Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе - Фелицити Дэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беременность, как таковая, женам из высшего класса давалась сравнительно легко. Большинству даже не приходилось менять привычный распорядок и образ жизни до самых родов, поскольку появление на публике хоть на девятом месяце считалось делом совершенно приемлемым. Сестра леди Джерси леди Мария Дунканнон так и продолжала в сезоне 1807 года находиться на светских вечеринках до самого разъезда под утро вплоть до предпоследней недели перед рождением первенца. А вот сами роды многие регентские дамы явно недолюбливали. Сноха Марии, леди Бессборо, будучи матерью шестерых детей, называла их «ужасающим действом, как бы часто оно ни происходило».
Имелся и риск для жизни роженицы, хотя и не столь серьезный, как нам часто пытаются представить: материнская смертность при родах находилась на уровне 1–2 %. Но и 10–20 случаев на 1000 родов – показатель на два порядка хуже того, что мы имеем в современной британской действительности. Плюс к тому, он еще и не отражает ни дородовую, ни послеродовую смертность, ни летальные исходы от всяческих патологий, накапливающихся вследствие многодетности. Исходя из того факта, что большинству жен эпохи Регентства были известны случаи смерти при родах или от осложнений после них среди родственниц или знакомых, можно предположить, что официальные цифры в ту пору имели свойство сильно приукрашивать действительность. Изабелла Калверт, готовясь к свадьбе в августе 1810 года, сообщала, что им с матерью, которая тогда, кстати, сама была на позднем сроке беременности, известны два случая смерти при родах среди личных знакомых: леди Дирхерст и леди Майлдмей, вышедшие замуж полтора года и год назад соответственно, обе не пережили рождения первенцев. И обеим было всего по двадцать два года от роду.
Как для будущих матерей, так и для их близких каждая беременность была сродни игре в русскую рулетку, поскольку беспроблемные роды в анамнезе не служили гарантией благополучного разрешения от следующей беременности. Исстрадавшись до грызения ногтей в ожидании известий о том, чем завершатся в 1818 году мучительно-затяжные роды у ее младшей сестры Оливии, леди Сидни Морган при поддержке своего мужа Чарльза строго наказала ей более не рисковать и не беременеть хотя бы по той простой причине, что она «так легко отделалась» в последний раз (хотя, вероятно, взывали они к ней не совсем по адресу, и лучше бы им было обратиться с просьбами воздержаться от зачатия детей напрямую к ее мужу). Что усугубляло всеобщее ощущение собственного бессилия, так это неспособность сколь бы то ни было объективно спрогнозировать исход беременности и родов в каждом конкретном случае. Будучи практически ровесницами с крепким здоровьем и доходами, позволявшими пользоваться услугами лучших врачей, леди Сара Литлтон и ее свояченица леди Эстер Элторп, казалось, обе имели прекрасные шансы благополучно пережить ожидавшееся обеими в июне 1818 года родоразрешение; однако, трагическим образом, выжить было суждено лишь одной из них.
В то время как тридцатилетняя Эстер ждала всего лишь первого ребенка, ее свояченица Сара была из них двоих куда более многоопытной по этой части. Случайно ли, нарочно ли избежав беременности в медовый месяц, пришедшийся на зиму 1813–1814 года, она затем благополучно родила двоих детей за два с половиной года и теперь вынашивала третьего в придачу к «прелестной Каролине» и «крепкому и статному при всей его некрасивости» сыну Джорджу (характеристики детей даются с ее собственных слов).
По мере приближения родов Сара из них двоих также выглядела куда более уверенной в их благополучном исходе и в привычно жизнерадостном настроении обсуждала со своим братом Фредериком перспективы выборов, по итогам которых оба будущих отца рисковали лишиться мест в городе. Эстер, напротив, была преисполнена тревожных предчувствий. Ее четырехлетний брак с Элторпом до сей поры складывался сказочно счастливо: он клялся ей в любви и верности, называл своей единственной и даже доверял вскрывать, читать и сортировать письма на свое имя; он в полной мере ценил ее усилия и расходы на приведение в порядок ее любимого с детства родового дома, ставшего их совместным. Для полного счастья им не хватало одного – ребенка. Два выкидыша кряду заставили Эстер усомниться в том, что эта благодать будет им ниспослана. На этот раз лорд Элторп был настроен как никогда позитивно, рассказывал друзьям, что его жена пребывает в самом добром здравии, – вот только сама она за прошедшие с начала беременности месяцы убедилась скорее в обратном, остро почувствовав, что что-то всенепременно пойдет не так; похоже, ей не давала покоя мысль о принцессе Шарлотты, дочери принца-регента, умершей в ноябре минувшего года при родах после мучительных пятидесятичасовых схваток вместе с мертворожденным. «Бедная душа!» – сокрушалась по этому случаю всегда преисполненная сочувствия к ближним миссис Калверт, успевшая примириться и снова подружиться с Эстер, даром что та теперь стала леди Элторп, и оказывавшая ей теперь куда большую поддержку, нежели леди Спенсер, которой сноха, похоже, по-прежнему продолжала действовать на нервы. Впрочем, миссис Калверт подобные переживания были хорошо знакомы и ранее, особенно после потери в 1805 году подруги детства. «Пытаюсь об этом даже не думать, – писала она тогда, – ибо это же не правило, что если она умерла, возлежа [при родах], то подобное же уготовано и мне, и никуда мне от этой мысли не деться, и я на этот раз испытываю ужас страшный до неимоверности, – ну да на все воля Божия, и да свершится она».
Так случилось, что первой из своячениц было суждено лечь на ложе Эстер, и случилось это 8 июня. Роды у нее, как и у принцессы Шарлотты, выдались долгие и трудные и с тем же результатом – мертворожденным сыном. И сама она, по словам заботливой миссис Калверт, пребывала в «великой опасности», страдая от «жара и горячки». Однако же, в отличие от сценария, ранее проигранного в королевском дворце, к 11 июня Эстер пошла на поправку и даже «воспрянула духом» по заверениям врачей, прописавших ей строгую молочно-хлебную диету. И Сара в ожидании все не начинавшихся собственных схваток тогда, должно быть, вздохнула с облегчением.
Как и в прискорбном случае с покойной принцессой, внешние признаки оказались обманчивы. Ближе к вечеру семейный врач, заглянув к ее светлости, обнаружил у нее угрожающе слабый пульс.
