Предчувствие смуты - Борис Михайлович Яроцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эту горькую историю поведал Никите Перевышко его подчиненный сержант Смоляков, побывавший в краткосрочном отпуске в Орловской губернии.
— Я предупредил мэра, — хвалился Смоляков, — если моих родителей выселят за городскую черту, отберут приусадебный участок под застройку, не я буду — вернусь с автоматом, — во имя справедливости устрою революцию.
Зачем он это сказал, да еще в присутствии своих товарищей? Товарищи в наше время — разные. Кто-то куда-то настучал — арестовали парня как потенциального дезертира. А ведь Смоляков — толковый сержант. Теперь, после ареста, уже никакими силами не заставишь его служить по совести…
Крамольные мысли, как черви, лезут в голову, невольно приходится себя спрашивать: кому ты служишь? В крутую минуту тот же Смоляков перво-наперво станет сводить счеты с обидчиками своих родителей, а потом уже… как сложатся обстоятельства.
Размышлял Никита о своем подчиненном — до боли жаль было сержанта… О себе прапорщик старался не думать. Он догадывался, родители по пустякам вызывать его не станут. Разговор будет о гектарах, которые уже не первый год мозолят глаз бывшему председателю колхоза «Широкий лан».
Затевать судебную тяжбу — глупо и опасно: у бывшего председателя не сыновья, а церберы, один Илья чего стоит, устроит Перевышкам пожар — и от родительского дома останется пепел. Свое добро родители годами наживали — потеряют в считанные минуты.
А ехать надо…
Отзовется ли Микола? Что у брата в голове?
Если Никита представляет свою землю как частицу некогда единой любимой Родины, то Микола, как будущий хозяин родительского надела, любит не землю вообще, а гектары, на которых выращивают хлеб.
Микола не скрывал, что в крови у него бродят гены потомственного пахаря. Если потребуется, он возьмет в руки оружие. В этом Никита не сомневался. Брат сумеет постоять не просто за свою землю, а за гектары, доставшиеся ему по закону…
3
Раздумья прервало появление Тамары. Никита ее увидел издали, когда она выходила из желтых решетчатых больничных ворот. Ее остановил какой-то высокий очкарик в синем милицейском плаще. Она ему отрицательно покачала головой и быстро направилась к Никите.
Тамара улыбалась глазами, и он чувствовал: рада встрече, как может радоваться близкому человеку, которого давно не видела.
— Сколько до поезда? — спросила, подойдя, как еще недавно спрашивала мужа, когда тот спешно уезжал в командировку.
— Три часа.
— Тогда — прямо в детсад. Тебя уже заждалась Клавочка. Я позвонила воспитательнице, чтобы дочку обрадовала: сказать, что заедет крестный. На полчасика. В этом случае она соберется как по тревоге.
И — верно, когда Никита поздоровался с охранником, отставным офицером, сторожившим детсад, девочка уже была одета, в руках держала картонную папку для эскизов.
— Рисунки-то — зачем? — спросила мать.
— Покажу крестному. Говорят, у меня красиво получаются горы. Правда, крестный? — Ее чистыми любящими глазами, казалось, смотрела мать Никиты, когда ждала сына после долгой разлуки.
— Правда, — мягко слукавил Никита. Горы давно уже сидели в его печенках: скольких товарищей он в этих горах потерял, пока его саперы — и он вместе с ними — на практике изучали «Боевой устав пехоты».
Они шли по знакомой тенистой улице, обсаженной тополями. За купами зелени угадывались каменные двухэтажки, построенные уже после войны немецкими военнопленными. Никита нес увесистый альбом, подаренный им в прошлом году по случаю годовщины нашей доблестной армии. И Клава знала, что армия у нас доблестная, потому что в армии служат лучшие люди страны. К ним она относила папу и крестного.
По дороге в военный городок встречались знакомые, жены сослуживцев. Некоторые женщины, видя шедшего рядом с Тамарой и ее дочкой прокаленного южным солнцем темно-русого плечистого прапорщика, оглядывались, видимо, про себя рассуждая: а врачиха-то не успела по капитану выплакать слезы, как уже отхватила молодого и красивого мужика, правда, всего лишь прапорщика. Хотя… прапорщики, как известно, в службе высоко не взлетают, зато, отработав по контракту и уволившись в запас, обрастают тучным хозяйством, а если учесть, что у прапорщика золотые руки сапера — он ценнее иного полковника, а то и генерала.
За двухэтажками вровень с тополями — пятиэтажки, уже построенные стройбатовцами. В них поселили офицеров гарнизона. Жильцы пятиэтажек почему-то завидовали тем, кто занимал двухэтажки, — там делали только плановые ремонты.
Квартира Калтаковых — на пятом этаже, летом часто с водой проблема, из окна видно, как на солнце играют серебристые волны Дона. Там, на правом берегу, в войну были окопы переднего края.
Пока восторженно щебетавшая девочка показывала крестному свои рисунки, Тамара накрыла стол. Запах вкусного наваристого борща вызвал у Никиты, как говорят в армии, зверский аппетит. Примерно такой борщ готовила мама. У нее рецепт от бабушки Тани, а у той — от прабабушки Паши… Кстати, с недавних пор Тамара варила борщи по старинному рецепту слобожанской учительницы Клавдии Петровны Перевышко.
За обедом незаметно убежало время. Хотелось о многом поговорить. Чаще спрашивала Клавочка, почемучка. Тамара то и дело ее останавливала:
— Дай крестному поесть. У него еще ложка сухая.
«Вот надо на ком жениться», — мечтательно говорил себе Никита, уже не так остро испытывая сожаление, что не по своей вине расстался с Юлей.
Когда-то он, уже в десятом классе, клятвенно заверял Юлю: «Я отслужу, а ты меня дождись, и мы поженимся».
«Сначала отслужи, — ответила она. — А там будет видно…»
Видно не стало. Никита подписал контракт на два года. Потом еще на два… Не дождавшись демобилизованного, Юля по настоянию отца скоропалительно вышла замуж за какого-то милиционера, но скоро с ним рассталась — много пил, потом была сосватана за помощником депутата Верховной рады Семена Онуфриевича Блакитного, пожилого грека, бывшего помощника секретаря обкома партии.
Что ее заставило согласиться на такой шаг? Любовь там, по-видимому, и не ночевала, а вот выгода была. Человек с положением, а не какой-то контрактник даже не своей, а Российской армии.
«Ишь, будущая пани Блакитная!..»
Узнав о таком коварстве, Никита разразился длинным письмом, в котором были и такие слова: «Любит тот, кто ждать умеет».
Она его терпеливо ждала, а он в контрактники записался. Юля ему ответила холодной короткой писулькой: «Годы уходят. А впереди — опять неопределенность. Женщина быстро стареет после первой неудачной любви».
Никита прервал переписку и сжег ее ласковые письма. Оставил только маленькое фото со студенческого билета.
Душевная боль притупилась. Но время от времени все же напоминала о
