Я тебя не хотела (СИ) - Малиновская Маша

— Привет, Белый, готово?

По пути к озеру я заехал к Валику. Тот как раз вернулся с встречи по одному разбирательству, и в офис уже не поехал.

— Рома, ты уверен? — спросил он обеспокоено, просунув голову в окно моей машины.

— Увереннее некуда. Давай уже.

— Ну смотри. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

Белов протянул мне бумажный пакет, который едва ли не обжёг пальцы. Но так нужно. Так правильно.

Она сидела у небольшого пруда на старой деревянной лавке с коваными завитушками. Влезла с ногами, обняв колени и уложив на них голову. Я увидел огненную гриву, рассыпавшуюся по плечам, и в груди что-то сжалось так сильно, что стало трудно дышать. Конверт жёг руку.

Я подошёл и молча сел рядом. Как же мне хотелось прижать её к себе и сказать, что всё будет хорошо.

— Рома? — Фенек подняла голову.

Бледная, с потухшими глазами. Слёз не было, но ведь это только хуже. Женщины должны уметь плакать. Так они справляются. Но не Аня.

— Где твой телефон?

— В озере.

— Поэтому ты не знаешь, что твой дед очнулся. Мне позвонили ровно три минуты назад.

Аня спустила ноги на землю и резко судорожно выдохнула, согнувшись пополам. Я едва сдержался, чтобы не обнять её, не встряхнуть как следует, заставив прийти в себя. Но я ведь обещал себе давать ей выбор.

— Предстоит реабилитация, но операция прошла успешно, и наркоз тоже последствий не оставил. С ним всё будет хорошо, Фенек.

— Спасибо.

Аня посмотрела мне в глаза, и, наверное, впервые я увидел в них настолько искреннюю положительную эмоцию. Её глаза никогда не лгали, но они всегда швыряли в меня правдивым презрение, злостью, болью. Даже страстью, как в столь далёкий позавчерашний вечер. Но теперь они смотрели с благодарностью.

И я нашёл в себе силы. Потом тысячу раз пожалел об этом, разбивая в кровь кулаки о стены, вливая в себя литр за литром жгучего пойла. Но всё равно сделал.

— Держи. Это тебе, Фенек.

Положил между нами жёлтый бумажный пакет и ушёл не оглядываясь. Пусть решает сама. Именно так я и написал на пакете с документами на развод.

Белов сработал по знакомым очень быстро. Ключ от Аниной тюрьмы был готов через пару часов. И только ей решать, что с этим делать.

И она решила. Утром курьер принёс мне подписанные документы. А в офисе Света развела руками, сообщив, что из отдела кадров сообщили, что она уволилась. И я её больше не искал. Иногда нутро выворачивало так, что хоть волосы рви. Не думал, что любовь может приносить такую боль. Что способна превратить камень в груди в ошмётки.

Эпилог

— Рома, пожалуйста, приезжай! — услышал я сдавленный голос Снежинки.

— Яна, что случилось, где ты? — тревога трепыхнулась в груди.

— В больнице, Ром. Я рожаю.

Оторопь сморгнуть получилось лишь через пару секунд.

— Снежинка, давай яснее.

— Лёша. Я за него переживаю, Ром. Он там в коридоре сейчас всех поубивает. А я занята тут немного, понимаешь? — в трубке слышен сдавленный стон.

— Скоро буду, Снежинка, адрес скажи. И это… блин, держись там.

Не знаю, что сказать. Она же рожает. То есть, из одного человека скоро получится два. Наверное, мужской природный кретинизм, который включается при попытке это представить — это такая природная защитная реакция нашей психики. Только как тогда справляются мужчины-гинекологи?

Должанов, ты дебил. Бей адрес в навигатор и жми газ. Ещё одному дебилу нужна помощь сейчас.

Лекс похож на льва в клетке. Только что не рычит. Хотя, если видеть его бешеный взгляд, то и рыка не надо.

— Ромыч! — он подлетел ко мне и пожал руку так, что мне, кажется, придётся учиться писать левой. — Она там это… кричит!

— Лекс, она рожает. Успокойся.

Что делает человек, когда ему говорят успокоиться? Точно не успокаивается.

— Алексей Викторович, может чаю? — медсестра принесла кружку и посмотрела внимательно. Что-то мне подсказывало, что в чай она ему добавила слоновью дозу транквилизатора, лишь бы только этот бешеный волк больницу не разворотил.

— Нахрен чай.

— Шевцов, взял и выпил, кому говорят!

И тут уже шарахает по башке меня. Вот чей голос я точно не ожидал услышать.

Аня подошла к медсестре и забрала у неё кружку.

— Пей, сказала.

— Не буду. Отвали, Ирландо.

Но Аня так просто не сдалась. Она подняла бровь и сердито посмотрела на Шевцова.

— Лёша, ты понимаешь, что делаешь только хуже? Прекрати этот детский сад и угомонись. И выпей уже чёртов чай.

Лекс зло выхватил кружку и в несколько глотков выпил содержимое.

— Так-то лучше, — кивнула Аня, а потом повернулась ко мне. — Привет, Рома.

А я завис на ней. Ведь жил эти четыре месяца как робот. После того, как перестал пить. Долбанный день сурка. Работа — дом, дом — работа. И тут вот тебе, Должанов, чтобы не расслаблялся.

— Привет, — ответил слегка помедлив.

Аня выглядела прекрасно. Волосы остригла до плеч и выровняла. Мне нравились кудряшки её, но и так красиво. Платье такое лёгкое, чуть выше колен. Жёлтое. Ей идёт жёлтый.

И тут из-за двери раздался крик. Не знаю, что должно происходить с человеком, чтобы он так кричал. Лекс побледнел, а потом дёрнулся в сторону палаты.

— Стой, — Аня бесстрашно упёрлась ему ладонью в грудь, наивно полагая остановить эту машину.

— Уйди с дороги, Ирландо, — рыкнул Шевцов и решительно направился к палате.

— Алексей Викторович, подождите, маску хоть наденьте и бахилы, — ринулась на ним медсестра.

И вот мы с Аней остались вдвоём в пустом коридоре.

— Уверен, всё будет хорошо.

Я не знал, что ещё сказать, но больше всего сейчас боялся, что она уйдёт.

— Да, конечно. Всё будет нормально. Они справятся.

— Вместе.

— Да.

Мы взяли кофе в автомате рядом, присели на кресла возле стены и замолчали. Так близко друг от друга, что, казалось, даже волоски на моих руках встали дыбом в её сторону.

— Как ты? — спросил, преодолев ком в горле.

— Хорошо. А ты? — серые глаза сверкнули так близко.

— Нормально.

Разговор не клеился. Я не знал, что говорить, не знал, что вообще хотел бы сказать. Много чего, конечно, но… Поэтому пока просто наслаждался тишиной в её обществе, вдыхая нежный аромат.

— Ты сменила духи? — вот вообще не собирался говорить этого вслух.

Аня посмотрела удивлённо, но потом снова уставилась перед собой.

— Да. Те надоели.

— А мне нравились.

Должанов, ты идиот. Как пятнадцатилетний подросток, ей Богу.

Прошло ещё минут десять, как из палаты вывалился Шевцов. Белый как стена, глаза стеклянные, а на руках кровь. Мы с Аней синхронно подорвались с кресел и замерли перед ним. Сердце стучало гулко, когда я стал осознавать, что новости могут быть любые. Потому что Шевцов просто свалился к нам с Аней в объятия в молчании.

— Не молчи, долбанный ты придурок! — прохрипела Аня в стальном кольце рук этого медведя.

— Я первый взял её на руки, представляете? Мою дочь, — нерушимый, абсолютно монолитный человек сейчас захлёбывался в эмоциях, и я чувствовал, как дрожат его руки. Они у него никогда не дрожали. — Она такая… розовая. И она моя, Ромыч, прикинь? Моя!

Аня рассмеялась и обняла друга, я хлопнул его по спине.

— Слушай бро, трёхкилограммовая женщина превратила тебя в желе.

— Счастливое желе! — добавила Аня.

— Вообще-то, три четыреста восемьдесят.

Медсестра принесла Лёхе салфетки и сообщила, что Янке дали снотворное, потому как она сильно вымоталась. Малышку взвесили, помыли и отправили с медсестрой в палату.

— Вам бы домой сейчас, Алексей Викторович, отдохнуть.

Не стоит упоминать о взгляде, который она получила от Шевцова.

Спустя час мы распрощались, и я предложил Ане подвезти её. Она согласилась. Совсем не удивился, когда назвала адрес деда. По дороге мы разговаривали. Я узнал, что она теперь работает в университете, преподаёт физику на той же кафедре, что и её дед когда-то. Профессор уже месяц как встал с коляски и жутко возмущён тем, что ему не разрешают ходить без палки-костыля. Знакомая упёртость.