое "здравствуй", такая она была недоступная.

Ира Зарайская была дочкой какого-то большого ученого, работавшего в системе авиапрома. Конечно же она поступила в их институт по блату. Но разве в этом было дело? Она была недоступно-хороша.

Красавица.

Высокая, стройная, статная…

С роскошной копной густых и длинных волос.

И еще – она была из другого сословия. Она была… от очень состоятельных родителей.

У Иры были красивые наряды. И она любила общение с красивыми и модными мальчиками со старших курсов их факультета.

А Сидельников?

А Сидельников стеснялся своей бедности.

Он ведь даже и в кино Зенит не мог бы ее пригласить, без риска кардинально подорвать свой месячный, основанный на одной только стипендии бюджет, кабы она пошла бы с ним.

Но она бы никогда не пошла.

Зачем ей в задрипанный кинотеатр с обшарпанными сиденьями с этим бедным Сидельниковым? Чего ради? Ради двух шариков мороженого в погнутой креманке в бедненьком фойе? И ради робких ощупываний на заднем ряду на последнем сеансе?

Ирочка ходила с мальчиками у которых водились деньжата. Ходила в модный ресторан Баку на Садовой, ходила в "шайбу" на Лермонтовском, ходила в моднющую суперовскую дискотеку дэ-ка Связи… Ходила туда, куда ее водили и возили модные богатые парни… До которых бедняку Сидельникову было как до Луны пешком.

А из дискотеки, а из ресторана Ирочку возили на квартиры… Или на дачи… Не в комнату в студенческом общежитии, где чтоб остаться с девушкой наедине, еще надо было уговорить соседа – погулять часик-другой, пока ты с девушкой, а в роскошные профессорские или директорские квартиры, где сынки богатых родителей угощали свою красивую любовницу дорогими винами и шоколадом. А не дешевым портвейном номер "тридцать три", которым мог изредка позволить себе бедный студент Сидельников…

Поджатость хвоста.

Вечная из вечной бедности поджатость хвоста.

Сидельников уже тогда, там в институте стал моральным уродом. Когда любил Ирочку Зарайскую. Любил в своих мечтах. Ночами бессонными любил.

А на людях – изображал полную индифферентность к женскому полу, чтобы не вызвать в этих модных и богатых сокурсниках – в этих счастливых соперниках, не вызвать в них презрительного сочувствия к собственной бедности и к поджатости хвоста.

И так он стал вечным ревнивцем.

Тайным ревнивцем.

Ревнивцем и завистником.

Все его имущество тогда состояло из пары черных, уже блестевших на бедрах и вздутых на коленках брючат, пиджака с протертыми локтями, пары рубашек, свитера, ботинок и пальтеца – черного драпового, которое донашивал за старшим братом, умершим от туберкулеза.

У Сидельникова даже джинсов не было.

Вот насколько позорно-бедным он был.

Потому и учился, словно одержимый.

Как бешеный учился.

И на шестом курсе без труда – получил приглашение в очную аспирантуру.

Кого же еще, как не его?

Только вот на беду – Ирочку Зарайскую – полную троечницу – тоже в очную аспирантуру распределили. Потому как ее папа – уже к тому времени директором крупнейшего авиаприборостроительного НИИ стал. И даже член-кором Академии.

Вместо пятидесяти рублей повышенной стипендии, стал Сидельников получать девяносто – аспирантских.

Купил себе новый пиджак.

И новые брюки – снова черные, чтобы пятна на них не так заметны были.

А Ирочка стала кататься с удачливыми молодыми мужчинами – то на модный лыжный курорт, то в Болгарию на Златы Пясцы…

И снова поджатость хвоста.

И снова зависть…

Со временем в Сидельникове выработалась какая то внутренняя протестность, выраженная в сухости тонких губ и в холодном колючем взгляде злых и завистливых глаз.

Он мечтал о красивой жизни.

Но жизнь его была извечно некрасивой.