Фамильяр и ночница - Людмила Семенова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он обнял девушку и та отчаянно зарылась в его грудь, обвила шею руками. Затем с усилием отстранился:
— Не надо больше, Силви, не растравляй себе боль. Когда-нибудь мы еще непременно встретимся, хоть и будем иными.
Рикхард долго брел и с трудом узнавал родные тропы, то продираясь сквозь колючие заросли, то проваливаясь в ямки. Лес словно отторгал оступившегося хранителя, не внимал просьбам о последнем приюте. К нему приросли запахи людей, города, заводских труб, лавок, пота, слез и крови, лесной дух слишком долго жил чужой жизнью и теперь не мог допроситься покоя. Наконец он решил освободиться от личины, ставшей ненавистной, — это хотя бы ускорит неизбежное, позволит мертвой ауре проникнуть в его нутро. И тогда останется только сон, а потом, если повезет, — пробуждение в каком-нибудь ином, более спокойном мире.
Лесовик преодолел мгновенно лишь часть пути, а дальше шел пешком, чтобы хоть немного ощутить родной воздух. Даже в сумраке запустения тот оставался сладким и волей-неволей поддразнивал, напоминал о лучших днях. Когда Рикхард прикрывал глаза, перед ним во всем великолепии простирались изумрудные летние рощи, осеннее золото, многоцветие нежного мая, белые чертоги зимы. Он даже ощущал терпкие цветочные ароматы и свежесть речной воды, какими помнил их с детства. Теперь впереди ждали сухие деревья, тянущие к серому небу искалеченные ветви-руки в последней мольбе, мерзлая бесплодная земля, пепел от угасших костров и невыносимая тишь, не дарующая отдыха.
Он давно избавился от остатков рубахи и бросил их где-то по дороге. Босые ноги все сильнее тянуло к земле, словно они норовили пустить корни. Тогда Рикхард вновь зажмурился и почувствовал, как фальшивый облик пластами отстает от него вместе с человеческим языком, именем и воспоминаниями. Вместо алой крови по жилам потекли травяные соки, за бледной кожей показывалась древесная кора, волосы превращались в серебристо-белый мох, пальцы разрастались ветвями и корневищами, на месте глаз застывали янтарные капельки, в которых отражалось небо. Еще чуть-чуть и последняя броня спадет, оставив его наедине с мертвой вотчиной. И та уже неизбежно примет его в свой бесконечный сон…
Оставалось ждать, пока черная аура пропитает его и окутает беспощадным, но по-своему милосердным холодом. Молодой лесовик выжидал, но забвение все не наступало, будто судьба вновь играла с заблудившимся духом. И запах жизни продолжал дразнить — где-то благоухали невидимые луговые цветы, над которыми порхали бабочки и жужжали пчелы, стремящиеся запастись золотистым медом. Да сколько же можно его мучить памятью о мире, куда нет возврата?!
Лесовик не выдержал и открыл глаза, желая наконец стряхнуть видение, выбраться из предрассветного кошмара. Открыл и не мог им поверить — деревья, не призрачные, а живые, покрытые свежей листвой, тихо шелестели на ветру, среди них заливались песнями птицы, поля пестрели яркими пятнышками лютиков, клевера, фиалок и иван-чая. Все было живо, и сам он оставался живым, чувствовал, как энергия леса вливается в его нутро и вымывает скопившуюся тяжесть.
Он стоял неподвижно, как оглушенный, — только что все было ясно и просто, а куда деваться теперь? Что ему делать на земле, которую он сам бросил, которая теперь живет и дышит без него? И будет жить дальше, но разве для него здесь найдется место! Вконец отчаявшись, лесовик бросился вперед, не разбирая дороги, — и замер…
Перед ним возник огромный силуэт в одеянии из трав, голова его была покрыта древесной хвоей, а борода из сухой листвы укутывала грудь бурым щитом. На темном бугристом лице, испещренном древними трещинами, светились зоркие огоньки глаз. И голос — могучий, зычный, пробирающий не извне, а в самой глубине нутра, заговорил в такт усиливающемуся ветру:
«Ты что это удумал, дурень?»
Так его называл лишь тот, кто знал все тайны их вотчины, учил заботиться о диких лесных тварях, направлять людей и травить темных призраков, заменил молодому лесовику и мать, и родной край. Тот, кто привык ждать, кто простит и примет после всяких прегрешений…
И все же лесовик не сразу осмелился посмотреть в его глаза, признаться, что принес не радостные вести, а грязь, боль, отчаяние и обреченность. Но старый дух сделал это сам, властно коснувшись его лица цепкой лапой.
«Ну говори, зачем пожаловал! Я уж и не чаял тебя дождаться»
Отцовский взор едва не прожег сына насквозь, но молодой лесовик кое-как выстоял и ответил:
«Я пришел умирать, отец…»
«Умирать, значит, собрался? А кто тебе разрешал вперед лезть?» — голос старика рассыпался сухим, скрипучим смехом, будто ветер гонял по земле сосновые шишки.
Лесовик не нашел что сказать и, попирая почтение, осмелился спросить:
«Ты смог вернуть лес к жизни?»
«А то! Кто-то должен был этим заняться, пока ты носился по свету. А ты не подумал, что мне давно уже отдохнуть пора?»
По древесным губам отца скользнула лукавая улыбка, которую не изменили ни века, ни испытания. Он взъерошил белый мох на голове сына и указал на тропинку, которая петляла среди деревьев и терялась в ослепительном солнечном свете.
«А теперь смотри и береги — это будет твой лес!»
Послесловие от автора
Приветствую и от души благодарю всех, кто был с моими героями с первой и до последней строки, и новых читателей! Спасибо вам за поддержку, вдохновляющие отзывы и понимание, что эта история просто не могла закончиться иначе. Мрачный мир, отравленный не столько магией, сколько человеческим безразличием, диктует свои законы, и в их центре издавна остается выживание сильнейшего. Значит, приходится что-то менять в себе, не полагаясь на высшие силы и духов, которые и сами порой мало чем могут помочь.
Но хотя это и завершенная история, на мой взгляд кое-что осталось недосказанным. И на сей раз я пойду против собственных правил и поведаю, что было дальше с героями.
Рикхард спустя некоторое время все-таки женился на Силви, но в наказание от высших сил они никогда не имели потомства и посвятили жизнь воспитанию и наставлению молодых лесовиков. Через много лет они присоединились к постоялому двору Антти Пайккала, о котором можно прочесть здесь: https://author.today/work/295438
О Дане Рикхард никогда не забывал и надеялся, что ее душа попала в лучший мир.
