Избранные произведения в 2-х томах. Том 1 - Вадим Собко

Гильда даже подалась назад: ей показалось, что Лешнер и вправду ей угрожает.

Штельмахер решил переменить тему разговора.

— А вы далеко живёте, господин Лешнер? — спросил он.

— Да нет, недалеко. В Гротдорфе, — слыхали, наверно?

Гильда только руками всплеснула:

— И вы поделили землю!..

— …штурмбанфюрера Зандера и помещика Фукса, — подхватил Лешнер. — Пусть только они попробуют появиться здесь! Теперь-то я знаю, как с ними разговаривать.

— Это возмутительно! — позабыв о всякой выдержке, закричала Гильда. Она уже не владела собой и не могла больше скрывать свою ненависть. Казалось, ещё миг — и она вцепится в Лешнера.

— Почему это вас так трогает? — удивился Эрих. — Вашу землю мы поделили, что ли?

— Убийцы, бандиты, варвары! — уже ничего не сознавая, кричала Гильда. — Как я вас всех ненавижу! Придёт время — и вы заплатите за каждый сантиметр этой земли, за каждую каплю молока от этих коров!..

Эрих встал, заложил руки за спину, немного наклонил голову и исподлобья посмотрел на Гильду:

— Ах, вот оно что! Так запомните, что эту землю у Эриха Лешнера и ещё у миллионов таких же, как он, можно отнять только вместе с их сердцем. Гитлер всё кричал, что я человек высшей расы, а я целый день копался в навозе, не разгибая спины работал на барина и потом ещё за его интересы пошёл под пули. Вот эта рука отдана за вас!.. И только теперь мы узнали, что такое жизнь. Я получил свой надел и действительно стал человеком, а не тупоголовым дурнем, которому приказывали завоевать весь мир. Вот теперь и скажите: можно ли отнять у меня эту землю, даже если советские войска уйдут отсюда?

— Да это же настоящий большевик, фанатик! — развёл руками Штельмахер.

— А, и вам тоже не нравятся мои речи! — не унимался Лешнер. — Да кто вы такие будете? Эдит, почему эти люди у тебя? Смотри, Эдит, они могут укусить! Я таких знаю…

— Над нами тут издеваются, фрау Ранке, — встал в позу оскорблённого достоинства Штельмахер.

Криста Ранке вспомнила, что она хозяйка, и напала на Лешнера:

— Эрих, немедленно проси прощения! Господин Штельмахер и фрейлейн Фукс — наши гости!..

— А… фрейлейн Фукс! — рассмеялся Лешнер. — Так бы сразу и сказали! Значит, это вашу землю я делил между вашими батраками. Приезжайте посмотреть, кто её сейчас пашет.

— Мы уходим отсюда, — гордо заявил Штельмахер. — Я надеюсь, фрау Ранке сделает нужные выводы и попросит у нас извинения письмом или через газеты, как это и принято у приличных людей. Идёмте, фрейлейн Фукс.

Эдит сделала нерешительное движение.

— Не бойся, Эдит, — сказал Лешнер. — Пусть себе идут на здоровье.

— Эрих, сейчас же проси извинения! — настаивала старуха.

— Чёрта с два!

— Не надо ругаться, Эрих, — сказала Эдит.

— Но уж извиняться я тоже не намерен.

— Это твоё дело.

— Мы уходим, фрау Ранке, — опять торжественно объявил Штельмахер. — До свидания, фрау Гартман. Постарайтесь в следующий раз не преподносить нам подобных сюрпризов. — И он двинулся вслед за Тильдой, стараясь всем своим видом показать полное равнодушие к существованию Эриха Лешнера.

Старуха вышла их проводить.

Некоторое время Лешнер молчал, затем снова вернулся к оставленной теме:

— Зачем эти господа вертятся около тебя, Эдит? Они способны затянуть в такое болото, из которого потом не выберешься.

— Ничего, Эрих, я сама хорошо вижу, где опасность. Они приходили уговорить меня играть в английской пьесе.

— Надеюсь, ты отказалась?

— Да.

— Правильно, Эдит!

В эту минуту вернулась фрау Ранке.

— Эрих, ты стал совершенным невежей! — раздражённо начала она. — Что сказала бы твоя покойная мать?

— Она сказала бы: «Браво, Эрих! Гони отсюда в шею всех этих фуксов и штельмахеров!»

— Ты неисправим! — ужаснулась старуха.

— А меня и не надо исправлять!

Громкий автомобильный сигнал послышался на улице, и Лешнер засуетился:

— За мной приехали. Это наши парни из деревни. Я тебе скажу, Эдит, нам совсем ещё не так хорошо, как может показаться. Весна выдалась трудная. Мы уже и комитет взаимопомощи организовали. А всё-таки трудно. Непривычная это для нас штука — по-новому жизнь строить.

— Да, Эрих, это трудно, — подумав о себе, согласилась Эдит.

На улице снова прозвучал автомобильный гудок.

— Ну, надо идти. До свиданья, тётя Криста! Скоро я вам ещё чего-нибудь привезу в подарок. До свидания, Эдит! Голову выше! Наша берёт!

Улыбнувшись на прощание, он быстро вышел. Фрау Ранке пошла закрыть за ним дверь. Эдит всё ещё сидела в своём кресле, когда мать вернулась с конвертом в руках.

— Посмотри, Эдит, — сказала она. — Нам письмо. Странно, когда же его принесли? Ведь я уже выходила, и в ящике было пусто.

Эдит спокойно взяла белый конверт, разорвала его, вынула листок бумаги и словно онемела.

— Что там? — заволновалась фрау Ранке.

— Не волнуйся, мама, это всё пустяки, — изменившимся голосом сказала Эдит.

Старуха вырвала бумагу из рук дочери.

«В день премьеры вы умрёте», — прочитала она и тут же вскрикнула тонко и пронзительно.

— Тише, мама! — пыталась успокоить её Эдит. — Ты заперла дверь?

Теперь опасность мерещилась им в каждом углу, в каждом шорохе.

— Я боюсь, мне страшно, Эдит! — прошептала фрау Ранке.

— Мне тоже страшно.

Криста Ранке медленно опустилась на колени:

— Эдит, родная моя, я старая женщина, пожалей меня! Умоляю тебя, пока ещё не поздно, откажись от этой проклятой пьесы! Пусть они сами играют, пусть кто угодно выходит на сцену, только не ты! Дочь моя, на коленях умоляю тебя: откажись!

— Мама, да встань же! — пыталась поднять старуху перепуганная Эдит.

Но фрау Ранке, не подымаясь, испуганным, застывшим взглядом уставилась в большое окно, где на стекле шевелилась едва заметная тень.

— Смотри, смотри, на окне, вон на окне, оно движется, оно убьёт нас!

— Да успокойся, мама! — Эдит наконец подняла её с пола. — Это тень от дерева. Успокойся, пожалуйста!

Но у неё у самой было тревожно на душе. Она неотрывно, настойчиво думала о том, каким образом в такую позднюю пору попал этот конверт в почтовый ящик. И вдруг ей пришло в голову, что именно Штельмахер и Гильда могли опустить его, выходя из квартиры.

А фрау Ранке всё ещё причитала:

— Откажись, Эдит, умоляю тебя, откажись!

— Нет, мама, — сказала Эдит, — даже если меня и правда собираются убить в день премьеры, отказываться уже поздно.

— А может быть, всё-таки не надо, Эдит? — всё ещё не теряла надежды старуха.

— Нет, мама, — нашла в себе силы улыбнуться Эдит, — за долгие годы я впервые почувствовала себя на сцене человеком и уже не могу не играть. Это сильнее страха, сильнее смерти, мама. Это — настоящее, большое искусство, и тут уже ничего не поделаешь.

Взгляд матери снова упал на зловещую записку, и ужас опять охватил всё её существо.

— Но как же это? Ты только подумай об угрозе!

— Эрих тоже получал такие бумажки. Но они не помешали ему разделить землю. Это писали люди, а не духи. Против людей я ещё могу бороться.

Упоминание о борьбе с неведомым врагом, конечно, не успокоило фрау Ранке.

— Эдит, прошу тебя, не надо! — молила она.

— Нет, надо, мама! Сейчас у Эриха, у меня, у всех нас один общий враг. Но мы теперь не одиноки.

Она подошла к телефону, дрожащими пальцами набрала номер комендатуры и, узнав голос капитана Соколова, сразу почувствовала себя уверенней.

— Господин капитан, мне нужно немедленно поговорить с вами, — взволнованно сказала она.

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

После общего собрания аварии на заводе «Мерседес» не прекратились. Сотни насторожённых глаз лишили злоумышленников возможности действовать с прежней, вызывающей дерзостью. Тем не менее почти каждый день из строя выходили станки и моторы. Завод напоминал тяжелобольного: неровное дыхание, прерывистый пульс. Долго так продолжаться не могло.

А тут у Бертольда Грингеля появились ещё новые заботы. Ему было приказано вне всякой очереди отремонтировать большую партию тракторов для комитетов крестьянской взаимопомощи. Задание чрезвычайно важное, от этих машин зависит уборка урожая, а значит, и продовольственное положение округа.

Грингель подумал, что для него и для всего завода это самый настоящий экзамен. Вместе с инженером Грилем он отправился на соседний пустырь, куда за последние дни успели стянуть немало поломанных тракторов. Это было печальное зрелище, настоящее кладбище искалеченных машин.

— Как же мы будем их ремонтировать? — спросил Грингель своего главного инженера.

Тот только покачал головой, осматривая тракторы.

— Очень трудно, — наконец сказал Гриль. — Но раз это необходимо для такого большого дела, мы постараемся сделать.