Веселая поганка - Людмила Милевская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ем мало, — словно услышав мои мысли, сказал монах, — и другую пищу. У вас такой нет. А вы на меня не смотрите. Завтракайте получше. Мне кажется, вы похудели.
— И не мечтайте, — отрезала я. — Могу неделю не есть и лишь вес набирать буду. А зачем вы взяли хачапури? Мы же вегетарианцы.
— Как, вы тоже? — изумился монах.
— Думаю, что да, раз пошел у меня такой рост. Теперь надо соответствовать, а в хачапури яйца кладут, а яйца — это зародыши, следовательно чьи-то будущие тела, короче, тоже мясо.
— Вы и в самом деле так наивны? — усмехнулся монах.
— А что? Разве нет?
— Конечно — нет. Продавщица сказала, что за яйца деньги, как положено, берут, но яйца в хачапури не кладут. Там только творог, вместо сыра, масло и мука.
— Раз так, буду есть, — согласилась я. — А потом что, после того, как насытимся? Чем займемся? Кстати, Колян не появлялся?
Я и сама уже видела, что не появлялся — джип-то стоял там, где его бросил этот бандит.
— Нет, Колян не появлялся и ждать его не будем, — сообщил мне монах.
— А что будем?
— Поедем обратно в Москву.
Я не возражала. Позавтракала, и мы тронулись в обратный путь. У меня, правда, были серьезные сомнения, что все пройдет гладко. Связаны они были с наличием транзитных номеров на краденом «Форде». Даже у самого непредвзятого дорожного патруля обязан был возникнуть вопрос: это какой же транзит из Москвы в Москву? Не иначе — кругосветный.
Оптимизм вселяло лишь магическое действие пятидесятидолларовых бумажек и моя богатая фантазия. Неужели я не найду что сказать тому, у кого появятся вопросы? Если надо, и всплакнуть могу и про сгоревший дом рассказать сумею, и про похороны жены моего родного брата, — слава богу, я единственная дочь у своих покойных родителей и, отдуваясь за десятерых, всегда умела выкрутиться из щекотливого положения.
Монах мой предполагал, что я высплюсь и обратно его повезу, он даже прямо мне это сказал, но не тут-то было.
— Вы хоть какое-то представление о справедливости имеете? — возмутилась я.
— По этому случаю могу рассказать вам притчу, — ответил он.
— У вас на все случаи есть притчи, но садитесь-ка давайте за руль, оттуда мне лучше слышно будет.
Он без лишних разговоров пересел за руль. Я с удовольствием ему уступила место, решив, что не слишком много спала и совсем недурно было бы в пути добрать часиков этак пять-шесть, но монах, видимо, имел другие планы. Как только «Форд» тронулся с места, он начал рассказывать свою притчу:
— Йог решил совершить аскезу. Его волновали вопросы справедливости во всем мироздании. Йог взошел на вершину горы и просидел там десять лет без пищи и движения, ожидая просветления. Бог увидел это усердие и решил его вознаградить. Он явился йогу и спросил: «Чего ты хочешь? Я тебе это дам.» «Хочу справедливости,» — ответил йог. «Ты просишь невозможного, — воскликнул Бог. — Попроси другого.» «Я больше ничего не хочу, кроме этого, — признался йог. — Ради этого я принимал аскезу и десять лет сидел горе.» «Хорошо, — согласился Бог. — Раз просишь справедливости, получи. Ты десять лет сидел на горе, теперь гора десять лет будет сидеть на тебе.»
— Что вы этим хотели сказать? — рассердилась я. — Что мы должны выйти из «Форда» и понести его на себе? Справедливость восторжествовала: туда я вас везла, обратно вы меня.
— Справедливость принимает разные формы, а идеальной справедливости нет. Вы умеете хорошо водить машину, я умею что-то другое, может более полезное для вас. Если мы понимаем это — будет относительная справедливость. Но я пришел в эту страну совсем не для того, чтобы поведать вам о справедливости, меня ждут важные дела.
— Знаю, — рассмеялась я. — Два раза с моста вас уже сбрасывали, заодно со мной, теперь гадаю: на какие еще важные дела я подвязалась?
Зевнув, я посмотрела в окно; мелькали мимо окраины Питера и вскоре показался тот самый поворот, который вел в поселок с молельным домом, в котором мы немало натерпелись.
Душе моей стало радостно и тепло даже от мысли, что сейчас мы проедем этот поворот и будем удаляться, удаляться от того страшного дома. Однако, радость моя оказалась преждевременной: монах бодро свернул на дорогу, ведущую в поселок.
— Что вы делаете? — закричала я.
— Выполняю свой долг, — скупо информировал он меня.
Я запаниковала:
— Ха! Ваш долг! А мой? Там нет моего сына, следовательно и время тратить не стоит!
— Пока вы спали, я долго беседовал с Богом. Через этот дом лежит ваш путь к сыну и мой к учителю.
— Это Бог вам сказал? — с издевкой поинтересовалась я.
Он заметил издевку, но не обиделся, а ответил:
— Свои Истины Бог открывает нам постоянно, но потому мы и упали сюда из Духовного Царства, что не хотим слышать Их. Мы сами хотим быть Богом, возомнили, что это возможно и упали в грязную канаву. Валяемся в грязи, отвергая помощь, предлагаемую нам Всевышним.
— Знаю-знаю, — рассердилась я, — про лягушку в канаве уже слышала, про то, как выбралась она — тоже. Похоже, вы и есть та лягушка, но я-то еще не выбралась из канавы и в тот дом мне не хочется. И почему я должна туда идти? Бог вам советовал, вы и идите, а мне он ничего не советовал.
Нет, ну просто смешно. Вот до чего доводит религия: рано или поздно крыша все равно поедет, как у этого монаха. И можно подумать, он знает больше меня. Нам повезло один раз, выбрались целы и невредимы, так зачем же испытывать судьбу? Надо быстренько ехать к Буранову, да про Ангиру Муни с Доферти рассказывать. Пускай их по всем правилам трясет. Кстати, Коляна тоже туда присовокупить надо. Пускай Буранов не морочит мне мозги, а хватает этого Коляна, вставляет паяльник ему в… Короче, не мне учить Буранова.
— Сейчас же поворачивайте в Москву, — приказала я. — Или выходите из машины, в Москву я могу поехать и одна. Лично мне Бог ничего не советовал, так что совесть моя чиста. Да и дел по горло.
— Бог советовал и вам, — спокойно сообщил монах, — да только вы не слышите его советов, а если слышите, то их не понимаете. Если с вами начнет разговаривать академик на языке своих знаний, поймете вы что-нибудь?
На такой вопрос я даже отвечать не стала. Нашел время умствовать: везет меня на верную погибель и умствует по пути.
— Ничего не поймете, — за меня ответил монах. — Потому что уровни у вас разные. Даже с академиком разные, так можете ли вы на одном языке разговаривать с Богом?
— Коль я так глупа, а Бог понимает это, так пускай и растолкует. Мы же находим общий язык с малыми неразумными детьми, что же Всевышний нас чурается?
— Не чурается. Но всегда ли малые неразумные дети слушают вас?
Я вспомнила своего Саньку и поняла, что не всегда, напротив — редко.
— Пока у малых детей не появится свой опыт, истины они не постигнут, — продолжил монах. — С чужих слов понять ее невозможно. Так как же вы хотите немедля получить у меня то знание, к которому я шел много лет? Это знание не может быть вами усвоено. Оно внечувственное и вам не доступно.
— На кой фиг мне это ваше знание? — возмутилась я. — Мне жить хочется, а посещение дома может желание мое в корне пресечь!
— Тогда выбирайте, чего вам больше хочется: просто жить или найти своего сына?
И я сдалась. А, была не была! Черт его знает: святой, все-таки, человек. Вон, с Ангира Муни не обмануло его предчувствие. Действительно — беда: был друг, стал враг. Может монаху моему озарение какое было, или как там у них — знамение что ли? Не поведет же он меня на верную гибель.
Зря я так думала. В очередной раз выяснилось, что рассчитывать на чужой разум — пустое занятие.
Тем временем мы уже подъехали к логову «братанов» и пророков. Монах мой сосредоточился и собрался покидать машину.
— Вы можете остаться здесь, — равнодушно бросил он мне.
Ха! Так я ему это дело и доверила! Выбрался бы он из вертепа, если бы не я!
— Раз это путь к моему сыну, то смело пройду его, — демонстрируя мужество, воскликнула я.
Он кивнул:
— С нами Бог.
Лицо его просветлело, но взгляд стал сосредоточенным. Из машины он вышел совсем другой походкой: движения приобрели особую упругость, легкость.
— Вы решили разделаться с ними по-свойски и припоминаете боевые приемы монастыря Шаолинь? — не удержалась от сарказма я.
— Мое оружие — слово, — уверенно направляясь к дому ответил он. — Я впал в грех, тренируя свое тело, обучая его в том числе и боевым искусствам. Приобретенные способности требуют их применения — теперь я понял это на своем горьком опыте.
— Трудно же в вас входит знание, но почему ж на мосту не применили вы эти искусства? Ах, как я в них нуждалась!
— Там не было необходимости. Пули меня минуют, в воде я не утону, в огне не сгорю, зачем же оказывать сопротивление? Бессмысленно создавать лишние вибрации энергии.
— Мне «нравится» ваш подход! — возмутилась я. — Вы— то не горите и не тонете, но я-то очень даже.