Рыцарь Шато д’Ор - Леонид Влодавец

— Уж не думаешь ли ты, дуреха, что мы до преисподней добрались? — усмехнулся Ульрих.

— Да ведь как сказать, ваша милость, — поддержал дочку Марко. — Известно, какой приличный человек возьмется в этакий-то час кабана жарить, да еще на Чертовой горе!

— Зажгли бы факел, — попросила Марта, — хоть посветлее будет.

— Вот как раз этого-то делать не надо, — наставительно произнес Ульрих. — Пламя обладает способностью притягивать к себе стрелы…

Стало совсем темно, потому что луна наглухо ушла в набежавшую тучу.

— Может, опять коням морды и копыта замотаем? — предложил Марко.

— По-моему, не стоит, старина! В темноте да на крутом склоне это все равно не поможет, и оружие наше брякает, камни с дороги катятся, ветки трещат — шуму не меньше будет. Да и потом, лучше, если мы шуму произведем побольше. Если кто и жарит сейчас в лесу кабана, так наверняка не ожидает встречи с большим отрядом.

— Нас-то всего трое, — напомнил Марко.

— Так, значит, надо орать и шуметь так, чтобы все думали, что нас тут тысяча! — И, набрав побольше воздуха в легкие, Ульрих заорал на весь лес:

Эй, давай сюда, старуха,Бочку красного вина!Чтобы смог набить я брюхо,Ты зарежь мне кабана!

Марко и Марта заржали так громко, что эхо, рассыпавшись по стволам деревьев, по горным обрывам и скалам, ответило такой многоголосицей хохота, словно рассмеялись добрых три, а то и четыре сотни лихих удальцов. Марта, хорошо знавшая все кабацкие песни, приободрилась и заревела хриплым контральто:

Поросенка, и теленка,И две дюжины гусей.Дай мне во-о-дки два-а бочонкаДа колбас не пожа-а-алей!

Эхо от первого куплета смешалось с эхом от второго куплета, создав полное впечатление, что через леса и горы движется многочисленная колонна людей, да такая большая, что пока до хвоста колонны доходит первый куплет, в голове уже начинают третий.

— А ты чего молчишь, скотина? — прикрикнул Ульрих на Марко. — Слов, что ли, не знаешь?

Марко кашлянул так, что, будь уже изобретены пушки, можно было решить, что это выстрел из бомбарды, и заревел — лес завибрировал и затрясся от его густого пропитого баса:

А еще кати мне сыру,И барана, и цыплят!Хлеба не забудь, проныра,Пива этак ведер пять!

Четвертый куплет грянули хором, причем Ульрих аккомпанировал себе лязгом меча по щиту, Марко — колотя обухом топора по чугунному котелку, а Марта — палкой по запасному шлему Ульриха.

А как я поем досыта,Приготовь-ка мне кровать,Чтоб была перина взбитаИ подушек двадцать пять!

Вряд ли стоит утверждать, что эта песня, о достоинствах которой читатель может судить лишь по словам, имела столь же прелестную мелодию, как, скажем, значительно более поздние «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес» либо «Аллон, анфан де ля Патри»[5]. Не стоит также утверждать, что это было высокохудожественное трио, исполнительское мастерство которого могло доставить удовольствие поклонникам классического вокала. Все трое, естественно, орали кто во что горазд, преследуя лишь одну цель — наделать как можно больше шума. Многократно повторенный эхом и усиленный акустическим резонансом, этот шум как бы пробудил Чертову гору. И Тойфельсберг, и весь его дикий нехоженый лес, и все поляны, скалы, ложбины, урочища заполнились какофонией звуков, которую организовали эти три забубенные головушки. Какофония все усиливалась, потому что песня была длинная и к тому же от куплета к куплету становилась все непристойнее.

А еще найди красоткуДля забавы для моей.Хоть девчонку, хоть молодку,Только б ляжки пожирней!Ох, уж я ее поглажу!Ох, уж в глазки погляжу!Маслом розовым помажуИ в кроватку положу!

Дальше пошло уже такое, что в приличный роман, по совести говоря, уже и не стоило бы вписывать. Впрочем, наш роман — неприличный, здесь это все сойдет! Надо же дать хоть какое-то представление о том, что могли распевать полуночные гуляки в середине первой половины второго тысячелетия нашей эры. Правда, если бы воспроизвести в точности великим и могучим русским языком то, что было спето на немецком, да и то на каком-то его диалекте с массой галлицизмов и латинизмов, то получится уж больно круто. Поэтому текст этой песни, в общем, будет относительно невинным.

Повалю ее в кроваткуИ, как прежде, в старину,Ухвачу ее за пяткуИ коленки растяну.И тогда увижу что-то,Приготовлю инструмент,А затем — придет охота,Засажу в один момент!

В это время вновь выскочила луна, и на просеке, уклон которой стал заметно более пологим, посветлело. Теперь можно было не бояться свалиться, и путники вновь залезли на коней. Разбойников или кого-либо другого они уже не боялись. Сколько ни вглядывались в белесые просветы между стволами деревьев, никого более или менее страшного они не увидели. Впрочем, в отличие от них у нас есть возможность проникнуть за стену леса и поглядеть, что же там творится.

Примерно в полумиле от просеки действительно располагался бивак разбойничьей шайки. Разбойнички действительно смолили довольно тощего кабана и, сетуя на горькую свою лесную жизнь, готовились к трапезе.

— Помолимся? — спросил какой-то новичок, наивно полагавший, что еще не поздно попытаться спасти свою грешную душу.

— И так сожрем! — безапелляционно заявил атаман, убежденный, что от ада его уже ничто не спасет.

И как раз в этот момент в лесной тиши, словно взрыв бомбы, раздалась громовая песня. Понять, где орут, было нельзя, сколько человек — тоже, и бедным разбойничкам показалось, что пьяная орда из нескольких тысяч человек ввалилась в лес, громыхая железом и вопя непристойности.

— Господи, Пресвятый Боже! — ахнул один из разбойничков, беглый крепостной Шато-д’Оров. — Да ведь это, кажись, покойный мессир Генрих поет!

— Ты что, свихнулся? — пробормотал атаман, чувствуя, как по спине его побежали весьма крупные мурашки. — Как это покойный мессир песни петь может?!

— Да уж, значит, может… — пролепетал беглый. — Значит, может!

— Черт побери! А ведь верно! — рявкнул вожак с легким испугом в голосе, прислушиваясь к какофонии звуков. — Слыхал я, как ваш мессир песни орал в пьяном виде… Это его любимая, он ее всегда пел, когда с охоты возвращался…