Покорение - Тереза Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пума вздохнул: каким образом случайная любовь к испанке пробудила в нем полузабытые чувства?
Вдруг Пума заметил еще одну фигуру, одиноко сидящую и смотрящую на реку. Подойдя ближе, он узнал касика — Человека Который Слушает.
Старик, обернувшись, молча показал ему, чтобы Пума приблизился. Некоторое время они вдвоем слушали звук воды. Потом старик заговорил:
— Ты не рассказал мне, что случилось.
— Да. — Пума вздохнул. Ему не хотелось и сейчас говорить об этом. Он предпочел бы молчать и слушать голос реки. И думать. Но, возможно, это и есть то место, где следует рассказать все.
— Я был продан команчам.
Человек Который Слушает кивнул, и Пума подумал, что касик уже обо всем знает. Ведь Птичка Порхающая В Пиниях знает.
— Команчи продали меня мексиканцам. Я провел год в мексиканской тюрьме.
Пума говорил быстро, торопясь преодолеть неприятную тему. Но лицо его вспыхнуло, а кулаки сжались от гнева. Ему было неприятно, что касик узнает, что с ним произошло.
— И это сделал мой сын, — голос касика был беспомощным.
— Да. — Пума почувствовал облегчение.
Некоторое время касик смотрел на реку, потом добавил:
— У меня больше нет сына.
Пума промолчал: он сочувствовал касику. Он знал, что тому нелегко было принять то, что случилось с его сыном.
— Вы наказали его на четыре года, не на вечность.
Старик посмотрел на Пуму:
— Это верно. Но тот человек, который покинул нас, полный ненависти, злобы и зависти, тот, кто хотел убить тебя, — не мой сын. Человек, продавший тебя команчам, это не мой сын. — Человек Который Слушает, покачал головой. — Он больше не тот юноша, которого я воспитал в своем вигваме. Что-то с ним случилось. Что-то повернулось в нем и взрастило ненависть.
Пума подумал и ответил:
— Он хотел стать касиком.
Каждый среди апачей знал об этом.
— Это правда, — согласился касик. — Но куда бы он повел народ? Я не мог согласиться, чтобы он стал касиком. Я должен передать народ Мудрому вождю, я не могу поддаться своей отцовской любви. Мой сын стал бы плохим вождем.
Это было правдой, если уж собственный отец отказал Злому в мудрости. Пума мог понять горечь отца. Потом он вспомнил время своего рабства и снова зажегся неприязнью.
— Из тебя получится хороший вождь нашему народу, — добавил касик.
Значит, Злой говорил правду, когда сказал, что его отец предпочел Пуму собственному сыну. Пума возликовал: несмотря на присутствие в нем испанской крови, его народ хочет видеть его касиком. Это была высшая честь для мужчины, которая возлагала на него ответственность и требовала мудрости.
— Ты пока еще молод, — сказал Человек Который Слушает. — Я не говорю, что ты уже готов к этому. Но ты станешь достойным этого.
Пума покачал головой:
— Я даже еще не обзавелся собственной семьей.
— Испанская женщина?
— Да.
Человек Который Слушает, спокойно сказал:
— Ну, что ж, это тяжело, когда человек не несет мира сам в себе. Но когда ты победишь свои сомнения, тогда ты станешь вождем.
Пума был потрясен. Откуда ему все известно? Может быть, касик — просто наблюдательный человек? Пума надеялся, что это именно так, а не иначе.
— А что, если победит испанская сторона меня самого? — нерешительно спросил Пума. — Испанская женщина сильна, я чувствую, как она зовет меня в свою жизнь.
Человек Который Слушает, покачал головой:
— То, что ты слышишь, это твой собственный голос, твоя собственная сила. Она идет изнутри тебя. — Он повернулся и пристально посмотрел на Пуму черными глазами. — Пока ты не придашь женщине свою силу, она не может быть сильна.
— Я нуждаюсь в силе.
— Да.
— Но как? Как мне сберечь свою силу?
Если бы касик сказал: оставь испанку, Пума бы так и сделал.
— Отдай ее. — Были слова касика.
Касик говорил нелепицу.
— Если я отдам свою силу испанке, я стану куклой, игрушкой.
— Возможно, — Человек Который Слушает, помолчал. — Значит, я выбрал неверно. И потерял еще одного сына.
Пума чувствовал растерянность. Ему надо было все обдумать. Отчего он чувствовал, что судьба его народа зависит от того, как он поступит с испанкой?
Человек Который Слушает, почувствовал его растерянность.
— Тебя уже обвиняли в том, что ты — испанец.
Пума кивнул. Он понял старика.
— Ты сам себя обвинил.
Пума опять кивнул — неохотно.
— Тебе было бы лучше поблагодарить за это Ши Цойи.
Пума готов был взорваться от возмущения. Но он сдержал себя.
— Это — часть проблемы. Зачем Ши Цойи сделал меня таким? Я чувствую себя разорванным на две части. Я не просил родиться полуиспанцем! — Теперь гнев в его голосе был явственно слышен.
Человек Который Слушает, пожал плечами:
— Я тоже не понимаю.
Пума чуть успокоился.
— Я прожил долгую жизнь, — продолжал Человек Который Слушает. — И впервые вижу, чтобы Ши Цойи допустил ошибку.
Пума пристально поглядел в лицо касику. Он что, смеется над ним? Пума увидел какие-то огоньки в черных глазах касика, но предпочел думать, что это отражение луны.
— Все это важно, — сказал с достоинством Пума.
— Очень, — согласился касик.
— Вы потеряли сына.
Касик кивнул и вздохнул:
— Очень важно…
— Я потерял отца, — сказал Пума, думая о своем отце-испанце. Он помолчал и подумал. — Откуда вы знаете, что я приму правильное решение?
Старик пожал плечами:
— Решение — всегда правильно.
— А ваш сын — разве он принял правильное решение?
Старик покачал головой:
— Не тогда, когда голова затуманена ненавистью и завистью.
— Он еще примет правильные решения?
Человек Который Слушает, пожал плечами:
— Мой сын тоже в войне сам с собой. Но может наступить время, когда он сделает свой выбор. Правильный выбор. А может, и нет.
— Так же, как и со мной?
— Так же.
Пума не знал, радоваться ли ему, что его сравнивали со Злым.
— А что в нас разного?
Человек Который Слушает, снова пожал плечами:
— Некоторые сказали бы, что это душа. Другие бы сказали, что ты избрал праведную жизнь. Я сам ничего не скажу.
Пума был разочарован. Ему хотелось исчерпывающих ответов. Пока он стоял и глядел на старика, ему казалось, что касик на его глазах становится меньше ростом. В конце концов это оказался всего лишь старик, сгорбившийся на скале над рекой.
— Доброй ночи, — сказал Пума.
Старик слабо махнул рукой; Пума повернулся и ушел в ночь.
Глава 28
Когда он вернулся в вигвам, Кармен все еще шила. Она взглянула на него и увидела в свете очага расстроенное выражение на лице Пумы. Она подняла бровь: