Бешеные псы - Джеймс Грейди

Остальные три ночи мы провели поближе к работе. В безопасном доме. Единственным желанием было оказаться здесь, наедине друг с другом, говорить без конца и любить друг друга в постели под световым окном. Ночи, замешенные на корице и меде.

На шестой день, когда я работал под навесом на крыше, зазвонил мой сотовый.

— Вэй! Ван хсень шен яо хун юй чи сэ ма? — произнес чей-то голос по-китайски.

— Простите, — ответил я. — Вы ошиблись номером.

И, нажав на кнопку, выключил мобильник. То, что какой-нибудь досужий человек, любящий совать нос не в свои дела, мог подслушать наш разговор, было не важно. «Ван» было место, а не имя, и ему была нужна вовсе не краска. Слово «хун» означало цвет: красный.

Я бросил работу и бегом спустился вниз, где Дерия с Джулией составляли черновик просьбы о гранте.

— Мне надо идти, — сказал я им. — Может, сегодня больше не вернусь.

Дерия поспешила за мной и нагнала у входной двери.

— Сегодня вечером приходи на наше место, — сказал я. — Код ты знаешь. И жди меня.

— Все в порядке?

Я пожал ей руку.

Через два квартала я увидел байкера, который хотел содрать круглую сумму с какого-то психованного американского туриста, которому кровь из носу надо было попасть в огромный, выстроенный в стиле ар-деко Центральный рынок недалеко от Чайна-тауна, вероятно, чтобы встретиться там с какой-нибудь высокой американкой. Я приклеился за разухабистым байкером, мчавшимся вопреки всем правилам дорожного движения, понимая, что еду навстречу кошмару.

Та ночь была целиком темно-синей, облака скрывали звезды. Туман плавал над лужами на дороге и тротуарах. Я стоял в тени на другой стороне улицы, напротив мастерской по ремонту телевизоров. В безопасном доме горели огни. Одна лампочка светилась на первом этаже, две — наверху, за задернутыми шторами. Там поджидала меня вся моя жизнь.

Почему я не сбежал? Почему решил перейти улицу?

Тяжелая дверь щелкнула замком за моей спиной.

Как ребенок, играющий в прятки, Дерия высунулась посмотреть, кто ждет ее внизу расшатанной лестницы. Увидев меня, она поспешила навстречу; синяя рубашка выбилась из черных, сидевших в обтяжку брюк; она была босиком.

— Я так волновалась за тебя! — сказала она и поцеловала меня.

Потом повела наверх, в нашу голубятню.

— Только когда ты ушел, я поняла, что ты оставил все свои вещи, — сказала она. — Сумку, ветровку и… прости, я знаю, что не должна была, но…

Она жестом указала на груду моих пожиток, лежавших на кровати.

— Перед тем как отнести все это сюда, я сунула куртку в сумку, а когда пришла, достала ее, чтобы повесить, и тут из нее выпало вот это.

Дерия протянула мне клочок бумаги, который я сохранил. Большая часть нацарапанных на нем строчек была вычеркнута. Уцелевшие мы оба знали наизусть.

ПУЛЬСПри солнечном свете и свете звездс каждым вздохомя думаю лишь о тебе.

— Как красиво! — прошептала Дерия, но тут же залилась краской и постаралась перейти на деловую скороговорку: — Надо купить тебе записную книжку, очень удобно для работы, ее можно носить…

— Я больше не пишу стихов.

— Знаю, это ведь хокку, правда? Оно такое…

Я закрыл ей ладонью рот, и сначала в ее синих глазах не было и тени страха. «Тсс!»

Она поцеловала мою ладонь, и я ощутил влагу ее губ. И все же я не давал ей вымолвить ни слова. Пристально всматриваясь в ее синие глаза, я постарался навсегда запомнить, как они глядят на меня, как глядели прежде.

— Нам никогда не будет дано выбирать сроки, — сказал я. — Нам дано лишь выбирать — поступить так или иначе.

На лбу у нее пролегла морщинка. Но она не попыталась вырваться. Тогда.

— Но если вынести это за скобки, несомненными остаются только две вещи. Первая: я люблю тебя. И вторая: я — агент ЦРУ.

Я отнял руку; улыбка Дерии погасла, лоб наморщился, глаза сузились, словно стараясь увидеть невидимое.

— Что?

— Я — шпион Центрального разведывательного управления. С тех самых пор как бросил учебу. Мне так или иначе хотелось попасть сюда, я знал китайский, с семи лет занимался боевыми искусствами, поэтому у меня были причины попасть сюда, смешаться с местным населением и… И делать то, что мне по силам. Под глубоким прикрытием. Только в посольстве да еще несколько чиновников знают, что я где-то тут. Я изъездил всю Азию. В Управлении меня называют «неофициальным прикрытием». А на жаргоне — Крутым Парнем, или Асом. Я…

— Так ты шпион? — Она отступила на шаг.

Я оказался между ней и лестницей. Утвердительно кивнул.

— Это не шутка? — прошептала она.

— Ни в коей мере.

Ее лицо попеременно то вспыхивало, то бледнело, выражение его стало жестким.

— Я! Мы! А в конечном счете оказывается, что ты шпион?

— Этого никто не предполагал! Никто не предполагал, что я вот так влюблюсь в тебя!

— Как приятно узнать, что ты не трахаешься с людьми за деньги!

Она ринулась к лестнице; пропади они пропадом, эти туфли, сейчас ей хотелось сломя голову бежать отсюда куда угодно. Я опередил ее. Загородил выход.

Глаза выдавали охвативший ее страх.

— Дерия, я расскажу тебе все, что ты захочешь, — сказал я, снова нарушая все инструкции. — Но прежде позволь мне рассказать то, что тебе знать необходимо.

Я пододвинул стул к лестнице. Кивнул ей, чтобы она села. Остерегаясь мне перечить, она опустилась на жесткий стул. Я сел на кровать. Создавалась иллюзия, что моя любимая может броситься вниз по лестнице и выбежать из дома, прежде чем я схвачу ее. Строго говоря, всякую иллюзию следует принимать в расчет.

— То, что я собираюсь рассказать тебе, звучит как монолог из плохого фильма, но это правда.

Существует некая международная террористическая организация под названием «Аль-Каеда». Это мусульманские фундаменталисты, но ислам как таковой их не интересует, а их действия не отражают его суть. Они хотят мирового господства. «Аль-Каедой» руководит один богач из Саудовской Аравии по имени Усама бен Ладен. Теперь он в Афганистане вместе с талибами, которые превратили эту страну в настоящий концлагерь. Никаких свобод. Никаких законов помимо тех, которые провозглашает амбициозное духовенство. Женщины сидят под замком. Их принуждают носить чадру, обращаются как… с буйволицами: считают годными только для работы и размножения. С одобрения духовенства их может изнасиловать или избить любой мужчина.

И они хотят, чтобы так было во всем мире. Они притязают на данное им свыше божественное право, как делали все короли и диктаторы, начиная с Крестовых походов и инквизиции до фашистов или коммунистов. Жить по их правилам или погибнуть. В тысяча девятьсот девяносто восьмом году бен Ладен объявил войну всем американцам, включая мирное население. «Аль-Каеда» взорвала наши посольства в Кении и Танзании. Президенту Клинтону, которому противопоставили самолеты-снаряды, так и не удалось схватить бен Ладена.

Из-за «Аль-Каеды» я и оказался в Малайзии.

Я уронил голову на руки. Потом посмотрел на Дерию, надеясь, что она верит мне.

— Я люблю тебя. Для агента это считалось невозможным, но я люблю тебя с тех пор… с тех пор, как увидел, как ты смеешься.

— Чего ты хочешь? Я не могу помочь твоему ЦРУ — у вас ведь у всех такие чистые руки, такая незапятнанная репутация! Я знаю о людях, которые притворяются мусульманами, а на самом деле — террористы, я знаю о Чили, о Конго, о Вьетнаме и… я не могу помочь тебе. Или, — Дерия пыталась нащупать выход из ситуации, — ты рассказываешь мне все это потому, что действительно любишь меня, и потому, что, если мы не будем честными…

— Малайзийское Специальное отделение знает большую часть происходящего. Когда мы нажмем на них, когда сможем поставить им правильные вопросы… Они помогли нам сойтись… Ты — мой доступ.

— К чему?

И тут я рассказал ей.

— Нет, — ответила Дерия двадцать минут спустя, — я не позволю тебе использовать меня. И не позволю тебе проделать это с ней. Не отдам ее тебе.

— Какой же выбор ты предлагаешь? События уже не остановить. Я не могу пойти на попятную. Или же мне придется искать другой путь. А это чревато осложнениями, и болезненными. Это же твои собственные слова: иногда надо оказать нажим. Каждый выбирает, на чьей он стороне, и ведет себя соответственно. Очень многие отстраняются, отделываются пустяками. Но не мы. Если этого не сделаем мы — сколько невинных людей погибнет или станет рабами благочестивых убийц?

Объяснения отняли у меня не меньше часа, но в конце концов Дерия притихла на своем стуле. Утвердительно кивнула.

— Я не позволю тебе причинить ей боль, — уточнила она.

— Никто никому не сделает больно. Никто даже не узнает, что случилось. Это удачная операция.

Дерия закрыла глаза. Когда она открыла их, я увидел с трудом сдерживаемые слезы.