Ладья света - Дмитрий Емец

— Тебе не понравится этот способ, — сказал Матвей после долгой паузы.

Воду, что ли, с костями пить? — подозрительно спросил Мефодий.

Багров быстро взглянул на него:

— Не совсем. Переночуй… э-э… на могиле человека, у которого имя, фамилия и отчество начинаются с одной буквы, потом постучи по чему-нибудь деревянному и трижды произнеси его имя.

— Чье имя? Человека в могиле?

— Ну и фантазии у тебя! Нет, Джафа.

— Глупый какой-то способ.

— Есть немного, — согласился Багров. — Но ничего не могу поделать!.. Так ты что, хочешь вызвать Джафа?

— Да нет, — невинно сказал Мефодий. — С чего ты решил? Хочу попросить его поставить мне лайк в социальной сети!

Матвея внезапно охватила исключительная досада на Буслаева. На самом деле, если разобраться, это была досада на самого себя, потому что, рассказав Мефу, как найти Джафа, он испытал облегчение. Надежду, что, может, и не будет никакого боя.

— Нет! — сказал Багров с пафосом. — Я буду биться и с Джафом, и с тобой! А с тобой прямо сейчас! Греби к берегу, трус! И не думай отвертеться!

Вытянув руку, он приставил палаш к горлу Мефа, заставляя его вздернуть подбородок. Тот скосил на клинок глаза и миролюбиво спросил:

— Опять завоз?

— Ты что, оглох? Здесь и сейчас! Работай веслами!

— Как скажет белый господин! — послушно отозвался Буслаев.

Он взялся за весла, оглянулся и стал с силой грести к плавучему ресторану. Скорость ресторана была выше, но Мефодий подгребал к нему наискось. Их швыряло на волнах. Багров вцепился в борта.

— Ты что, больной? Что ты творишь?! — завопил он.

Догнав ресторан, Мефодий бросил весла и повис на блестящих поручнях палубы, заставив отшатнуться двух барышень. Лодка качалась.

— Счастливо! Не скучай! — крикнул Меф.

— Обезьяна! И шутки обезьяньи! — Матвей кашлял и размахивал палашом, прыгая в клубах дизельного дыма. Следующий из плавучих ресторанов сердито ревел корабельной сиреной. Хлипкая лодочка была у него по курсу.

Опомнившись, Багров бросился было пересаживаться на весла, но с досадой махнул рукой и телепортировался.

Гламурные барышни с напряженными от думательных усилий лобиками пугливо смотрели, как пустая лодка, попав под близкую волну, зачерпнула воду и перевернулась. Потом с таким же ужасом уставились на Мефа.

— Это не ограбление? Сумочку не отдавать? — робко спросила та барышня, что была повыше и потоньше. Буслаев подумал, что каждая женщина втайне мечтает встретиться с пиратом.

— Пока не стоит. О сумочке будет сообщено дополнительно.

К нему уже бежали. Сунув спату под мышку, он протиснулся в тесную дверку теплоходного туалета Когда полчаса спустя, после долгого стука, для отваги прихватив с собой охранявшего пристань полицейского, метрдотель отомкнул дверь своим ключом, в кабинке никого не было. Лишь на бачке чернела надпись маркером:

— Rideamus![2]

Мефодий еще не забыл латынь.

Из плавучего ресторана Мефодий перенесся прямиком на старое московское кладбище. Долго бродил между могилами, отыскивая плиту, на которой имя, отчество и фамилия начинались бы с одной буквы. Наконец подходящая плита нашлась — в кустарнике. Правда, буквы почти стерлись:

«Борис Брониславович Б…»

Меф мысленно попросил у лежащих под ним костей прощения и осторожно прилег.

Было холодно. Он спрятал руки в рукава свитера. Заснуть не удавалось. Мефодий лежал и смотрел в темнеющее небо. Первой вспыхнула, как всегда, Венера. Она висела в небе огромная, как сигнальная ракета. Мефодий думал о Дафне, об Арее, о матери с отцом. Мысли были скользящие, транзитные — такие же, как проносящиеся по небу сизые обрывистые тучи.

В кармане у Мефа дважды вздрогнул, точно постучал, телефон. Уверенный, что это Дафна или, скорее всего, мать, обожавшая трижды в день без вопросительного знака спрашивать «Как дела, мой любимый сын». Мефодий посмотрел на экран.

Номер, с которого пришло сообщение, был Буслаеву неизвестен. Чуть нахмурившись, он нажал на «открыть». Поползли черные строчки:

Гладя мертвых ежей на обочинах темных дорог,

Я глотаю пространство зрачками загубленных псов

И щекой листопада припадаю к началу основ.

Заставляю в тоске свое мерзлое сердце стучать

И хочу растопить этот черный слежавшийся лед!

И все. Никакой подписи.

После короткого колебания Мефодий перезвонил по номеру, с которого пришло сообщение. Долго не соединялось, затем роботизированный голос сообщил:

«Пожалуйста, перезвоните позднее! Номер заблокирован. Владелец телефонной компании застрелился. Абонент умер!»

Буслаев усмехнулся. Теперь он знал, от кого пришло сообщение.

Он представил, как где-то далеко по обочине пыльной автодороги, ведущей на восток, бредут уставшие Шилов, Прасковья и Зигя. В попутки их не сажают. Напротив, едва взглянув на широкую спину Зиги и на огромную черную птицу на плече у Шилова, водители неосознанно увеличивают скорость. Прасковья присаживается на корточки около ежей и собак, погибших под колесами, и долго смотрит на них. Зигя скулит и жалобно шмыгает носом, а хладнокровный Шилов кормит мертвыми кошками своего грифа. И опять они бредут по обочине бесконечной, уходящей в горизонт дороги.

Мефодий спрятал телефон. Почувствовав, что окончательно замерз, он встал и. чтобы хоть немного согреться, стал ходить вокруг могилы. Хочешь не хочешь, а на кладбище надо пробыть до утра.

Ветер разогнал тучи. На плиту упал лунный свет, заливший стершиеся буквы и точно наполнивший их изнутри. Фамилия у Бориса Брониславовича Б. была «Буслаев».

Мефу стало жутковато. Любят ребятки подпитывать суеверия! Он отжался сто раз, согревшись немного, прилег на плиту и закрыл глаза.

Глава 14

Четыре дамы

— Предположим, что я тебя умнее. Но если я вслух скажу, что я тебя умнее, то буду тебя глупее. Причем ощутимо глупее. Понял?

— Неа.

— Ну так абсолютно во всем! Если какой-то человек выше другого духом, но подумает на секунду, что выше его духом (только подумает! до слов даже не дойдет!), то станет ниже его духом. И жизнь ему быстро докажет, что так оно и есть.

Разговор Мефа и Эссиорха

Эссиорх сидел у детской кроватки и крутил в пальцах веревочку. Улита давно обнаружила у хранителя Прозрачных Сфер это замечательное качество. Он был самодостаточен и умел занимать себя сам. Обычно нуждающиеся в развлечениях люди от однообразия начинают маяться, шататься, скулить. Особенно, когда они настроились куда-то идти, а надо ждать.