Современный чехословацкий детектив - Эдуард Фикер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О’кэй! Сказал же я, покупаю.
— Дайте мне договорить! — вскинулся я. — За сохранение в тайне фамилии резидента — особая плата. Лично я его не знаю. Вы, что ли, сам Фредерик Дингль или только посланный господином советником Динглем?
Маска добродушия свалилась с лица дядюшки. Обрюзгшее лицо приняло отвратительное выражение нескрываемой злобы.
— Давайте кончать! — сказал этот человек внезапно жестким тоном. — Какую прибавку требуете?
— Пятьдесят процентов.
— Согласен.
У него, конечно, были при себе документы. Но я не сомневался, что он и есть шеф резидентуры, разоблачить которого мы так давно и так безуспешно старались.
Я выпрямился, громко произнес:
— Итак, мы договорились!
И тотчас под самым окном раздался пронзительный свист. Затем последовал какой-то странный шум, топот, голос, отдающий приказы.
Я выдернул из-под мышки пистолет.
— Это за мной! Из-за Майера!
Левой рукой я поспешно засовывал документы в карман.
— Дурак! — в бешенстве крикнула Госсарт. — Давайте сюда! Вас же обыщут!
Но именно это нам и было нужно. И я притворился, будто потерял голову.
— Yes, yes[17], — заблеял Дингль, — лучше отдайте...
Профессор всей тяжестью оперся на буфет.
— Где же ваш проклятый пес?! — гаркнул я ему.
Джентльмен Браун утратил корректный вид. Все поддались панике.
— Уберите пистолет! — крикнул Коларж, внезапно побагровев.
Я делал вид, будто ищу, куда бы скрыться. Но поздно! Шум быстро нарастал, раздался женский вскрик, слышались свистки, команды, и вот — топот совсем близко, в прихожей...
— Сидеть спокойно! — прошипела Госсарт, видя, что толстяк встает.
Я не выпускал из рук пистолета, чтоб держать на мушке моих торговых партнеров — вдруг бы им пришла мысль как-нибудь от меня избавиться. Но теперь опасаться этого было уже не нужно. Я бросил пистолет на пол и ногой затолкал его под буфет. Профессор был, конечно, ученый, но столько-то и он понимал — быть схваченным с оружием в руках всегда хуже. В комнату ворвался Трепинский во главе пяти человек.
— Руки вверх!
Я охотно вскинул руки над головой и отступил на шаг. Профессор неуклюже поднял ладони на уровень ушей. Дядюшка Дингль сумел изобразить удивление, корректный Браун вроде бы оскорбился. Госсарт смотрела вопросительно.
— Не слышали?! — взревел Трепинский, со страшной силой хватая Брауна за шиворот.
Вид у ворвавшихся был несколько диковат. С их оружием шутки были плохи. Госсарт медленно подняла руки. И — начала улыбаться.
Дядюшка Дингль, хоть и воздел свои толстые, волосатые у запястий руки, решился все же солидно запротестовать. По-немецки, конечно. Чешским он не владел.
— Господа... Это недоразумение. Довольно странные обычаи в вашей стране... Так в цивилизованном мире с людьми не обращаются, господа, и мы, слава богу, не подпадаем под вашу юрисдикцию. Превышение власти вам дорого обойдется...
— Was[18]?! — прямо в лицо ему рявкнул Трепинский, так что дядюшка даже несколько испугался. — Не понимаю!
Госсарт спокойно перевела на чешский слова Дингля. И присовокупила кое-что от себя — насчет грубого обхождения.
— Мадам, все выяснится, — ответил ей Трепинский. — Но пока что мы находим вас в обществе убийцы. — Он показал на меня: в это время меня тщательно обыскивали двое. — Тому, кто с ним общается, не следует удивляться, что он попадает в неприятное положение. А вы с этим человеком беседуете уже целый час.
Вошли еще несколько наших сотрудников. Коробочка из-под сигар и конверт с документами, изобличающими Дингля, снова очутились на столе.
— Попрошу ваши документы, — холодно потребовал Трепинский. — Можете опустить руки.
Пока помощник Трепинского тщательно выписывал данные из их паспортов, сам Трепинский просмотрел документы, на которые мы подловили эту дипломатическую троицу, и на лице его появилось весьма строгое выражение. Фредерик Дингль, следивший за ним с опаской, которую не в силах был скрыть, вытирал пот с лысины и с лица. И по виду Брауна можно было заключить, что стряслась беда. Элизабет Госсарт села, хлестнув меня яростным взглядом.
Трепинский вернул им паспорта.
— Благодарю. Вы свободны.
— Эти вещи принадлежат нам. — Госсарт показала на стол.
— Да? — поднял брови Трепинский. — Чем вы это докажете?
— Этот человек выкрал их у нас.
— Возможно, но я не могу их вам вернуть, поскольку найдены они были у него, а не у вас. Однако я заметил, что бумаги эти вас непосредственно касаются. В то же время они являются уликами, изобличающими граждан Чехословацкой республики в государственной измене. Следовательно, они подлежат изъятию со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Тут он обернулся к профессору:
— Вы принимали у себя в доме этого человека, а также лицо, называвшее себя Августом Манером? — Профессор, с кирпичным румянцем на лице, молча уставился в пространство. — Вы задержаны.
Трепинский дал знак двум сотрудникам, караулившим профессора. Те подтолкнули арестованного к выходу. Коларж подчинился без звука.
Троица дипломатов молча поднялась на ноги. Плохи были их дела — вид у них был, как у побитых. И это они еще не знали, что весь наш разговор записан на магнитофон, поставленный под открытым окном!
— Прошу! — Трепинский очень вежливо показал им на дверь.
Они удалились, и только тут «конвоиры» отпустили меня. Один из них по моей просьбе достал из-под буфета пистолет.
— Товарищ капитан, все в полном порядке! — со счастливой улыбкой воскликнул Трепинский. — Но сзади, у собачьей конуры, сидит некий мертвец и гладит злющего пса, который переносит это кротко, словно овечка. И этот мертвец хочет что-то сказать вам.
24
У собачьей конуры сидел на корточках Карличек, которому вовсе не полагалось быть тут, а полагалось быть убитым «Майером». Но даже и такое противоестественное состояние не позволило бы ему гладить пса, если б тот мог двигаться. Однако пес тоже был не мертв, а только обездвижен. Карличеку жалко было собаку. Когда я поспешно подошел к нему, он как раз вопрошал одного из наших:
— А он не сдохнет?
Спрошенный, видно, понимал в этом деле, потому что ответил не раздумывая:
— Не сдохнет, так что лучше отойдите подальше!
Я оттащил Карличека на расстояние, на мой взгляд раза в три превышающее длину цепи, и спросил:
— Опять вы с важным делом?
— Ага, — кивнул тот.
— Теперь важно уже только одно: найти Веру Климову. Или вы обнаружили, где она?
— Ага, — повторил он.
— Где же?
— Здесь, — он ткнул пальцем в сторону виллы.
Я никоим образом не умалю дедуктивных способностей Карличека и, надеюсь, не перехвалю собственную прозорливость, если честно признаюсь, что то же самое пришло в голову и мне, а именно в тот момент, когда профессор Коларж ввел в дом Э. У. Госсарт, ибо только тогда я вдруг полностью осознал, что профессор служит и ей, а потому мог, вернее, должен был подчиниться ей и в деле с Верой Климовой.
Мы не были так уж уверены, что Вера все еще находится в посольстве — вряд ли могли укрывать ее там так долго. А потому мы начали подумывать, что ее сразу же увезли в какое-то другое место. Мы, пожалуй, были уже недалеко от истины, но Карличек, осмотревший виллу профессора сверху донизу, пришел к выводу, что Веры там нет. Впрочем, он и не искал ее тогда. Одно время он подозревал скорее Гадрабу в похищении девушки.
Я вовсе не хочу оправдываться. Да, в этом деле мы были недостаточно проницательны. Но как же получилось, что Веры не было на вилле, когда она там была?
Злополучная девчонка поступила как детектив-любитель: слишком самостоятельно, самоуверенно — и незрело. Сошлось так, что профессор Коларж вынужден был почти одновременно принять в свой дом и Веру Климову, и «Августа Майера» с агентом ГК 12/37.
Арнольд Фидлер передал Вере на хранение коробочку из-под сигар. Она не знала, что в ней содержится, но открыла ее, когда возлюбленный таинственным образом исчез: ведь было естественно предположить, что содержимое коробки как-то связано с его исчезновением. «Ни за что на свете нигде не упоминай об этой коробке и никому ее не отдавай!» — наказывал ей Арнольд. И она добросовестно исполняла его наказ — даже по отношению к нам.
Рассмотрев как следует материал Арнольда-шантажиста, Вера в общих чертах поняла его значение. Но кто она, эта Госсарт? Вера узнала это благодаря невольному содействию Карличека — вспомните встречу Веры с Мильнеровой в ателье.
Тогда она решила действовать хитро. И в воскресенье вечером в посольстве, выслушав известное количество словечек типа «дорогуша», сказала: «Давайте-ка потолкуем о деле, пани Госсарт. Вы боитесь Арнольда, и я знаю почему. Что вы с ним сделали? Берегитесь! Есть еще я! И я знаю, где бумаги, которые могут вас погубить. Так что выкладывайте правду, давайте договоримся по-доброму! Не шутите со мной!»