В когтях энтропии - Роберт Силверберг

— Вы уже не в первый раз убеждаете меня в этом.

— Я чувствую себя обязанным открыть ваш разум для света истины. Г может произойти раньше А, а Я раньше их обоих. Для большинства из нас понимание этого неприятно, и мы расставляем события в том порядке, который кажется более логичным, как писатель помещает в романе мотив прежде убийства, а убийство прежде ареста. Однако вселенная не роман. Нельзя заставить природу имитировать искусство. Все случайно, Скейн, все случайно, случайно! Гляньте вон туда. Видите, что дрейфует по морю?

На оранжевых волнах колышется раздутый труп лохматого голубого животного. Обращенные вверх большие круглые глаза, поникший хобот, толстые конечности. Почему он не затонул? Что удерживает его на плаву?

Человек с лицом-черепом говорит:

— Время — океан, и события приплывают к нам по юле случая, как это мертвое животное по волнам. Мы фильтруем их. Не замечаем того, что не имеет смысла, и пропускаем в сознание то, что, как нам кажется, происходит в правильной последовательности, — Он смеется. — Величайшая иллюзия! Прошлое это лишь серия кадров, непредсказуемо проскальзывающих в будущее. И vice versa[2].

— Не могу согласиться с вами, — упрямо говорит Скейн. — Это дьявольская, хаотическая, нигилистическая теория. Это идиотизм. Разве я могу стать дедом раньше, чем стану ребенком? Разве мы умираем до рождения? Разве деревья превращаются в семена? Вы отрицаете линейность. Нам с вами не по пути.

— Как вы можете так рассуждать после всего, что пережили?

Скейн качает головой.

— Да, я продолжаю стоять на своем. Мои переживания — психическое расстройство. Возможно, я безумен, но не вселенная.

— Все в точности наоборот. Вы лишь недавно обрели здравый ум и начали видеть вещи такими, каковы они на самом деле, — настаивает человек с лицом-черепом. — Беда в том, что вы не желаете признавать очевидность того, что ощущаете. Ваши фильтры отключены, Скейн! Вы освободились от иллюзии линейности! У вас есть шанс показать гибкость. Учитесь мириться с настоящей реальностью. Откажитесь от глупого требования искусственного порядка для потока времени. Почему результат должен быть следствием причины? Почему деревья не должны превращаться в семена? Почему вы так вцепились в эту бесполезную, затасканную, достойную презрения систему ложной оценки опыта, если сумели освободиться от…

— Прекратите! Прекратите! Прекратите!

— …в порядке, Скейн?

— Что произошло?

— Вы стали падать со стула, — отвечает Пид Роклин. — И побелели как мел. Я подумал, вас хватил удар.

— Сколько времени я был без сознания?

— Ну, секунды три-четыре, мне кажется. Я подхватил вас, поддержал — тут вы и открыли глаза. Проводить вас в каюту? Или, может, заглянуть в лазарет?

— Прошу извинить меня, — хрипло отвечает Скейн и покидает комнату отдыха.

Галлюцинации начались вскоре после того, как Скейн перенапрягся с Костакисом, и поначалу он воспринял их как нарушение памяти после шока. В основном это были сцены из прошлого: во время фуги он переживал их заново с такой интенсивностью и яркостью, будто и впрямь возвращался назад во времени. Он не вспоминал, а снова проживал тот или иной отрезок прошлого, следуя сценарию, от которого не мог отступить ни на йоту. Эти странные экскурсы в прошлое были легко объяснимы: его мозг пострадал и теперь вытаскивал в поле зрения сегменты предыдущего опыта, пытаясь очиститься от осколков и залечить раны.

Однако если возврат в прошлое был понятен, то заходы в будущее — нет. Этому он не мог дать никакого объяснения. Сцены скитаний по чужим мирам, призрачные беседы с неизвестными людьми, вид кают космических лайнеров, незнакомых отелей и пассажирских терминалов — все это казалось порождением фантазии, домыслами пострадавшего мозга. Даже когда Скейн различил в этих болезненных проблесках неизведанного определенную структуру, он не понял сути происходящего. Впечатление складывалось такое, будто он что-то разыскивал или совершал паломничество; фрагменты еще не пережитых событий, которые ему было позволено увидеть, встраивались в логически последовательную структуру путешествий и поисков. Порой сцены и разговоры повторялись, иногда по нескольку раз в день, всегда по одному и тому же сценарию, так что постепенно он выучил их буквально дословно. Несмотря на немалый объем этих эпизодов, он упорно воспринимал их как короткие сегменты ночных кошмаров. И даже представить себе не мог, с какой стати повреждение мозга привело к тому, что он видит все эти сны наяву о долгих космических перелетах и неизвестных планетах, такие живые, такие реальные.

Только спустя много месяцев после инцидента с Костакисом истина открылась ему. Одно незначительное событие, которое он считал порождением фантазии, он переживал уже семь-во-семь раз, в целом или по частям. В этой галлюцинации он жарким весенним утром стоял в каком-то общественном саду перед огромным причудливым зданием, а мимо гуськом проходила гротескная процессия туристов-инопланетян, издающих странные скрипы и лязганье, с ингаляторами, респираторами и масками, распыляющими ионы. Вот и все.

Потом, спустя четырнадцать месяцев после срыва с Костакисом, сложная юридическая коллизия привела его в один из городов Северной Каролины. Выступив в суде, он предпринял долгую прогул ку по мрачному, жалкому городу. В конце концов, как бы по волшебству, он оказался перед огромными металлическими воротами, а за ними виднелось нечто вроде темного разросшегося парка — дубы, рододендроны и магнолии, рассаженные в изящном официальном стиле. Согласно вывеске на воротах, это было имение какого-то миллионера девятнадцатого века, открытое для всех и сохраненное в своем древнем состоянии, хотя город настойчиво пытался вторгнуться сюда.

Скейн купил билет, вошел и долго бродил по прохладным тенистым лужайкам. Потом тропинка внезапно свернула, он вышел на яркий солнечный свет и увидел огромный серый особняк с парапетами и шпилями, с массивной галереей и широкими лестницами. Удивленный, он зашагал к нему, поскольку узнал в этом особняке здание из своей повторяющейся фантазии. Приближаясь к дому, он заметил на галерее красные, зеленые и фиолетовые фигуры — те самые, скрюченные и искривленные, уже виденные прежде, феерическую орду чужеземных путешественников, приехавших подивиться на чудеса Земли. Головы без глаз, глаза без голов, множество конечностей и полное их отсутствие, тела, похожие на опухоли, и опухоли, похожие на тела — вся фантазия вселенной была представлена в этом сборище жизненных форм, таких чуждых… и не совсем чуждых для него. Это была не фантазия. То, что он видел, естественно и точно вписывалось в последовательность событий текущего дня; ничего беспорядочного, нереального, назойливого. И через несколько мгновений «видение» не растаяло, Скейн не вынырнул из него в реальную жизнь. Потому что это и была сама реальность, только он уже видел все это прежде.