Год колючей проволоки - Александр Афанасьев

Наконец новости прервали безо всякого объявления, просто картинка вдруг сменилась, и на экране появился Раис. Он постарел… он руководил Ираком без малого тридцать лет и не мог не постареть, ведь это — тяжкая ноша. Раис сидел за столом, на котором был только микрофон, за его спиной был развернут государственный штандарт Ирака. Одет он был в свой обычный полувоенный скромный костюм без знаков различия и наград, берета на нем не было, в непокрытых волосах просматривалась седина.

Говорил он кратко, объявление было явно неподготовленным. Он лишь сказал, что американцы и англичане снова напали на страну, что Умм-аль-маарик[68] продолжается, и сейчас состоится ее решающая битва, Харб-аль-хавасим. Да это и говорить не нужно было, все и так знали, что с тех самых времен, с девяносто первого года, она не прекращалась ни на секунду. Об этом говорило все — пустые полки в магазинах, поразительная дешевизна бензина на заправках, такая, что за доллар можно было заправить четыреста литров. Умирающие дети в больницах — не было лекарств. Бени-наджи и бени-кальб не смирились тогда, что страна не взбунтовалась, не предала своего Раиса, позорно преданного генералами и союзниками, а продемонстрировала волю и желание сражаться. Тогда они решили воевать не против Раиса, а против всей страны, душа ее болезнями и моря голодом. Умм-аль-маарик продолжалась все эти годы, больше десяти лет держался народ Ирака, со всех сторон окруженный врагами. Когда американцы и англичане увидели, что Ирак не взять ни голодом, ни болезнями, они, в нарушение всех международных норм, снова напали на него.

Раис кратко охарактеризовал ситуацию, призвав армию и силы безопасности быть готовыми к отражению нападения, а весь народ Ирака — оказать помощь армии. На этом обращение закончилось…

Наутро поступил приказ, который всех разочаровал, — они-то думали, что подадут грузовики и их отправят на фронт. Ночь они спали в казарме на полу, с оружием. Но утром подполковник вернулся из Багдада и сказал, что им оказана величайшая честь — вместе с отрядами безопасности, группами из Амн аль-Хаас[69] и курсантами военных училищ готовить к обороне Багдад. Это был совсем не тот приказ, которого они ожидали, они готовились к тому, чтобы встретиться с противником лицом к лицу, но… вправе ли они обсуждать приказы Раиса? Ему, с его высоты власти, виднее, кто где должен быть в этот тяжелый для Ирака час.

Поэтому — они взялись за лопаты.

Через несколько дней он первый и, возможно, последний раз видел Вождя. Он приехал один и почти без охраны, на небольшой белой машине — они как раз делали противотанковые заграждения на одной из улиц. Аббасу выпала тогда тяжелая и неблагодарная работа — месить в большой емкости цементный раствор, чтобы можно было готовить улицу к обороне, монтировать заграждения, повинуясь командам седого, сухонького полковника, у которого на правой кисти было только два пальца — оторвало еще во время первой войны. Но Аббас не жаловался, кто-то должен был делать и это… он разорвал грязный, пачкающий одежду мешок, высыпал весь цемент из него в смесь воды с песком, которую он приготовил заранее, и дал ей немного отстояться, взялся за лопату и услышал…

— Раис!

Крикнул Барзаи, который работал рядом, — он зачерпывал раствор двумя большими ведрами и носил туда, где он был нужен. Аббас тоже таскал раствор, когда у него было свободное время и он был не занят на его размешивании.

Аббас отвлекся от большой лопаты, которую он погрузил в мутную, тяжелую жижу.

— Где?

— Да вон же! Вон!

Солнце слепило — Аббас приложил сложенную козырьком испачканную цементной пылью в кровавых мозолях руку к потному лицу…

— Да быть не может…

— Это он!

Вместе они побежали к остановившейся в начале улицы машине, к возникшему у нее людскому водовороту и убедились, что это действительно был Раис. Он приехал один, всего лишь на одной белой машине, с одним шофером и телохранителем, мрачным молчаливым здоровяком в темных очках. Только с одним охранником не уберечься от толпы, но Раис и не боялся, потому что это была не толпа, это был его народ, его, а не американский. Полковник, который командовал работами в этом секторе обороны, явно волнуясь, сбиваясь и путаясь в словах, доложил Раису о ходе работ, после чего Раис пожал ему руку и пожелал осмотреть ход стройки. Так он и пошел мимо строящихся наскоро укреплений, сопровождаемый ликующими иракцами, которые были для него лучше любых телохранителей.

В этот раз американцы избрали совершенно другую тактику, отличную от времен первой войны. Полагая противника сломленным и лишенным воли и способности к сопротивлению уже изначально, танковые группы американцев рванулись вперед, без многодневных авиационных ударов и даже без предварительной артподготовки. Перед танковым авангардом шла разведка на обычных, вооруженных только пулеметами «Хаммерах», а следом за танковым авангардом — катилась огромная масса боевой техники. Южный Ирак — поганое, болотистое, малярийное место, здесь можно утопить напрочь любую бронемашину и утонуть самому — но американцы выбрали самый простой путь к победе, привязавшись к дорогам. Дороги здесь и впрямь были хороши — бетонные, с хорошей насыпью, они стрелами прорезали Ирак, давая возможность танковому авангарду делать до сорока миль в час. Позади, из-за плохой регулировки движения, обоз превратился в вязкую массу машин, двигающуюся со скоростью десять — пятнадцать миль в час. Это противоречило всем канонам войны — двигайся эта колонна, к примеру, на СССР — и к вечеру от машин бы остались одни опаленные огнем остовы.

Но это был не СССР. И СССР больше не было.

Раис пожал несколько рук. Он не осмелился протягивать свою, грязную, — но Раис заметил и его, одарил одобрительным взглядом. Потом он прямо тут, среди песка и застывающего бетона, выступил с короткой речью. Аббас навсегда запомнил последние слова Вождя — бени аль-кальб[70] умоются здесь собственной кровью.

А потом их предали.

Он навсегда запомнил тот день — день падения Багдада, третье апреля третьего года. Они занимали позиции у моста Четырнадцатого июля. Связи тогда не было уже ни с кем, новости они узнавали по коротковолновому радиоприемнику, из них следовало, что сукины дети застряли рядом с героически обороняющейся Басрой и не могут продвинуться дальше. На самом деле Басра держалась до сих пор, но это было уже неважно. Обойдя Басру, передовые механизированные группы армии США рванулись вперед, не подавляя, а обходя серьезные очаги сопротивления, расстреливая из танковых пушек малочисленные отряды иракской армии, стоящие у них на пути, наводя мосты через реки и вади, препятствующие их дальнейшему продвижению. Впереди танков ехали внедорожники, в которых сидели американские разведчики и перебежчики, вовремя поменявшие сторону, в багажниках этих машин были мешки с американскими долларами. И как только они натыкались на какое-нибудь серьезное подразделение — один или два мешка из багажника меняли своих хозяев, и в когорте предателей прибавлялось еще несколько офицеров некогда доблестной иракской армии, перед которой трепетал весь Восток. Багдад был переполнен беженцами, они уходили на север — и от них-то молодые федаины и узнали, что бронетанковые части прорвались по дороге, ведущей вдоль Еффрата, и сейчас приближаются к городу, почти не встречая организованного сопротивления. Сейчас, когда они лежали рядом с мостом с гранатометами и всматривались в редеющую тьму, ожидая появления танков и рассчитывая подбить хотя бы головной, который первым пройдет на мост, — временная батальонная группа 1-64 и вторая бронекавалерийская бригада, сведенные в оперативную группу «Чарли», уже находились на так называемом Пойнт Махмудия в нескольких километрах от Багдада, поджидая отстающих и заправщики, чтобы дозаправиться после ночного марша, немного отдохнуть и со свежими силами ринуться в город. А перед ними… шел кое-кто еще…

Старая, белого цвета «Тойота» выпуска конца восьмидесятых — простая, просторная и крепкая машина, которая предоставлялась высшим офицерам, затормозила позади их позиции, подслеповато светя фарами со светомаскировкой. Аббас занимал позицию на самом краю, машина остановилась от него в нескольких шагах, под очень острым углом, так что сидящие в машине его не видели.

— Эй, вы! — крикнул кто-то. Кричали по-арабски, голос был властным, привычным командовать. — Да, вы, вставайте, черт побери!

Кто-то поднялся, кто-то нет. Много слухов ходило в последние дни, и если так просто подниматься…

— Где командир? Командира ко мне! Быстро!

Федаины переглядывались между собой. Какого черта нужно, им отдали приказ, и они знают, что делают. На соседнем мосту занимал оборонительные позиции Арабский легион, может, их просто спутали с ними?