Упражнения - Иэн Макьюэн

из-за книг. Говоря с Мирей по телефону, Роланд постарался скрыть чувство облегчения. Через две недели Мирей опять позвонила, возбужденная, с хорошими новостями. Приговор – всего два месяца заключения, и их уже выпустили, и им вернули Ханну и Шарлотту! Девочек не поместили в приют. Когда бабушка легла в больницу, их забрала к себе какая-то тетя, жившая в соседнем Рюдерсдорфе. В конце концов, ГДР – это тебе не какая-то Чехословакия или Польша, как выразился отец Мирей. Угрозы разлучить детей с родителями-диссидентами были в ГДР распространенным способом давления, но в реальности до такого никогда не доходило. Рассказывая все это ему по телефону, Мирей расплакалась. У самого Роланда сдавило горло, он не мог выговорить ни слова. Когда оба успокоились, она выдала ему остальные новости. Семье Хайзе запретили жить в Берлине или его окрестностях. Их отправили в город Шведт на северо-востоке страны, недалеко от границы с Польшей, подальше от загнивающего Запада.

– Швед? – переспросил он.

Она произнесла название городка по буквам.

Рут не разрешили устроиться там учительницей. Она теперь работала уборщицей. Флориан получил место на бумажной фабрике. Им вменялось раз в месяц писать местному партийному начальнику отчеты о своей жизни. Но… но, как наперебой говорили Мирей и Роланд, главное, что их выпустили. Месье Лаво побывал в том городе года два назад, когда автобус с французскими туристами упал в речку. Это была та еще дыра. Огромный нефтеперерабатывающий завод, куда поступала нефть из России, целлюлозная фабрика, загрязненный воздух, убогие многоквартирные дома из панелей – так называемые платтенбау. Но… но они будут там жить вместе с дочками! Они смогут их любить и защищать. Ханне и Шарлотте был заказан путь в университет. Но это не так уж важно. Важно, что семья Хайзе воссоединилась. Местное отделение Штази и соседи-информаторы глаз с них не спустят. Но они будут вместе.

К концу разговора, перед тем как повесить трубку, Мирей и Роланд пришли к выводу, что государство все-таки осталось тюремщиком семьи. И это плохо. Конечно, это было не так уж плохо во многих отношениях. Потом он сверился со своей четырехтомной энциклопедией. Но там не было нужной ему статьи. Он нашел этот городок в географическом атласе и долго вглядывался в черную точку, пока она не начала прыгать у него перед глазами. В течение двадцатипятиминутного телефонного разговора, подумал Роланд, они в полной мере оценили моральную ситуацию в Германской Демократической Республике на примере злоключений одной семьи. От полной катастрофы до какой-никакой безнадежности. Шведт.

Смена настроения обусловила простое решение, которому было суждено изменить старую жизнь и начать новую. На следующее утро, чтобы как-то взбодриться – Роланд как раз пил кофе в своей брикстонской «студии» (новое слово для съемной однушки), – он стал думать о девочках. Спасенных из ада. Теперь они будут чувствовать себя в безопасности. Их не будет, как их родителей, беспокоить, что новая квартирка меньше прежней, а городок уродливее. Если власти дадут бабушке разрешение, она сможет их навестить. Может быть, ему удастся послать им новые книжки с картинками. Но Ханна и Шарлотта теперь снова вместе. Шрамы скоро начнут затягиваться. Он взглянул по сторонам, и его взгляд случайно упал на журнальчик «Таймаут», раскрытый на объявлении концерта. Боб Дилан в Эрлс-корт[68] на столе. Он уже видел это объявление и не удостоил вниманием. У него было полно других забот. Но теперь он решил, что если пойдет на концерт, то тем самым как бы окажет честь родителям девочек. Как если бы он пошел вместе с Флорианом и Рут. Да и сам он не видел Дилана на сцене со времен его концерта на острове Уайт в 1969 году.

Он потратил все утро на стояние в очереди к билетному жучку на Лестер-сквер, и ему повезло купить два сданных билета. Друзья в прошлом году рассказывали, что накануне дня, когда такого рода билеты поступали в продажу, фанаты всю ночь проводили в спальных мешках на тротуаре перед музыкальным магазином «Чаппелл» на Бонд-стрит. И воскресным утром их будил оркестр Армии спасения.

Он узнал об этом от старого приятеля Мика Силвера, рок-музыкального журналиста, фотографа и поклонника Дилана. В тот вечер в конце июня 1981 года они сидели очень далеко от сцены. По совету Мика, они захватили с собой театральные бинокли. Еще до начала концерта Роланд заметил, что два ряда перед ними занимают члены движения «Армия Иисуса». Еще одна армия… Но он пришел вовсе не для того, чтобы слушать про Иисуса, и ему не понравилось, когда Дилан начал выступление с песни «Надо служить кому-то». Тебе? Мне? Роланд терялся в догадках. А головы армейцев Иисуса кивали в такт мелодии. Еще больше ему не понравилась вторая песня: «Верю в Тебя». Но потом вдруг все встало на свои места. Дилан запел старые песни, веселые, язвительные, подпуская гнусавые нотки сарказма. «Как катящийся камень», «Ферма Мэгги». Там, где знакомые старые мелодии отличались некогда красотой, он их обрывал, выкидывал, оставляя одни лишь гармонические проигрыши. Он не собирался никому нравиться. Головы армейцев перестали кивать. Мик тоже замер, прикрыв глаза, внимательно слушая песни. Началась «Просто выверт судьбы», словно обращенная напрямую к Роланду, погружая его в раздумья – снова о семье Хайзе, но на этот раз о Флориане, исторгнутом из привычного ему круга друзей-литераторов и музыкантов, лишенном любимой коллекции пластинок под кроватью, мечты о бегстве, романтического представления о Нью-Йорке – все это теперь было погребено под бременем унылого труда. Просто выверт судьбы – родиться в ГДР. Если бы волшебная сила принесла Флориана сюда, хотя бы на час…

После продолжительных аплодисментов, встретивших третью песню на бис, и после того, как все надежды на четвертую растаяли, Роланд и Мик вышли из зала, смешавшись с оживленной толпой. На улице, где толпа потихоньку рассеялась, они спокойно зашагали к метро. Мик вспоминал концерт июня 1978 года, сравнивая манеру игры на гитаре Билли Кросса и Фреда Тэкетта. Внезапно перед ними выросла фигура. Они не сразу разобрали, кто это. Лет двадцать с небольшим, блестящее розовое лицо, долговязый, тощий, в короткой кожаной куртке. Возможно, начнет клянчить денег. Он откинул голову назад, словно собираясь сделать заявление, а потом двинул подбородком Мику в лицо. Резкое, беззвучное движение. Когда Мик стал падать навзничь, Роланд ухватил его за локоть. Парень коротко оглянулся налево, словно проверяя, заметили ли его поступок друзья. А потом вбежал в толпу. Роланд помог Мику сесть на тротуар, и когда они сели, Мик стал ощупывать лицо. Вокруг них собрались люди.

– Ты потерял сознание?

– На секунду, – последовал глухой ответ.

– Давай обратимся в неотложную помощь.

– Нет.

Тут они услышали женский голос:

– Я все видела. Бедняга. Это было ужасно!

Он его узнал, этот еле уловимый немецкий акцент. И, к своему смущению, сначала решил, что это Рут, по его воле перенесенная сюда волшебной силой. Он поднял глаза и увидел лицо среди десятка чужих лиц, озабоченно обращенных к Мику. Через мгновение он узнал это лицо. Преподавательница разговорного немецкого из Института Гете. Но имени ее он не мог вспомнить. Как-никак четыре года прошло. Но она вспомнила его:

– Мистер Бейнс!

Участливые пешеходы уже разошлись. Мик был парень крепкий, да еще и со стоическим характером. В считаные минуты он встал на ноги и спокойно сказал:

– В этом нет необходимости.

Он был уверен, что нос у него не сломан.

Когда Роланд попросил его назвать имя премьер-министра, тот, не раздумывая, выпалил:

– Спенсер Персиваль[69].

Тот, которого убили. Значит, Мик был в полном порядке. Роланд представил его немке, благоразумно назвавшей свое имя. Она, в свою очередь, представила их своему другу-шведу Карлу, и они вместе зашагали в сторону метро. Алиса сообщила, что работает ассистентом учителя в школе Холланд-парка. Ребята там просто потрясающие. Но в самой школе «что ни день, то новый бунт».

– У нас в Германии такого нет. Даже веселых бунтов.

– Что ваш роман?

Ей явно было приятно услышать этот вопрос.

– Становится все длиннее. Но пишется!