Соблазни меня (ЛП) - Джорджия Ле Карр

Она моя прекрасная любовь. Я чувствую тяжесть на сердце. Почему не я сказал ей? Меня все время что-то удерживало, и я даже знаю что. Да, я точно знаю, что.

Я наклоняю голову и говорю:

— К вашим услугам.

— Почему ты не сказал мне?

Я пожимаю плечами, потому что рассказать ей, означало сделать себя полностью беззащитным, уязвимым.

Она неожиданно ярко улыбается и устремляется в комнату.

— Это уже не имеет значения, потому что сегодня я поняла, что люблю тебя, — говорит она взволнованно.

Я столбенею, я по-настоящему цепенею, потому что теперь я точно знаю, причину, по которой никогда не сообщал ей, кто я. Но на удивление быстро я оттаиваю и прихожу в себя, не испытывая боли. Может быть, позже. Определенно позже, я буду вспоминать ее слова и думать о том, как бы я хотел, чтобы они были правдой. Сейчас я похож на мужчину, который заталкивает внутрь львиный рык, готовый вырваться из моей груди. Страдания настолько велики, как будто кто-то подгоняет их кнутом, но странное без эмоциональное состояние берет верх надо мной, я не чувствую ничего, но главное я не чувствую боли. Я всегда знал, что эта боль не сильная, но что она может быть такой поверхностной? Даже я не ожидал такого.

— Почему? Потому что я не из семьи прислуги, как ты думала первоначально, поэтому ты решила, что меня любишь, — мой голос звучит с сарказмом, я никогда не слышал его таким. Слишком многое она во мне пробудила.

Она хмурится, ее лицо становится совершенно белым.

— Ты слышала нас. Я направился к тебе на свадьбе, но услышал, как пренебрежительно ты отзывалось обо мне, думая, что я сын прислуги, я ушел.

Она облизывает губы, и ее глаза полны отчаяния. Я смотрю на них совершенно спокойно, испытывая лишь любопытно. Как далеко она готова зайти?

— Ты все неправильно понял, — умоляет она. — Я полюбила тебя прежде чем поняла, что ты брат Блэйка.

Я недоверчиво приподнимаю бровь.

— И для этого я приехала к тебе, чтобы сообщить об этом, — ее голос поднимается, начиная звенеть, и слышатся нотки отчаяния.

Я ничего не говорю, потому что мне нечего сказать. Я бы очень хотел, чтобы она полюбила меня таким, каков я есть, а не из-за фамилии моей семьи. Но вот уже несколько недель я живу исключительно этими иллюзиями. Я так надеялся, что она нечто большее, чем все остальные, и что она могла бы стать нечто большим для меня. То, чего я больше всего боялся произошло.

— Поверь мне.

— А что насчет Джека?

— Сегодня днем я точно поняла, что не люблю его и поэтому пришла к тебе.

— Какое удивительное совпадение.

— Я говорю правду, Вэнн... я имею в виду...Куинн.

Вау, а она действительно прекрасная актриса.

— Не называй меня так.

— Почему ты не хочешь быть известным, как Баррингтон?

— Потому что я хочу быть признанным художником исключительно из-за своего таланта, а не из-за моей фамилии и наследства, — на самом деле, я никогда не скажу ей настоящую причину, из-за которой я не хочу ассоциироваться с этой фамилией.

— Я люблю тебя.

Я смеюсь.

— Ну, я не знаю. Мы хорошо провели вместе время и теперь все кончено. Я уезжаю в конце недели.

Она отступает назад, как будто я ударил ее, и ее глаза становятся просто огромными. Она права, они действительно не зеленые, в них есть золотой и коричневый цвета, зелеными они становятся только, когда она испытывает страсть, наполняющую ее тело.

— Ты уезжаешь? — на выдохе спрашивает она. Это уже не похоже на актерскую игру, она действительно шокирована, потому что не ожидала такого поворота.

— Ага. Я закончил здесь.

Несколько секунд она просто молча смотрит на меня, стоя с открытым ртом. Я жажду рвануть к ней и заключить ее в объятия, но я не двигаюсь с места. Я в упор смотрю на нее, на мою прекрасную сладкую девочку. Она резко разворачивается и бежит к двери, и выходит, не хлопая, а тихо прикрыв ее за собой.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, мои мысли в полном беспорядке. Какая-то часть меня советует кинуться за ней и вернуть ее, и пусть все продолжается, как было. Но другая часть — знает, что вернуть уже ничего нельзя, не будет ничего, как было раньше, потому что она теперь знает кто я, поэтому у нас будет просто жалкое подобие того, что я действительно хотел бы иметь. Все к лучшему, уговариваю я себя. Я не хочу, чтобы она притворялась, что любит меня, я не хочу находится в тени, отбрасываемой Джеком. У меня в голове начинает звучать песня —

«Мама, возьми у меня этот значок,

Я больше не могу его использовать...

Становится темно, слишком темно, чтобы увидеть...

Такое чувство, что я стучусь в небесные врата…

Тук... тук... тук...»

Звонит телефон.

Я отвечаю и слушаю, как Блейк сообщает, что приказал моему торговому агенту Круа, поставить минимальную цену на картины: маленькие картины — £150,000, побольше — £250 000. Эти головокружительные цены... от самонадеянности захватывает дух.

«Abyssus abssum invocate» — бездна бездну призывает (Музыкальный альбом – Behemoth

Дата выпуска: 16 мая 2011 г.).

Опять срабатывает утверждение, что деньги решают абсолютно все. Я вспоминаю «Крик» Мунка. Его ужасное видение, основанное на глубокой проницательности, заставляющее содрогаться от отчаяния человеческой сущности, свелась к ценнику: 120 миллионов долларов. Неискренность картины, заморозила меня тогда, и этот же озноб, я чувствую и сейчас. (Имеется в виду картина Эдварда Мунка «Крик» (1895), которая ушла за $ 119 922 600 на торгах в Сотбисе импрессионистов и современного искусства, 2 мая 2012 года финансистом Леоном Блэком.)

Наверное, раньше я бы взорвался и сказал бы брату отвалить, не лезть в мои дела. Но сегодня мне было все равно, меня это не сильно волновало.

— Их никто не купит по таким ценам, — тихо говорю я.

— У нас уже есть покупатели за такую цену.

Мы молчим, каждый видно думая о своем.

— Ты художник, я — бизнесмен. Позволь мне решить, за какую цену их можно продать. Понимание ценности — это главное. Может Баррингтон желает приобрести всю коллекцию...

— Ты ее еще не видел.

— Она хороша?

— Это лучшее, что я создал в своей жизни, — потому что спал со своей музой.

— Для меня этого достаточно.

— Тогда, увидимся завтра в семь тридцать?

— Да, до встречи.

— Ах, ты должен будешь отвезти Джули домой.

И вдруг боль ударяет мне прямо в солнечное сплетение. Ох, черт побери, вот эта боль и пришла.