Жемчужина дракона (СИ) - Лакомка Ната

Перед моим мысленным взором снова возникло гибкое змеиное тело, выпуклые немигающие глаза… Дракон не был слепым. А Тристан…

А он точно слепой?

Может, поэтому король и подозревает его… в чем?

И кому понадобилось красть картину?

Столько вопросов и ни одного ответ.

Я вышла из дома, постояла на крыльце, прислушиваясь к шуму волн, бьющих в камни. Какой страх охватил меня, когда я прыгнула в море следом за Тристаном. И море меня не приняло, и убило бы, не появись рядом дракон.

Драконы — дети стихии, они первые дети мира. Им изначально было дано больше, чем людям, но почему-то потом небеса выбрали людей, а не драконов… Зато драконов выбрало море…

Какая-то неведомая сила позвала меня безмолвно и властно. Я спустилась с крыльца и подошла к дереву, погладила узловатую кору, а потом взялась за цепи качелей.

Они двинулись легко, будто кто-то озаботился смазать их маслом. Это было глупо и рискованно, но я села на скамейку качелей и оттолкнулась ногами.

Море, солнце и ветер ударили мне в лицо, отбрасывая волосы назад.

Я оттолкнулась сильнее, и вылетела за пределы скалы, окунувшись в солоноватый морской воздух, как в облако.

Теперь я раскачивалась все сильнее и сильнее, уже не боясь упасть. Я была свободна!.. И я летала!..

Вот что чувствовала Бьянка — свободу и полет. Вот что чувствуют драконы.

Это было опьяняющее чувство, волшебное. Чайки проносились передо мной, и солнце ослепительно блестело на гребнях волн. Я забыла о времени, и все тревоги и опасности отступили. Драконы никого не боятся, потому что они познали свободу и полет. Они никого не боятся…

Потом я долго сидела на уже неподвижных качелях, глядя на линию, разделяющую небо и воду, а когда повернулась в сторону дома, увидела, что кто-то стоит возле окна. Мне была видна только смутная фигура, и невозможно было понять, кто это — Тристан или Милдрют.

В последующие несколько дней Милдрют охраняла своего хозяина, как хороший сторожевой пес, не допуская меня до него. Но однажды утром, после купания, я вернулась в дом и обнаружила, что двери в спальню лорда Тристана приоткрыты, и оттуда доносится чарующая мелодия флейты.

Не утерпев, я на цыпочках подошла к его комнате и заглянула. Милдрют в спальне не было, а Тристан сидел на постели, поджав ноги, одетый в халат на голое тело, и наигрывал что-то легкое, немного печальное, но светлое, как волны перед закатом.

Я вошла, и он сразу прекратил играть, то ли услышав мои шаги, то ли почувствовав движение воздуха.

— Милдрют, это ты? — спросил он.

— Угу, — ответила я, подходя ближе.

Халат на его груди распахнулся, открывая широкую мускулистую грудь. Я подумала, что совсем недавно лежала на ней, касалась ее…

— Ты не заболела? — Тристан склонил голову к плечу, прислушиваясь. — У тебя прерывистое дыхание… Тебя лихорадит?

Я пробормотала в ответ что-то невразумительное, что можно было понять, как «нет».

— Помассируй мне шею и плечи, пожалуйста? — попросил он. — До сих пор мышцы ноют.

Он положил флейту на постель и повернулся спиной, сбрасывая халат и оголяясь до пояса. Кожа его была прохладной, и приятно остудила мои горящие ладони. Меня будто и в самом деле лихорадило. Я поглаживала твердые мышцы у основания шеи, и мне это нравилось. Мне нравилось прикасаться к нему.

— Так очень хорошо, — сказал он, когда я нажала большими пальцами.

Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Тристан замер, а потом накрыл мою руку своей рукой.

— Не надо, Милдрют, — сказал он тихо, — это тупик, ты же знаешь.

Но я не удержалась и поцеловала его в губы. Мне страшно хотелось сделать это. Хотелось почувствовать его дыхание, согреть лорда Тристана своим огнем и самой напитаться его прохладой. Губы его дрогнули под моими губами, а потом он скользнул ладонью по моей щеке и положил руку мне на затылок, удерживая, продолжая поцелуй. На мгновение я успела обидеться, понимая, что на самом деле он целовал не меня, а Милдрют, но в следующую секунду все это стало неважным. Я закрыла глаза, отдаваясь поцелую, как будто вошла в морские волны на рассвете. И это было прекраснее, чем шепот при луне с господином Неро, и волнительнее, чем откровенные намеки Ланчетто.

Я первая прервала поцелуй.

Тристан не хотел отпускать меня, но я мягко освободилась из-под его руки, и пошла к выходу, чувствуя головокружение. Опасная игра, но такая увлекательная — воровать чужую любовь.

Лорд Тристан меня не окликнул. Словно в тумане я миновала коридор и вдруг увидела Милдрют через неплотно прикрытую дверь кухни. Телохранительница не заметила меня, увлеченно орудуя пестом в каменной ступке, а я усмехнулась и хотела пройти мимо, но тут заметила, что на столе, на разостланной белой тряпице лежат оборванные белые цветы, резные листья и кусочки сочных толстых стеблей. Милдрют подхватила ногтями один кусочек и бросила в ступку, а потом с двойным усердием заработала пестом. А рядом стоял горшочек с медом и флакон, в котором Милдрют обычно приносила лекарство для больных глаз Тристана…

— Что это ты делаешь? — я распахнула дверь, и Милдрют, застигнутая врасплох, уронила пест. Он упал на стол, скатился на пол и закатился в угол, но ни она, ни я не обратили на это внимание.

— Это же гераклеум, — сказала я, указывая на зелень, — он обжигает почище огня. Зачем ты его толчешь?

— Не твое дело! — зло сказала она, уже придя в себя. — Или куда шла, неженка!

Ты… — я смотрела на флакон, на мед и не могла поверить тому, что видела. — Ты делаешь не лекарство, а отраву!.. Ты сжигаешь глаза лорду Тристану!..

Я схватила флакончик с ядом, который она преподносила под видом лекарства, но Милдрют вцепилась мне в запястье, пытаясь его отобрать.

— Отдай и проваливай, — шипела она, выкручивая мне руку. — И не суй нос, куда не просят!

Справиться с ней силой я бы не смогла, но вполне смогла вцепиться ей в волосы. Милдрют завопила в голос, а я укусила ее за руку, чтобы освободиться. Она и в самом деле отпустила меня, но только для того, чтобы схватить за горло. Хватка у нее была железная, и в глазах у меня потемнело, а ноги подкосились. Я пыталась разжать ее пальцы, но это было все равно, что пытаться разогнуть подкову.

— Милдрют! — услышала я крик Тристана, и железная хватка на моем горле ослабла.

Я упала на колени и закашлялась, а крепкая рука подхватила меня, поддерживая, утешая. Это был Тристан, и я зашептала торопливо, боясь, что не успею сказать… Ведь правду часто узнают перед смертью…

— Она… травит вас… ваши глаза… гераклиум…

— Эта дура ворвалась сюда! — голос Милдрют звенел от ненависти. — Она вечно лезет, куда не просят! Вечно суется…

— Она травит ваши глаза! — еле выговорила я, страдая от жестокой боли в горле. — Я видела… гераклиум… в монастыре!.. Она добавляет его… в глазные капли…

— Милдрют, — сказал Тристан очень спокойно и тихо, — уйди.

Я сидела на полу, тяжело дыша, и видела, что Милдрют побелела, как мел. Мне показалось, еще немного — и она бросится на нас.

— Она опасна! — я потянулась за кухонным ножом, прекрасно понимая, что против Милдрют и меч не поможет, но Тристан погладил меня по голове и взял под локоть, помогая подняться.

— Не бойтесь, леди Изабелла, я обо всем позабочусь, — сказал он, не отпуская меня. — Милдрют сейчас же покинет остров. Уходи, — бросил он ей.

Я ждала, что она станет обвинять меня во лжи, будет доказывать свою невиновность, но телохранительница не проронила ни слова. Все еще бледная, она закусила губу, посмотрела на лорда Тристана с отчаянием, на меня — с ненавистью, а потом круто развернулась и ушла. Шаги ее раздались по коридору, хлопнула входная дверь, и я увидела в окно, как Милдрют промчалась к лестнице, ведущей к гроту скале.

— Она ушла и не вернется, — сказал Тристан, обнимая меня за плечи. — Вы целы? Когда же вы станете благоразумнее?

— Она чуть не придушила меня, — пожаловалась я. — Я хотела отобрать у нее склянку с ядом.