Крылья черепахи - Александр Громов

Ох, как мы пилили дрова, уничтожая огрызок мостика, небрежением ледохода оставшийся на острове! А перед этим пришлось еще с помощью гнутого лома разнимать конструкцию на доски, бревна и балки, кряхтя и произнося выражения, которые всегда произносятся в подобных случаях. Феликс зачем-то собрал и унес железные скобы. Быть может только для того, чтобы Викентий не додумался метать их в цель, как томагавки.

Я не мастер двигать двуручной пилой, а Леня, угодивший мне в напарники, честно признался, что никогда не держал в руках даже лобзика. Я с ним измучился. По-моему, он считал, что его задача – равномерно и без всяких перерывов тянуть пилу на себя. Иногда мне удавалось втолковать горе-пильщику, что он не совсем прав, и тогда он принимался пихать свою ручку от себя, как ядовитого гада, рискуя переломить пополам ржавый инструмент. После первого полена, отвалившегося от балки в результате титанических усилий, от нас шел пар, Леня астматически задыхался, я тоже, а пила потеряла два зуба. Н-да… Обнадеживающее начало.

Феликс выругал нас и погнал добывать дрова иным способом. Хорошо ему говорить, что умный-де любит учиться, а дурак учить. Выходит, что умный просто обязан в совершенстве освоить пилку дров или хотя бы мечтать об этом с малолетства. Но даже самый умный академик не вернет полосе ржавого металла недостающие зубья.

Завладев пилой, Феликс кликнул Колю. Если вы не видели, как истукан с острова Пасхи пилит дрова в компании недопришибленного телохранителя, спросите у меня. Я видел.

Честно говоря, у них получалось получше, чем у нас.

У меня не было сил даже огрызнуться. Печальные мокрые сосны полоскали свою хвою в медленно текущем тумане. С крон уныло капало. Толстые нижние сучья, давно высохшие, начинались где в трех, а где и в шести метрах над рыхлым снегом. Сосна – хорошее дерево, значительно лучше кактуса, хотя текилы из нее не получишь. Зато растит сухое топливо прямо на себе, правда, высоковато.

Вот тут разделение труда у нас с Леней вышло оптимальное. Я тропил дорожку к очередной сосне и с нескольких попыток перебрасывал грязную мокрую веревку, сплетенную из обрывков постельного белья, через подходящий сук, после чего Леня повисал на ней всей тушей, сук крякал и с треском обламывался. Трижды Леня получал древом по загривку и один раз по маковке, но все равно был доволен, скалился, булькал и взрыкивал смешками. Часа через полтора я окончательно отмотал себе руку, хилая веревка украсилась двумя узлами в местах разрывов, зато мы собрали урожай сухих сучьев со всех сосен на острове. Викентий сновал повсюду, собирая веточки на растопку. Вообще все были при деле. Феликс и Коля допилили последнюю балку и принялись за доски. Женщины наводили порядок в холле. Нахохлившийся рыболов Матвеич сидел на пенопластовом ящике у реки, пристроив перед собой на рогульках пяток свежесрезанных удилищ из ивняка. Несколько ниже по течению примостилась оскорбленная в лучших чувствах Милена Федуловна и полоскала в реке ведро.

– А ведро-то оцинкованное, – поделился Леня ценным наблюдением, когда мы с ним тащили к корпусу урожай сучьев с последней сосны.

– Ну и что?

– Как что? Вредно, и все такое. Нельзя в оцинкованном готовить пищу.

– Это кислые щи нельзя, – сказал я, не без труда вспомнив школьную химию. – Шашлык мариновать в нем тоже не стоит. А мы, кстати, и не будем. Когда слопаем все продукты и дойдем до людоедства, первого зажарим целиком. В камине.

– А что вы на меня так смотрите? – с подозрением спросил Леня и остановился.

– Как это «так»? – возразил я. – Обыкновенно смотрю. И вообще, если до этого дойдет, то первой будет бульдожка.

– А второй?

– Не второй, а вторым, – поправил я падеж, усмехаясь, – Догадайся кто.

Леня швырнул дрова на снег. В горле у него вулканически заклокотало. Интересно, кто сказал, что сангвиники ценят юмор?

– Не волнуйся, – успокоил я его, – Мы тебя не сразу кай-кай, а сперва в реке вымачивать будем. Суток двое. А там, глядишь, вертолет прилетит или переправу наведут…

Копя ответный яд, Леня наливался свекольным цветом. Нет, с внутренней ухмылкой подумал я, им, пожалуй, отравишься… А кто у нас следующий по толщине? Гм… Милена. Так ею отравишься еще вернее…

Уничтожить меня сокрушительной ответной репликой, Леня не успел. Низкий надтреснутый гул послышался где-то вдалеке. Он приближался. С таким гулом вращается большой ротор, рассекая воздух.

– Вертолет, – пробормотал Леня и гулко сглотнул. – Господи, наконец-то…

Коля и Феликс перестали пилить. Я уронил охапку хвороста. Гул прошел над нами так низко, что, наверное, в корпусе зазвенели стекла, затем вернулся по широкой дуге и стал бродить туда-сюда над спрятанным в тумане санаторием. Потянуло ветерком, туман всколыхнулся, но рассеяться не пожелал. Из «Островка» выбежали Мария Ивановна, Надежда Николаевна и Инночка. Все трое махали руками и кричали что-то.

– Кружит, – зачарованно сказал Леня. – Ищет место, и все такое…

И тут я понял, что вертолет зря кружит над белесым рыхлым месивом – здесь ему не сесть, и инспектору Дурдыеву к нам не попасть. Ни за что. Посадка на остров, где там и сям понатыканы деревья, нетривиальна даже в ясную погоду, а уж в тумане-то… Безнадежное дело. В такой каше пилот не разглядит и самого острова.

Сядет на том берегу?.. Нет, вряд ли. Кому охота падать с высоты в железном гробу, обломав лопасти ротора о деревья? Туман – он и на берегу туман, даром что берег выше острова.

– Ракетницу бы, – помечтал Леня. Ага. Умник. Лучше уж заказать сразу новый мост, а заодно вертолетную площадку с радиомаяком – по щучьему велению, по общему хотению. Если, конечно, продвинутый рыболов Матвеич изловит говорящую щуку, а не просто частиковую длинную рыбу с зубами.

Вертолет кружил минут десять – пятнадцать. Затем надтреснутый гул стал удаляться, и вскоре в промозглом воздухе над островом вновь повисла тягостная ватная тишина.

Со вздохом я собрал в охапку брошенное на снег топливо и потопал к «Островку».

– Улетел, – горестно сообщила мне Мария Ивановна. Ценная информация. Как будто вертолет умеет ходить или, на худой конец, ползать.

Женщины застыли на крыльце изваяниями, даже Инночка.

Ждали, прислушивались. Привычное дело для женщины – ждать, подумал я с раздражением отчасти философского свойства. Все равно кого: рыбака с моря, солдата с войны. Сына, мужа. Вертолет. Карлсона: «Он улетел, но он еще вернется…»

– Пусть только туман рассеется, – ответствовал я, стараясь казаться бодрым. – Главное, о нас помнят. Обязательно прилетят снова.

Почему-то я не был уверен в этом. А нечуткий Феликс хрипло посоветовал дамам заняться делом, после чего поплевал на ладони и ухватился за рукоять пилы.