1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! - Гровер Ферр

Если бы признания были получены в обмен на обещания не применять пытки, сохранить жизнь или подсудимому, или членам его семьи, тогда правомерно ожидать, что в прошении о помиловании будет написано примерно так: «Что ж, я выполнил свою часть соглашения, признавшись в преступлениях, которых никогда не совершал, и теперь за вами очередь выполнить данные ранее обещания». Но в том-то и дело, что в письмах и прошениях Бухарина и Рыкова нет даже намека на что-то подобное.

Напротив, все авторы ходатайств (и в их числе Бухарин) пишут о раскаянии и признании вины за тяжкие преступления, взывают к милосердию со стороны властей. И тут, надо заметить, мы имеем дело с такими документами, которые отнюдь не предназначались для предания огласке; осужденные могли не стесняться сказать правду, откровенно написав обо всем, что считали нужным.

Свидетельства, которыми мы располагаем сегодня, согласуются с одной-единственной точкой зрения: Бухарин действительно виновен в преступлениях, в совершении которых он признавался на предварительном следствии и в суде. Тем не менее среди читателей обязательно найдутся те, кто будет продолжать считать его невинной жертвой и несмотря ни на что настаивать: Бухарин, дескать, все равно должен быть признан невиновным.

Последняя точка зрения мало отличается от той, что мы находим у Коэна. Он, как мы видели, исходит из невиновности Бухарина, не считаясь ни с какими историческими доказательствами. Но вместо них у него есть только слухи и совершенно беспочвенные инсинуации хрущевского времени. И пусть Роберт Конквест характеризовал слухи как «наилучшие, хотя и не безупречные источники», ученые-историки хорошо знают: такого рода свидетельства не годятся ни для одной из областей интеллектуальной деятельности — и они действительно везде немыслимы и нетерпимы, за исключением лишь работ по советской истории.

С научно-исторической точки зрения фигура Бухарина представляет большой интерес в силу самых разных причин. Одна из них такова: обо всем, что случилось с ним после ареста, мы знаем гораздо лучше, чем о любом другом подсудимом.

Доказать, что чего-то не было, невозможно в принципе. Следы остаются только от тех событий, которые действительно произошли. Вот почему важно отметить: нет ни свидетельств, ни каких-то косвенных признаков, позволяющих считать, что полученные от Бухарина признания ложны и что они получены в результате пыток или запугиваний. Наоборот, Бухарину были предоставлены такие условия тюремного содержания, что почти год пребывания под стражей он посвятил очень плодотворной литературной и научной работе.

Еще известно, что кроме признаний на процессе по делу правотроцкистского блока Бухарин давал показания следствию по меньшей мере четырежды: 2 июня 1937 года;[350]14 июня 1937 года (процитированы в справке реабилитационной комиссии Шверника 1964 года[351]), 1 и 25 декабря 1937 года (упоминались Вышинским на процессе 1938 года).[352] Причем последние по времени показания были получены уже после широко теперь известного письма Сталину от 10 декабря 1937 года, где Бухарин настаивает на невиновности в преступлениях, в совершении которых он сознался на следствии. И если бы в распоряжении историков оказался текст этих признательных показаний, то они стали бы основой для оценки правдивости того письма. Пока же мы знаем, что все названные здесь документы существуют, и в той части, которая нам известна, Бухарин подтвердил на процессе истинность изложенных там сведений.

Известны показания Бухарина, датированные 20 февраля 1938 года, т. е. совсем незадолго до процесса.[353] Правда, «признаниями» их назвать нельзя, ибо почти целиком они посвящены опровержению обвинений в соучастии Бухарина в заговоре с целью убийства Ленина в 1918 году.

Стенограммы допросов и признательные показания Бухарина до сих пор остаются неизвестными и неисследованными источниками. На их рассекречивание наложено табу. И тот факт, что один из таких документов все-таки был предан огласке, ничего не доказывает: публикация стала возможна благодаря случайному стечению обстоятельств, а не вследствие каких-либо решений российских властей, которые доныне предпочитают хранить такие документы в глубокой тайне.

Конечно, исторических свидетельств гораздо больше. Виновность Бухарина подтверждается значительным и все растущим числом материалов, уже известных сегодня. И все они, взаимно подкрепляя друг друга, непротиворечиво согласуются только с представлениями о серии реально существовавших и связанных между собой заговоров, подобных тем, что описаны в советских документах сталинского времени и подтверждены в показаниях Бухарина и других подследственных.

Все, кто придерживается мнения, будто приведенные выше свидетельства сфальсифицированы, признания сфабрикованы, а сами обвиняемые ни в чем не повинны, должны ясно отдавать себе отчет, что доказательств в пользу такой точки зрения попросту не существует. Но именно она по-прежнему остается исключительно влиятельной, «ортодоксальной» и господствующей системой взглядов. И лишь неясно, как такое вообще возможно!

Историческое свидетельство приобретает значение доказательства, когда оно противостоит чему-то более основательному: гипотезе или, как в рассматриваемом случае, — концепции, парадигме. Предмет нашего исследования — «антисталинская парадигма» советской истории и политики 1930-х годов. Проблема, с которой мы сталкиваемся, состоит в следующем: что случится, если будет накоплена критическая масса свидетельств, ставящая под сомнение парадигму?

«Антисталинская парадигма» (она же троцкистско-хрущевско-горбачевская, или концепция «холодной войны»), когда речь заходит о подсудимых московских показательных процессов, а среди них о Бухарине, гласит: все они, несмотря на их признательные показания, ни в чем не повинны. Некоторые отличия проявляются лишь при попытках объяснить причины появления таких признаний. Сама же по себе парадигма не допускает ни малейших колебаний в вопросе о вине осужденных.

Но нет лишь главного — собственно исторических доказательств, подтверждающих одно из ее ключевых положений, — что подсудимые, и в том числе Бухарин, невиновны. Сторонники и последователи парадигмы, таким образом, сталкиваются с серьезной проблемой. С одной стороны, вряд ли справедливость «антисталинской» концепции в их глазах подлежит сомнению. А тот факт, что доказательств как не было, так и нет, объясняется ими тем, что в конце концов вожделенные свидетельства когда-нибудь да появятся.

Куда менее завидно положение тех, кто считает, что доказательства когда-то существовали, но еще во время оно уничтожены по приказу Сталина. Конечно, такое предположение «спасает» положение, но дорогой ценой. Свидетельство не может исчезнуть совсем и навсегда. Чем большее число исследователей встает на такую точку зрения, тем менее разумными и менее научными становятся их умозаключения.

Объективный исследователь не может не признать, что существует иное объяснение событиям, и тем самым «антисталинская парадигма» не обладает монополией на истину и, следовательно, единственно верной считаться не может. Все, что известно о московских процессах, и в особенности о Бухарине, непротиворечиво согласуется с альтернативной исторической концепцией. Что же мешает исследователям принять ее? Вот некоторые из очевидных причин.

Рассуждения о «фальсификации московских процессов» лежат в основе «антисталинской парадигмы». Последняя полностью исключает саму мысль, что лица, осужденные на процессах, могут быть в чем-то виновны. Но стоит только отказаться от такого допущения, как аксиомы, как от всей парадигмы не остается и камня на камне.

«Антисталинская парадигма» как таковая уходит корнями в «закрытую» речь Хрущева на XX съезде КПСС (1956) и с того времени приобрела значение основополагающей исторической концепции сталинского периода. Ее троцкистская предшественница появилась еще раньше — в конце 1920-х годов. Таким образом, признать несостоятельность «антисталинской парадигмы» значит перечеркнуть труды нескольких поколений исследователей, посвященные московским процессам. И более того, потребуется переосмыслить и переписать заново всю историю СССР 1920-х — начала 1950-х годов.

Словом, у всех приверженцев «антисталинской парадигмы» — концепции советской истории, доминирующей по крайней мере с хрущевских времен, — есть веские основания считать ни в чем не повинными жертвами всех, кто в 1936–1938 годах был осужден на открытых московских процессах.

Как ясно из сказанного выше, с именем Бухарина связано довольно много первичных сведений. Но все они плохо укладываются в прокрустово ложе «антисталинской парадигмы» и полностью совместимы с концепцией, согласно которой на Бухарина следует возложить вину за преступления, в совершении которых он сознался на предварительном следствии и то же самое подтвердил в суде. В тех его показаниях изобличаются все ключевые фигуры двух предыдущих процессов, командиры Красной Армии, осужденные по делу Тухачевского, а также Троцкий — заочный подсудимый открытых московских судов. Таким образом, руководствоваться тем, что говорят первоисточники, что Бухарин виновен как минимум в признанных им самим преступлениях, — значит отрицать и «антисталинскую парадигму».