Волкодав - Мария Васильевна Семенова

– Я не знаю, что сталось с той девочкой, – резко, отрывисто проговорил Винитар. – Я никогда больше не слышал о ней.

Повернулся и ушёл на нос корабля, оставив Волкодава недоумевать, с какой бы стати кунсу понадобилось ему всё это рассказывать.

Всё же сегванских мореходов вело сквозь морские пространства некое таинственное чутьё, которого венн не мог уразуметь, наверное, в той же степени, в какой им была непонятна его сущность жителя леса. Волкодав, хоть повесь его, не сумел бы сказать, что такого особенного появилось в очертаниях волн, но сегваны ни дать ни взять увидели свежий след на снегу. Или, точнее, последний поворот тропы, за которым уже видна будет родная околица. Стоя на самом носу корабля, Винитар расстегнул и сложил на палубу украшенный золотыми бляхами пояс – знак достоинства вождя. Потом медленно, словно совершая обряд, стянул с плеч толстый овчинный кожух, а за ним и рубаху, оставшись голым по пояс. Начали молча стаскивать одежду и другие корабельщики, да не все сразу, а в очередь, строго по старшинству. Волкодав отметил, что первыми присоединились к вождю те, кто, подобно Аптахару, явно вырос на острове. Вот в руках у Винитара появилось маленькое кожаное ведёрко на длинной верёвке. Размахнувшись привычным и оттого красивым и сообразным движением, кунс закинул ведёрко далеко вперёд и потом извлёк его, полное прозрачной воды. Там, где плещущие капли попадали предводителю на руки и грудь, белое тело сразу вспыхивало красными пятнами. Море целовало вождя. Винитар поднял ведёрко к лицу и то ли ответно поцеловал студёную воду родины, то ли отпил солёный глоток. И, занеся, опорожнил кожаный сосуд себе на голову, добротно облившись. Передал ведёрко Аптахару, сам же остался обсыхать на ветру, не торопясь заново укрываться одеждой.

Аптахар, ловко действуя единственной рукой, не дрогнув повторил священнодействие и уступил место следующему воину.

Глядя на это, Волкодав развязал на косах ремешки и пальцами разобрал волосы, распуская их по плечам. Как-никак, для него остров Закатных Вершин тоже был не чужим. И, весьма вероятно, кому-то из них с Винитаром вскорости предстояло сложить здесь свою голову.

Некогда с этого острова на землю Серых Псов соступила Смерть, принесённая Людоедом. А теперь вот Незваная Гостья ехала к Закатным Вершинам в облике последнего Серого Пса.

«Ну что ж. Здравствуй…»

Откуда мог знать Волкодав, что объятия ледяного ветра, жестоко обжигавшего даже очень закалённую кожу, были для молодого кунса не просто данью обряду священного омовения перед первым шагом на родной берег, но и весьма задорого купленной памяткой из времён, казавшихся теперь такими далёкими. Вот только вспоминал Винитар своё детство совсем иначе, чем Волкодав. Венн совершенно определённо знал, какое детство он хотел бы дать своим детям, если бы они у него когда-нибудь появились. Винитар же при всём желании не сумел бы про себя такого сказать, ибо как может человек дать кому-либо то, чего не имел сам?

…Пока «косатка» Винитария по прозвищу Людоед шла с острова Старой Яблони обратно домой, воины только и делали, что потешались над малолетним «женихом» и хромоножкой «невестой» и строили самые бесстыдные предположения насчёт того, чем бы всё кончилось, дойди у них дело вправду до свадьбы, и вождь не останавливал смешливых парней. Сказать, что подобное зубоскальство ранило Винитара в самое сердце, значит не сказать ничего. Он никак не отвечал на насмешки, говоря себе, что отец устраивает ему очередное испытание, проверяя, достоин ли он быть его сыном. Ни один кунс не становился предводителем воинов только по праву крови. Люди Островов полагали, что это самое право нужно сперва ещё доказать. А Винитар и так знал, что отец был не слишком доволен им, сыном синеглазой «неженки» с Берега. Может быть, отец даже ждал, чтобы неподходящего наследника унёс случай или недуг: он полагал – уж за тем, чтобы зачать себе нового сына, у него дело не станет. И Винитар в угрюмом молчании варил воинам медовуху и кашу, а потом мыл котлы, никак не показывая, что ядовитые речи достигали-таки его слуха. Тогда он ещё пытался что-то доказать отцу, ещё полагал, будто вправду чем-то виновен, чем-то умудрился стяжать его недовольство…

Однако к середине морского перехода ему стало казаться, что на сей раз одного молчания не будет довольно. Он принялся думать, чем бы ответить. Драться он тогда не умел, его не очень-то и учили, да если бы и учили – годами не вышел ещё, чтобы всерьёз на что-то надеяться против взрослых бойцов. И тогда-то, на корабле, качавшемся посреди моря, Винитар вспомнил об одном способе поединка, бытовавшем некогда на Островах. О нём рассказала ему бабушка, когда он попросил её объяснить, что такое «состязание ста полотнищ». Это испытание часто упоминалось в сказаниях, но нигде не рассказывалось подробно, в чём же оно заключалось. Так нередко происходило в сказаниях. «Лютой зимой он вызвал его на состязание ста полотнищ, и победил. Весть об этом передавали с одного острова на другой…» И всё. Предполагалось – все знали, о чём шла речь. А если не знают?.. Сказители, похоже, всего менее предполагали, что когда-нибудь родятся дети, для которых стародавний обычай уже не будет чем-то самим собой разумеющимся, дети, которым понадобится заново объяснять…

Бабушка Винитара, мать его отца, звалась Ангран, что значило «одна в горе». Она вправду слыла замкнутой и нелюдимой старухой. Поговаривали даже, будто она отчасти повредилась в уме после гибели старшего сына, которого любила гораздо более младшего, ставшего кунсом. Она – ну не сумасшедшая ли? – даже в чём-то этого младшего подозревала. Однако внука своего от Винитария бабка Ангран, как это на первый взгляд ни странно, весьма жаловала и привечала.

Теперь-то Винитар полагал, что ничего странного тут как раз не было. Просто, как однажды ему рассказали добрые люди, его угораздило родиться похожим не на отца, а на погибшего дядю. Более того, с некоторых пор Винитар находил, что старухины тёмные и страшные подозрения могли быть не лишены оснований. Во всяком случае, если дело вправду обстояло именно так, этим полностью объяснялась отцовская к нему нелюбовь. Тайна крылась в нечистой совести кунса, а вовсе не в происхождении Винитара от слабосильной женщины с Берега. Кому приятно всякий день видеть перед собой живое напоминание о давнем и жутком грехе?.. Потому-то кунс унижал отпрыска и другим позволял его унижать, ибо даже спустя годы всё утверждал себе самому: я,