Рандеву - Верхуф Эстер

Зазвенел телефон. Звук был резкий и вывел меня из ступора. Я все еще сидела на лестнице, мышцы онемели от холода, меня трясло. Попробовала встать. Ноги не слушалась. Прихрамывая, я поднялась на кухню. Если это звонит Петер Вандам, в чем я, кстати, не сомневалась, сейчас он получит по полной программе. Больше сдерживаться я не собиралась.

Я стояла рядом с телефоном и не спешила брать трубку. Может, не стоит говорить с ним, когда я в таком состоянии? Разумно ли это? Сейчас я слишком возбуждена, не способна мыслить ясно.

Дзинь.

Что сказать? Я думала о снотворном, о том, что узнала в интернет-кафе.

Если я действительно собиралась что-то делать, открывать свои карты нельзя. Никогда. Иначе выиграет противник. То есть…

Дзинь.

Петер наверняка понимает, насколько разозлит меня этот его ход. Он не может не знать, что я приложу все усилия, чтобы отговорить Эрика.

Дзинь.

Я взяла трубку.

— Симона…

Помехи на линии. Мужской голос очень взволнованно говорит что-то по-французски. Я не могу понять, что именно.

— Вас плохо слышно…

А что еще можно сказать в такой ситуации?

— Симона, это я.

Я?

Кто это? Петер, который говорит по-французски?

Я нахмурилась. Быстро взглянула на часы. Половина одиннадцатого.

— Ты одна?

Боже мой… Этот голос… Мишель!

Сердце забилось часто-часто и бешено, будто включили насос, погнало кровь по телу. Я схватила трубку обеими руками. Мой голос задрожал:

— Э… Да.

Чувство было, как на американских горках. Виражи от апатии к удивлению, потом к злости, а потом… к… чему? К чему?

Мишель!

В голове пронеслась тысяча мыслей… Я должна ему все высказать… спросить, где он пропадал, сказать, что я… или… На глаза навернулись слезы.

— Симона? Ты меня слышишь?

— Д-да.

— Я в…

Он сказал что-то, но я не расслышала. Прозвучало Pays-Bas[50], или мне это послышалось? Голландия.

Поток слов на том конце линии не иссякал. Почему он так быстро говорит? Мозг отказывался работать. Я попыталась сконцентрироваться на словах Мишеля, но, не видя его, не смогла это сделать.

Ничего не вышло. Я не поняла ни слова.

— Arrete de[51]. Перестань… — начала было я, но закончить фразу мне не удалось.

Открылась входная дверь. Вернулся Эрик с Пиратом. Собака вошла в гостиную первой. Пират бодро потрусил ко мне. Из его пасти вырывался пар. Инстинктивно, еще до того, как на пороге появился Эрик, я положила трубку.

Я смотрела на мужа, но видела другого. Потом расплакалась. Не тихо, а с громкими рыданиями, истерично.

Эрик шел ко мне, словно в замедленной съемке. Лицо красное от холода. Он обнял меня и крепко прижал к себе.

— Прости меня, — услышала я. — Я не должен был этого делать. Я… Столько всего сейчас происходит… Слишком много. Извини, милая. Мы больше не будем говорить об этом, хорошо? Сначала достроим дом. Вместе. Ладно? Я слишком тороплю события.

Он поцеловал меня в лоб и стал вытирать мои слезы, а они все текли и текли.

— Не плачь, пожалуйста! Пойдем наверх, ты совсем замерзла.

38

— Ты сама никогда не звонишь!

Миранда. Последний раз мы разговаривали несколько месяцев назад.

Тогда бригада только начала работать в доме. Светило солнце, и стрекотали кузнечики. Казалось, это было тысячу лет назад, в прошлой жизни. Сейчас я стояла у плиты в толстом свитере.

— Никак не могу выкроить время. Постоянно чем-то занята…

— С глаз долой — из сердца вон? Симона, мне это не нравится, понимаешь? Мы все скучаем. Ханна только вчера о тебе спрашивала. Она опять вернулась к Фреду. Мы решили приехать к вам весной. К этому времени комнаты для гостей будут готовы?

— Не думаю.

Миранда была последним человеком на Земле, с которым мне хотелось бы сейчас разговаривать. Ее голос звучал эхом моей прошлой жизни. Впрочем, в той жизни у Миранды было определенное место.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да? Ну что же… Посмотрим. Может быть, тогда мы приедем летом… Как у вас дела? Привыкаете? Как продвигается ремонт?

— Спальни готовы, и ванная тоже, но это в той части дома, где будет гостиница. Сейчас бригада занимается нашей половиной.

— Боже мой, у вас там что — план на десятилетие? Прямо Het roer Om[52], что-то в этом роде. Или вы смотрите только французские каналы?

— Нет, у нас есть тарелка. Пока не было времени, чтобы разобраться с французскими программами. Мы вообще редко смотрим телевизор.

— А как дела у детей? Им очень трудно в школе? Они, наверное, там одни такие светловолосые…

— Да вовсе нет! Здесь, так же, как в Голландии, много светленьких детей, — удивилась я. — А у Изабеллы классная руководительница еще светлее, чем Эрик.

На этом я охотно бы закончила разговор.

Воображение рисовало мне Миранду, рассказывающую на заседании клуба школьных матерей, сочувственно качавших головами, о том, как эта безответственная пара могла запросто выдернуть детей из такого цивилизованного мира и бросить их в социальную среду отсталой южной Франции.

Эта картинка мне не понравилась…

Как бы одиноко и скверно мне ни было, я не выносила, если кто-то начинал критиковать наше решение уехать в другую страну. Чем больше беспокойства было в голосе Миранды, тем сильнее обострялось желание рассказать ей, как у нас здесь все прекрасно.

— А там все можно купить? Арахисовая паста у вас есть? Или в основном местные продукты?

Местные продукты.

Нужно как можно быстрее закончить этот разговор, иначе мне придется оправдываться. Кроме того, я обещала Изабелле и Бастиану взять их с собой в город и купить подарки. А еще мне нужно было снять с карточки деньги. Для Петера.

— Ну все, Миранда, пока! Мне нужно ехать встречать детей из школы.

Не дождавшись ответа, я положила трубку.

Странно, но именно в эту минуту я поняла, что дружбе с Мирандой пришел конец, потому что мы с ней теперь живем в разных мирах. Я не сказала, что вскоре приеду в Голландию. Дружба с Эрикой осталась неизменной. Мне очень хотелось повидать ее, родителей мужа, но не Миранду.

Эрик поедет с нами. Он пообещал мне это вчера вечером, после того как мы помирились. После нашей первой серьезной ссоры за все годы совместной жизни. Было удивительно, что эта мина не разорвалась раньше.

Я искала место для парковки перед супермаркетом «Ле Клерк». Поймала себя на мысли, что все утро думала о Мишеле. И не только сегодня. Уснуть я не могла до четырех часов. Просто лежала в постели без сна. Эрик дышал глубоко и ровно, а я пыталась вспомнить, что именно так сбивчиво говорил по телефону Мишель.

Единственное, что я помнила, это то, как он спросил, одна ли я. Дальше слова посыпались так быстро, что я ничего не поняла. Я сомневалась, сказал ли он, что находится в Голландии. Чем больше об этом думала, тем больше запутывалась. Вероятно, непонимание было связано не только с языком. Вчера вечером я была в шоке, в ступоре, в эмоциональном обмороке. Я не помнила, сколько времени просидела на лестнице и как потом вернулась на кухню.

Сейчас я успокоилась, но только благодаря обещанию Эрика. Он поклялся, что у него не будет никаких дел с Петером Вандамом, если я против этого. У меня появилось время, чтобы все обдумать. Передышка.

— Дети, мы приехали.

Я вышла из машины и открыла заднюю дверь. Мы зашли в торговый центр. В глаза тут же бросились прилавки с пирожными и сладостями. Я увидела керамические вазы и миски. Услышала голос диктора и музыку по радио. Шел показ мод. Около банкомата стояла очередь, и я решила сначала отправиться за подарками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В отделе игрушек было многолюдно. Рождественские покупки — это всегда море людей.