Удача леди Лайзы - Энн Бэрбор

Огонек подозрения вспыхнул в глазах сыщика, но он не стал больше продолжать расспросы, а только пообещал, что вор не уйдет от рук правосудия.

Гордый от сознания собственной важности, он отправился к выходу, а уставшие хозяева и слуги поскорее разошлись спать. Джем и Рави Чанд незаметно исчезли, и в маленьком элегантно обставленном кабинете остались только Лайза и Чад.

— Спасибо вам за помощь, — произнесла она утомленным голосом. — Без вас я бы просто не знала, что делать. — Она покачала головой. — У меня такое ощущение, что я все еще сплю, что утром проснусь и обнаружу, что все это было лишь ночным кошмаром.

— Да, не самое приятное завершение вечера, — согласился Чад.

— А как насчет пари? — эти слова Лайзы неожиданно громко прозвучали в ее собственных ушах, нарушив тишину.

— А что такое?

— Ну какое же может быть пари, если одна из ставок исчезла?

— Звучит так, словно вы не особенно-то верите в способности сыщиков с Боу-стрит. Но они могут преподнести вам приятный сюрприз. Может, они найдут вора и подвеска к вам вернется.

— Может быть…

Она слабо улыбнулась ему, и Чад подавил внезапное желание обнять ее. К своему удивлению, он услышал, как сам спрашивает:

— Если уж мы заговорили на эту тему, почему вы придаете так много значения именно подвеске?

В ответ Лайза лишь молча посмотрела на него. Что могла она ответить ему? Хоть она и убедила себя, что купила подвеску только ради вложения денег, но теперь не могла больше скрывать от себя правды. С неожиданной ясностью и болью она поняла, что причина ее упорных поисков пропавшей драгоценности заключалась совсем в другом. Она просто-напросто хотела вернуть ее Чаду. Она хотела хоть как-то смягчить его боль — ведь ему столько пришлось вытерпеть из-за слухов, выгнавших его из Англии. Кого она хочет обмануть? Она просто мечтала сделать Чада счастливым.

Лайза ахнула при этом открытии и, посмотрев на него, невольно заметила, что его взгляд стал пристальнее, глубже, как будто он хотел заглянуть ей в душу. Тепло его рук, которые лежали у нее на плечах, проникло в ее тело и разлилось по нему, вызывая дрожь. Она прижалась к нему, и, когда его губы приблизились к ее губам, ее руки непроизвольно поднялись вверх, чтобы обнять его. Его губы были теплыми и нетерпеливыми, и ее губы раскрылись в трепетном счастье. Руки Чада скользнули вдоль ее спины, а когда он коснулся ее груди, сдавленный крик желания сорвался с ее губ.

— О, моя дорогая, — прошептал он. — Старые привычки не умирают, нет?

Она дернулась назад, чтоб взглянуть на него, и чуть не согнулась от боли, которую причинили ей его слова. Старые привычки! Не только раздражающий недуг, но еще и это! Старая привычка, которой он уступает, будучи в настроении пофлиртовать. Она вырвалась из его рук, и чувство потери было просто невыносимым. То, что для нее было откровением, парящим ощущением счастья, для него было простым незатейливым инстинктом.

— Да, — ответила она надломленным голосом. — Но я собираюсь вот от этой избавиться. Пожалуйста, не нужно больше этого делать, Чад, потому что я не вынесу…

Она в смятении побежала прочь по коридору, оставив его смотреть ей вслед. Он быстро повернулся и пошел к себе домой.

Прошло еще несколько часов, прежде чем ему удалось заснуть.

На следующий день Лайза рассказала о краже подвески Томасу, который, в свою очередь, известил об этом ее страховую компанию. Фирма послала своих собственных сыщиков на место происшествия, и Лайза и ее мать провели утро весьма неприятным образом — отвечая на многочисленные вопросы и то и дело провожая в кабинет одетых в темное вновь прибывающих незнакомцев.

К тому времени, как они наконец уехали, Лайза уже чувствовала себя характерной актрисой какой-то скверной пьесы. В течение дня ее настроение не улучшилось, и, когда она встретила вечером Чада на небольшом рауте, устроенном миссис Коби-Чэссинс, ее ответы на его вопросы по поводу расследования были даже немного резкими.

— Выражения лиц господ из страховой компании, кажется, не обещают ничего приятного. Один из них даже заметил, что раз я хранила подвеску дома, вместо того чтобы поместить ее в банковский сейф, то, значит, мне не полагается возмещение убытков.

— Так вот и сказал?

— Да, но я быстро поставила его на место. В моем контракте оговорено только, что я должна хранить ее в надежном месте. Запертый шкаф в моем доме — явно не такое надежное место, как в банке, но я убедила его, что это соответствует букве договора.

Чад улыбнулся.

— Я сейчас просто вижу, как вы изящно выпроваживаете его из дома хлестким словом. Они хотя бы высказали какие-то догадки?

— Нет, но они назадавали кучу вопросов.

Она колебалась, пытаясь угадать настроение Чада по выражению его лица, освещенного пламенем свечей ближайшего к ним канделябра.

— Если честно, не удивлюсь, если кто-то из них вскоре снова заявится к нам.

Чад ничего не сказал.

Она неуверенно продолжала:

— Конечно, они спросили, кто еще, кроме меня, знал, где хранилась подвеска, и сразу навострили уши, когда я упомянула вас. Они также хотели знать, кто первым появился на месте происшествия после ограбления. Потом они поговорили со Стеббинсом и явно оживились, когда тот сказал, что вы ворвались в дом через дверь, выходящую в сад, не позже чем через пять минут после того, как он потерял сознание.

— Понятно…

Его тон был таким безучастным, что Лайза не могла угадать, какая эмоция скрывалась за ним. Она вздохнула.

— Чад, мне так жаль… Простите меня. Я бы не согласилась, чтобы такое случилось, и за все сокровища на свете.

— Я это знаю. — Его голос был слабым и еле внятным, он взял Лайзу за руку. — В конце концов, вы должны были рассказать им правду.

После этого у Лайзы не было возможности поразмыслить над всем произошедшим. Летиция встретила ее за завтраком маловдохновляющей новостью: она сказала, что они просто обязаны исполнить свой светский долг.

— Потому что, — объяснила она, покачивая головой, — мы давным-давно не наносили утренних визитов. Кэт Серстон родила на прошлой неделе мальчика. Ричард, конечно, до сих пор устраивает по этому поводу веселье, и мы больше не можем тянуть с поздравлениями. А еще — сестры Фэлбурн были у нас уже дважды с тех пор, как мы в последний раз были у них.

Никогда еще Лайза не чувствовала в себе такого нежелания появляться в модных гостиных, но настоятельный тон ее матери говорил о том, что она не примет никаких оговорок и упрашиваний.

Одетая в уличное платье из твидового шелка лимонного цвета, увенчанная широкополой шляпой, изысканная зеленая лента которой была сбоку завязана бантом, Лайза наконец вышла из дома в сопровождении леди Бернселл. Вдовствующая графиня была в элегантном коричневом платье из нежнейшей невесомой шелковой тафты, почти одного тона с ее волосами. Поверх этого шедевра портновского искусства был надет кремовый спенсер. Ее шляпка, тоже кремового цвета, была украшена коричневыми пушистыми перьями, которые колыхались в такт ее восторженным восклицаниям в адрес наследника Серстонов и его полных гордости папы и мамы, а позже точно так же аккомпанировали ее извинениям, приносимым сестрам Фэлбурн.