На свободное место - Аркадий Адамов

Я пробираюсь к подъезду и поднимаюсь на третий этаж, по дороге стряхивая с себя снег.

Дверь открывает сам Виктор Арсентьевич. Он в знакомой уже мне красивой коричневой пижаме, под ней белоснежная рубашка, но галстука на этот раз нет, ворот по-домашнему расстегнут. Виктор Арсентьевич свеж, бодр и приветлив. Похоже, он и в самом деле доволен встречей со мной.

Мы проходим в кабинет, и я снова как бы погружаюсь в книжный хаос вокруг. Однако он имеет свою какую-то неуловимую, но стойкую композицию, что ли. Мне кажется, что за два дня тут не тронута ни одна книга на огромных, вдоль двух стен, стеллажах, ни один даже раскрытый журнал на овальных тяжелых столах.

Возле кожаного дивана, над которым развешаны картины, стоит другой столик, полированный, на тонких ножках, за которым мы прошлый раз пили кофе. Сейчас на нем стоит ваза с апельсинами и яблоками, две тарелочки и фруктовые ножи.

— От этой мерзкой погоды есть только одно средство, — говорит Виктор Арсентьевич.

Он приносит бутылку коньяка и две рюмки и, в ответ на мой протестующий жест, добавляет:

— Знаю, знаю. Вы на работе. И потому спаивать вас не собираюсь. Но даже комиссар Мегрэ в мерзкую погоду не отказывался от рюмочки.

— Вы меня сразили этим классическим примером, — сдаюсь я.

Мы чокаемся и делаем по глотку. После чего не спеша закуриваем. Между прочим, коньяк в такую погоду действительно очень к месту. Я сильно продрог, и сейчас приятное тепло разливается по телу. Что ж, пора приступать к серьезному разговору, «разминка» кончилась. И я приступаю.

— Вы обещали мне вспомнить все о Гвимаре Ивановиче, — напоминаю я. — Удалось вам что-нибудь вспомнить?

— Кое-что, хотя и не очень значительное, — пожимает плечами Виктор Арсентьевич. — Потому и не звонил вам. Пустяки, в общем-то.

— Что же все-таки?

— Ну, во-первых, вспомнил, как мы познакомились. Он зашел ко мне на работу. Сказал, что он тут на фабрике у нас в командировке. По линии своего Министерства текстильного машиностроения. Разговорились, помню. Так, обо всем. Человек он был общительный необычайно. Он, я вам, кажется, уже говорил, живописью интересовался. Я тоже. Слово за слово, напали на эту тему. Узнал, что у меня картины, загорелся. Симпатичный такой человек оказался. Вот с тех пор и виделись, когда он в Москву приезжал. Он меня и с художником Кончевским познакомил и с сестрицей его.

Итак, один из главных сомнительных пунктов прошлой беседы вроде бы получил объяснение. Ну что ж, тем лучше.

— А можно ли предположить, что он навел воров на вашу квартиру? — спрашиваю я. — Прошлый раз вы, кажется, об этом подумали.

— Ну да! — как-то странно, не к месту вроде бы обрадовавшись, кивает Виктор Арсентьевич. — Я, представьте, и сейчас об этом думаю.

Мне непонятна его реакция, и я невольно настораживаюсь. Начинает даже казаться, что Виктор Арсентьевич не до конца объяснил тот сомнительный пункт. Все-таки тут кое-что требует уточнения.

— А к кому именно и по какому поводу приезжал к вам на фабрику в командировку Гвимар Иванович, не помните? — спрашиваю я.

— Уже не помню, — небрежно машет рукой Виктор Арсентьевич. — Кажется, по вопросам новой техники, к главному инженеру. Но боюсь соврать, давно все-таки было. После он, кажется, приезжал уже по каким-то другим делам и не к нам. Ну, и непременно звонил мне. Заходил. Приятнейший собеседник был, доложу вам. Живопись любил. Не хочется даже плохо думать, — он горестно вздыхает. — Все-таки ужасная история с ним приключилась. Где же на него напали?

— У вас во дворе и напали.

— О господи! Я думал, просто слухи какие-то дурацкие. Прямо во дворе?

— Именно.

— И никого не нашли?

— Пока нет. А тут еще у вас кража.

— Да. Кошмар какой-то.

Я вижу, что Виктор Арсентьевич не на шутку взволнован. Еще бы не волноваться, когда вокруг тебя происходят такие события.

— А тогда, раньше, у вас не возникало никаких подозрений на его счет?

— Подозрений?..

Виктор Арсентьевич несколько нервно потягивает коньяк из своей рюмки и задумчиво трет подбородок, стараясь успокоиться.

Он, кажется, сейчас заново припоминает свои встречи с Гвимаром Ивановичем и напряженно что-то прикидывает в уме, время от времени испытующе поглядывая на меня, потом неуверенно говорит:

— Подозрений, пожалуй, не было… Но… так, знаете… Кое-что странным казалось. Ну, например. Он почему-то ничего не рассказывал мне о своей работе. Словно и вовсе не работал. О семье тоже… Ах да! Последний раз вдруг сообщил, что женится. Даже пригласил нас с женой на свадьбу. Это было весьма неожиданно.

— А кто невеста, сказал?

— Нет, ничего не сказал. Даже когда именно свадьба будет, где. Тоже странно, я вам скажу. Хотя в тот момент я как-то не обратил на это внимания.

— Где же он в Москве останавливался?

— На квартире у приятеля, художника Кончевского. Я там разок был у него.

Виктор Арсентьевич улыбается, словно это воспоминание связано с чем-то приятным для него. Впрочем, ведь он там познакомился с симпатичной соседкой Лелей, хотя продолжения это знакомство, кажется, не имело. А может, он доволен, что прояснил мне еще один неясный пункт в нашей прошлой беседе? Точнее, исправил свою оплошность. Вторую, кстати говоря. И теперь, пожалуй, у меня не осталось к нему претензий.

— Скажите, а Гвимар Иванович знакомил вас еще с кем-нибудь?

— M-м… Кажется, нет.

— Пожалуйста, припомните. Это очень важно.

Виктор Арсентьевич разрезает яблоко, очищает дольку и задумчиво ее жует. Наконец сообщает:

— Ну, познакомил как-то с соседкой, милой молодой особой.

— Ее зовут Леля?

— Да. Так вы ее тоже знаете?

— По долгу службы, — улыбаюсь я. — А еще с кем он вас знакомил?

— Больше, ей-богу, не припомню.

— Например, с кем-нибудь из приезжих. Скажем, со своими земляками?

— Нет. Не припоминаю, — качает седоватой головой Виктор Арсентьевич, продолжая чистить новую дольку. Потом, спохватившись, придвигает вазу ко мне: — Прошу. Вы ничего не берете. Прошу.

Я благодарю и задумчиво добавляю:

— А ведь Гвимар Иванович не один приехал в Москву, а со своим земляком. Они даже поссорились однажды у вас во дворе.

Виктор Арсентьевич перестает чистить яблоко и пристально смотрит на меня.

— Поссорились? — недоверчиво переспрашивает он.

— Да. И сильно.

— А вот это уже меня не касается, — вдруг резко говорит Виктор Арсентьевич. — Кто там с кем изволил поссориться.

— Это конечно, — охотно соглашаюсь я.

А про себя удивляюсь его внезапному раздражению. Оно возникло при упоминании ссоры во дворе его дома. Что ж, усилим этот момент и проверим реакцию.

— Скажите, — спрашиваю я небрежно, как бы вовсе между прочим, — вы случайно с неким Львом Игнатьевичем не знакомы?

И тут мне кажется, что именно эта небрежность производит впечатление на моего собеседника. Впрочем, и сам вопрос ему тоже явно не нравится.

— Понятия не имею, — раздраженно говорит он. — Кто это такой? Тоже приезжий, так, что ли?

— Да. Приезжий.

— Как, интересно, вы их узнаете?

— Иногда по сущим пустякам.

— А этого… Льва… Льва Игнатьевича, так, кажется?

Он делает вид, что не сразу вспоминает это имя. Но мне почему-то кажется, что он этого человека знает.

— Тоже по пустякам, — загадочным тоном говорю я.

Если его этот ответ не устраивает, то пусть понервничает, это полезно.

— Конечно, сверхсекретные методы, не так ли? — пытается иронизировать Виктор Арсентьевич, которого и в самом деле нервирует мой ответ.

— Только отчасти, — спокойно говорю я, словно не замечая его иронии, и возвращаюсь к прерванному разговору: — Значит, вы такого Льва Игнатьевича не помните? Странно.

— Почему странно?

— Мне казалось, вы должны его знать.

— А мне вот кажется, что вы не должны его знать, — запальчиво говорит Виктор Арсентьевич и, спохватившись, поправляется: — То есть мне, конечно, ничего такого не может казаться, но… и вам тоже. А впрочем, чепуха все это!

Он досадливо машет рукой и вытягивает из лежащей перед ним пачки сигарету.

Все-таки странно. Почему, признав знакомство с Гвимаром Ивановичем, он не хочет признать, что знаком и с Львом Игнатьевичем? Какая разница? А может быть, это мне только показалось, что он его знает? Ведь этот Лев Игнатьевич… Он ругался с Гвимаром Ивановичем так, что на них обратили внимание и сидевшая недалеко Софья Семеновна, и проходившая через двор Инна Борисовна. Обе дали приметы этого Льва Игнатьевича… приметы… Я их прекрасно помню. Но сейчас, кажется, впервые представляю себе по ним живого человека, такого плотного, невысокого, пожилого, седые стриженые усики, мешки под глазами… И неожиданно меня берет оторопь. Я вдруг понимаю то безотчетное беспокойство, которое овладело мной утром, в кабинете Кузьмича, когда мы заговорили об этом Льве Игнатьевиче. Неужели?.. Неужели я вчера вечером встречался с ним? Да, да, очень похоже, что так. Но тогда…