Жена - девочка - Майн Рид

и симпатичными маленькими дочерьми по правую. Проходили улыбающиеся гризетки, юные пары, обменивавшиеся многозначительными взглядами или остроумными репликами.

Тут и там мелькали стайки студентов, закончивших на сегодня занятия, группы прогуливающихся, леди и джентльмены, которые вышли насладиться прекрасной погодой, — все они двигались по широкой и гладкой аллее бульвара, непринужденно и спокойно беседуя, без всяких опасений, как будто гуляли по сельской дороге или вдоль берега спокойно текущей реки.

Небо над ними было безмятежным, словно над садами Эдема; воздух настолько приятным, что двери кафе были открыты, а внутри можно было заметить отдыхающих актеров или сочинителей, сидящих за мраморными столиками, потягивая свои eau sucrée[53] и успевая прятать в карманы куски сахара, чтобы потом использовать его дома, в своих квартирах-чердаках ценой шесть франков в неделю, и с восхищением смотреть то на лакированные туфли джентльменов, то на одетых в шелка девиц, разгуливающих туда-сюда по аллеям.

Но вышеупомянутое замечание Майнарда было вызвано не наблюдением этих парижских красот, а совсем другой сценой, свидетелем которой он стал прошлой ночью.

Случайно оказавшись возле Королевского дворца, позже названного «Националь», он зашел в кафе де Милль Колон, где обычно отдыхали алжирские офицеры. С безрассудством человека, ищущего приключений на свою голову и не привыкшего сдерживать свои порывы, он неожиданно оказался среди людей бесцеремонных. Распивая напитки безо всяких ограничений, кроме одного — содержимого их кошельков, он вскоре поднимал вместе с ними бокалы и слушал их речи. Но он никак не желал присоединяться к тосту, который, по его мнению, был оскорбительным для Франции.

— Да здравствует император!

По меньшей мере двенадцать раз произносили офицеры этот тост — и каждый раз с энтузиазмом, который неприятным звоном отдавался в ушах республиканца. Их полное единодушие еще более усиливало зловещий эффект. Он знал, что французский президент стремится создать империю, но до сих пор он не верил в реальность этой идеи.

И вот теперь, когда он пил в компании посетителей кафе де Милль Колон, он понял, что это не только возможно, но и вполне реально; и Луи Наполеон в скором времени примерит либо мундир императора, либо саван.

Мысль об этом больно ранила капитана. Даже в такой компании он не смог скрыть своих чувств и выразил их, обращаясь к одному из присутствующих.

— Бедная Франция! — воскликнул он.

— Бедная Франция! — повторил лейтенант зуавов, маленького роста и со свирепым лицом, но тут же повернулся к тому, кто первым произнес это, с вопросом: — Бедная Франция? Что вы хотите этим сказать, месье?

— Мне жаль Францию, — ответил Майнард, — если вы собираетесь создать здесь империю.

— Какое вам дело? — сердито отреагировал лейтенант зуавов. Борода и усы его закрывали рот, в результате чего речь сопровождалась сильным шипением. — Вас это как-то касается, месье?

— Погоди, Вирокк! — перебил его офицер, к которому собственно и обращался Майнард. — Этот джентльмен — такой же солдат, как и мы. Но он американец и, конечно, верит в республику. У каждого из нас свои политические убеждения. Это не повод не быть друзьями собравшимся здесь!

Вирокк, казалось, был вполне удовлетворен. Свои задетые патриотические чувства он успокоил тем, что вернулся к своим товарищам и, высоко подняв бокал, снова выкрикнул:

— Да здравствует император!

Воспоминание об этой сцене и заставило Майнарда подумать о тревожной атмосфере Парижа.

Тревога окрепла, когда он приблизился к площади Бастилии. Здесь гуляли представители других социальных групп: то место, где добродушные мещане поворачивали обратно, где лакированные туфли и коктейли eau sucrée уступали место более грубой обуви и более крепким напиткам. Рабочие блузы замелькали в толпе; казармы по обе стороны дороги были полны солдат, пьющих без ограничений, и, как ни странно, — офицеры пили вместе с ними!

Будучи республиканцем и немало повидав в жизни, включая мексиканскую кампанию, во время которой дисциплина была сильно ослаблена из-за возможной гибели на поле боя, — революционный лидер тем не менее не мог не удивляться увиденному здесь. Он еще более удивлялся, наблюдая спокойно идущих по улице французов, в то время как люди в униформе безнаказанно и неоднократно оскорбляли людей в блузах — крепких и рослых, при том что большинство оскорблявших были просто маленькими хулиганами; несмотря на широкие брюки и развязные манеры, они больше напоминали обезьян, чем людей.

С отвращением поглядев на эти сцены, Майнард повернул обратно к Монмартру. Уже идя обратным путем, он заметил:

— Если французы позволяют безнаказанно издеваться над собой таким болтунам, как эти, я пас. Они не заслуживают свободы.

Эти слова он произнес, когда находился на Итальянском бульваре, направляясь к площади Согласия. Здесь он тоже начал отмечать изменения в поведении гуляющих.

Войска расположились вдоль тротуаров, а также на перекрестках. Отряды войск занимали казармы и кафе, солдаты не были рассудительными и трезвыми, наоборот, они были во власти спиртных напитков, и пили они безо всякого намерения заплатить за это. Владелец бара, который отказывался их обслужить, подвергал себя опасности быть избитым и даже заколотым ударом сабли!

Солдаты довольно грубо обращались с гуляющими по улицам. Иногда компании полупьяных вояк расталкивали их, словно торопились исполнить какие-то не терпящие отлагательств обязанности.

Видя все это, многие обыватели устремились в переулки, чтобы разойтись по домам. Другие, полагая, что солдаты просто дурачатся после парада перед президентом, не видели в этом ничего плохого и не спешили уходить.

Майнард тоже остался.

Пропуская проходящий мимо отряд зуавов, он остановился, поднявшись на ступеньки лестницы дома рядом со входом на площадь де Вивьен. Наметанным, хорошо знающим военных глазом он тщательно рассматривал этих солдат, предположительно арабской национальности, которые, как ему было известно, не так давно грабили прохожих на парижских улицах, прикрываясь тюрбанами Мухаммеда. Он и предположить тогда не мог, что спустя несколько лет эти типы наденут военную форму страны, которую он так ценил за гордый нрав и галантность ее жителей.

Майнард обратил внимание на то, что солдаты уже наполовину пьяны, беспечно качаются и следуют за своим лидером нестройной колонной. Время от времени от них отделялись двое или трое, заходили в кафе или приставали к случайным прохожим на улице.

В дверном проеме, где расположился Майнард, вместе с ним находилась молодая девушка. Это было симпатичное создание, элегантно одетое,