И в сердце нож. На игле. Белое золото, черная смерть - Честер Хаймз

Она поймала такси и велела шоферу ехать как можно быстрее.

Шофер откинулся на сиденье и посмотрел на нее в зеркало заднего вида. «Надо же, — подумал он, — еще не махнула на себя рукой. Упустить боится. Раньше, бабуля, думать надо было».

Небесная попросила таксиста остановиться возле Риверсайдской церкви. Она вышла, расплатилась, но таксист не уезжал; сделав вид, что списывает показания счетчика, он внимательно посмотрел ей вслед. «Странно, — подумал он. — Заставила меня гнать как на пожар, а оказалось, всего-навсего в церковь ехала».

«Эти старухи совсем спятили — думают, все им обязаны», — с раздражением пробормотал он и выжал сцепление.

Небесная подождала, пока такси скрылось из виду, а затем перешла улицу, спустилась в парк и села на скамейку, откуда, если только Мизинцу не взбредет в голову рыскать по парку и искать ее, она могла бы незаметно наблюдать за входом в квартиру. Только она села, в церкви ударил колокол. Небесная вынула из кармана часы-амулет проверить, не отстают ли они. Часы показывали ровно полдень.

Глава 10

Ровно в полдень Гробовщик выехал на Бродвей и поехал в сторону Гарлема.

— Что прикажешь делать двум уволенным из полиции детективам? — спросил он друга.

— Постараться вернуться обратно, — отрезал Могильщик своим низким, с хрипотцой голосом.

Всю оставшуюся дорогу он не проронил ни слова — сидел и молча злился.

Была половина первого, когда они входили в гарлемское полицейское отделение, чтобы сдать капитану Брайсу свои полицейские жетоны.

Выходя, они остановились на ступеньках, наблюдая за тем, как по улице мимо полиции снуют негры, жители Гарлема, каждый раз шарахаясь, когда навстречу им шли направлявшиеся в отделение белые полицейские.

Раскаленное солнце стояло в зените.

— Первым делом надо найти Мизинца, — сказал Могильщик. Если он признает, что Джейк торговал героином, а не просто хранил наркотики, наше с тобой положение улучшится.

— Надо еще, чтобы он захотел говорить.

— «Захотел говорить»! А с чего ты взял, что он будет молчать?! Все мы любим поговорить по душам. Неужели среди дружков покойного Джейка не найдется ни одного, кто бы согласился рассказать о нем?

Через четверть часа они остановили машину перед домом на Риверсайд-драйв.

— Узнаешь? — спросил Гробовщик, выходя из машины.

— Это их работа, сразу видно, — сказал Могильщик.

Собака лежала перед железными воротами, ведущими на задний двор. Лежала на боку, спиной к воротам, разбросав лапы. Казалось, она спит. Вертикальные лучи солнца падали на ее густую желтовато-коричневую шерсть.

— На такой жаре она может заживо свариться, — сказал Гробовщик.

— Или замертво.

Собака была в том же, что и накануне, железном наморднике и в медном ошейнике с длинной цепью.

Детективы, не сговариваясь, подошли ближе.

Когда они приблизились, собака приоткрыла лихорадочно блестевшие глаза, и у нее из горла вырвалось глухое, как далекий раскат грома, рычание. Однако она даже не пошевелилась.

Из грязной открытой раны у нее на голове сочилась кровь, вокруг вились большие зеленые мухи.

— Некачественная работа, — заметил Могильщик.

— Может, африканец поторопился поскорей вернуться в дом?

Могильщик нагнулся и взялся за цепь возле самого ошейника. Большая часть цепи была под собакой. Он легонько потянул, и собака медленно, с трудом поднялась, как верблюд, сначала на задние, а потом на передние лапы. Поднялась, покачнулась и вяло огляделась по сторонам.

— Еле жива, — сказал Гробовщик.

— Будешь тут еле жив, если лупят по голове, а потом еще в реку бросают.

Собака покорно поплелась за детективами, которые вернулись к подъезду и позвонили в звонок под фамилией управляющего. Ответа не последовало. Гробовщик подошел к почтовым ящикам и нажал на несколько кнопок домофона наугад.

Задвижка, отодвинувшись, щелкнула с громким, продолжительным гудением.

— Все кого-то ждут.

— Наверное.

— Слушай, а что, если там засада? — сказал Гробовщик, когда они спустились по ступенькам в подвал.

Оба они были без формы, в рубашках с короткими рукавами; сегодня утром, выходя из дома, они впервые не взяли с собой пистолеты.

— Не забудь, пожалуйста, — хрипло проговорил Могильщик, чувствуя, что вновь начинает злиться, — что из полиции мы уволены и пользоваться оружием не имеем права.

— Разве такое забудешь? — g горечью сказал Гробовщик.

Сундука в коридоре не было — на это они обратили внимание сразу.

— Похоже, мы опоздали.

Могильщик промолчал.

В квартире управляющего на звонок никто не ответил. Могильщик взглянул на допотопный врезной замок, передал цепь, на которой держал собаку, Гробовщику и вытащил из кармана брюк перочинный нож.

— Только бы внутри не было задвижки, — проговорил он, открывая лезвие с отверткой.

— Скажи лучше: только бы нас никто не застукал, — поправил его Гробовщик, с опаской озираясь по сторонам.

Могильщик вставил отвертку между дверным косяком и замком, медленно отодвинул собачку замка и распахнул дверь.

Оба даже вскрикнули от ужаса.

Посреди комнаты на голом линолеуме в неестественной позе лежал с перерезанным горлом африканец. Рана уже перестала кровоточить, и кровь запеклась в углах рта, отчего покойник сильно смахивал на вурдалака.

Кровь была повсюду: на мебели, на полу, на белом тюрбане и смятом балахоне убитого.

В течение нескольких секунд слышны были только прерывистое дыхание детективов да гудение неизвестно где находившегося вентилятора.

Затем Гробовщик потянул за цепь, затащил собаку в комнату и закрыл входную дверь. Щелчок захлопнувшегося замка вывел их из оцепенения.

— Да, убийца шутить не любит, — веско проговорил Могильщик. Он больше не злился.

— Сколько я на своем веку повидал трупов — не сосчитать, а каждый раз оторопь берет, — признался Гробовщик.

— Меня тоже. Звери, а не люди.

— Скажи лучше, что делать будем? — сказал, задумавшись, Гробовщик.

— Искать убийцу.

В это время собака незаметно шагнула вперед, и Гробовщик, опустив глаза, вдруг увидел, что она нюхает перерезанное горло и лижет кровь.

— Отойди, черт тебя побери! — закричал он, дергая за цепь. Собака подалась назад и съежилась.

Тут только они обратили внимание, что вся комната была перевернута вверх дном: циновки разбросаны, ящики комода выдвинуты и опустошены, а их содержимое вывалено на пол; чучела птиц и зверей выпотрошены, статуэтки расколоты, материя на диване и стульях исполосована, а обивка вырвана и свисает клочьями; оба телевизора и радиоприемник взломаны, корпус органа продавлен.

Не сказав ни слова, Гробовщик привязал цепь к дверной ручке и вместе с Могильщиком пошел осматривать квартиру, стараясь переступать через лужи крови. Из гостиной дверь вела на кухню и в спальню, за которой находилась ванная комната. Везде царил такой же беспорядок. Вернувшись в гостиную, они вновь остановились перед окровавленным трупом.

Атмосфера была тем более жуткой, что где-то поблизости безостановочно жужжал электровентилятор. Могильщик нагнулся и скользнул глазами по полу под испачканной кровью, разбитой мебелью. Вентилятор лежал под обеденным столом, за треснувшим телеэкраном. Могильщик нащупал в стене розетку и выдернул штепсель.

Наступила тишина. Время было обеденное, и подвал опустел.

Казалось, каждый из них слышит не только дыхание другого, но и его мысли.

— Если жена управляющего говорила про Мизинца правду, зарезать африканца мог он, — высказал Гробовщик свою мысль вслух.

— Сомневаюсь, — возразил Могильщик. — Что ему было здесь искать?

— Ты меня спрашиваешь? А мулатка? Такие кошечки глотки резать умеют.

— Предположим, но для чего ей обыскивать собственную квартиру? — сказал Могильщик.

— Мало ли зачем… Чего только из-за этой жары не сделаешь. Может, она решила, что ее муж что-то от нее прячет.

— Зачем ей было убивать африканца? Мне показалось, они заодно. Он спал с ней, это ведь сразу видно.

— Даже не знаю, что и думать, — честно признался Гробовщик. — Ясно одно: кто-то что-то искал, но не нашел.

— Да, это очевидно. Если б нашел, по крайней мере, одно место в комнате уцелело бы — мы бы видели, где поиски прекратились.

— Верно, но что, черт возьми, было такого уж ценного в квартире, ради чего пришлось пойти на убийство? Что могло быть у старого чернокожего управляющего, сам подумай?

Могильщик задумался: не было ли убийство совершено из ревности?

— Ты считаешь, управляющий — старик? А из ревности он не мог убить африканца? А может, он обнаружил, что африканец и его жена что-то против него замышляют?