Мальчик из Брюгге - Жильбер Синуэ

— Что ты об этом думаешь? — спросил Идельсбад, тоже погрузившийся в созерцание произведения.

— Я ему немного завидую, но также понимаю, почему я не мог бы стать великим художником.

Дон Педро, которого позабавила серьезность Яна, заметил:

— Ведь он еще ребенок! Ничто не говорит о том, что его талант разовьется.

— О, так будет!

— Откуда такая уверенность?

—

Все очень просто: мне нравится то, что он делает.

Дон Педро постучал в окно и знаком попросил мальчика открыть дверь. Несколько удивленный, тот открыл.

Менесес спросил его на тосканском:

— Ты знаешь, кто такой Ван Эйк?

Тот ответил отрицательно.

— Это великий художник. Возможно, величайший. — Он представил Яна: — Вот его сын. Он находит твою картину восхитительной и убежден, что у тебя настоящий талант. Мы хотели бы, чтобы ты знал это.

Маленький флорентиец понимающе улыбнулся Яну, слегка наклонил голову в знак признательности и вернулся к своему полотну.

Они двинулись дальше, но на подходе к тюрьме Баргелло и зданию городского магистрата Идельсбад неожиданно остановился.

— В чем дело? — спросил Менесес.

— Вот там, у двери здания, разговаривают двое муж чин. Одного из них я узнал.

— Кто это?

— Лукас Мозер! Я говорил тебе о нем.

— Сообщник де Веера?

— Да.

— Но что он делает во Флоренции?

Ян ответил вместо Идельсбада:

— Должно быть, приплыл на одном с нами корабле. Странно, что мы его не видели.

— Более странным выглядит его присутствие здесь. Наверняка он знает, что тут должно произойти: этот Апокалипсис, адский огонь… По логике он должен бы находиться за тысячу лье отсюда. И тем не менее он здесь. Это подозрительно. А тебе знаком тот, кто рядом с ним?

— В первый раз вижу.

— Если уж кто и знает о готовящемся, так это Мозер. — Идельсбад вдруг решительно заявил: — Возвращайтесь до мой! Я вас догоню.

— Вы куда? — испугался Ян.

— Задержать эту падаль!

Покинув Яна и дона Педро, Идельсбад побежал к Баргелло.

Кто первый встревожился? Лукас Мозер или доктор Бандини? Лукас, конечно, потому что с ним чуть не сделалось плохо.

— Там… — заплетающимся языком выговорил он, — тот человек, который бежит к нам… Он убил Ансельма!

— Что? Вы уверены?

— Я точно вам говорю! Он наверняка меня узнал!

Ужаснувшись, он повернулся, чтобы убежать.

— Нет! Не туда! — крикнул Бандини.. — Следуйте за мной!

— Но…

— Черт побери! Да доверяйте же мне!

Идельсбад был уже недалеко от них… Доктор кликнул одного из часовых, стоявших у двери тюрьмы.

— Стража! Ко мне! Я доктор Пьеро Бандини. Личный врач Медичи. — Он указал на Идельсбада: — Этот человек покушается на мою жизнь!

Гигант остановился. Среди солдат возникло замешательство. Чувствовалось, что они в растерянности. Бандини снова крикнул:

— Повторяю, я личный врач Козимо!

Португалец попытался все же схватить Лукаса Мозера, испуганно отпрянувшего.

— Арестуйте его, черт побери! Это сумасшедший. Он всех нас убьет.

Заметив солдата, решившегося подойти к нему, Идельсад понял, что проиграл. Он развернулся, но его попытка отмела последние колебания стражей и одновременно подтвердила слова Бандини.

Гиганта мгновенно окружили десять вооруженных солдат.

Он даже не попытался сопротивляться.

ГЛАВА 25

По стенам камеры сочилась вода. В ней было почти темно, несмотря на то что рассвело уже два часа назад… В нескольких туазах от пола маленький зарешеченный фонарик скудно освещал камеру мертвенным светом. Сидя на засаленном соломенном тюфяке, прислонившись спиной к каменной стене, Идельсбад всю ночь переживал свой легкомысленный поступок. До чего же глупо он себя вел! Не только не смог схватить Мозера, но сам оказался за решеткой. И все из-за доктора, который, должно быть, уже далеко от Флоренции.

А Ян? Что с ним?

День успения наступил, а Идельсбад сидел здесь, плененный, прислушиваясь к малейшему звуку, шуму, свидетельствующему о начавшемся катаклизме. Он закрыл глаза, стараясь унять тревогу и грохочущее сердце. В итоге, устав бороться с самим собой, гигант уснул.

Он спал так крепко, что не услышал, как со скрипом открывается толстая железная дверь.

— Синьор Дуарте! — раздался голос. — Проснитесь. Вы свободны.

Идельсбад очнулся, моргая и не веря. Над ним наклонился тюремщик.

— Что вы сказали?

— Вы свободны. Мы сожалеем. Произошло недоразумение.

Португалец раздраженно заметил:

— Это я и пытался вам сказать. Никто не захотел меня слушать.

— Нам искренне жаль. Мы не должны были сомневаться.

— Кому я обязан свободой?

— Точно не знаю. Мне только известно, что курьер передал моему начальству конверт, надписанный рукой самого Медичи. В нем содержался приказ о вашем не медленном освобождении. На улице вас ждет какой-то человек.

«Без сомнения, Менесес, — подумал Идельсбад. — Он, наверное, был у Козимо».

Он покинул камеру и двинулся за тюремщиком к выходу из Баргелло.

Друг ждал его у двери.

— С тебя причитается, — бросил он. — Если бы я не был свидетелем всей сцены, ты бы до сих пор сидел в этой дыре.

— Очень тебе признателен, дружище. Однако ты мог бы постараться, чтобы я не просидел там всю ночь.

Менесес беспомощно развел руками:

— Я сделал что мог. К сожалению, с Козимо мне удалось встретиться только этим утром.

— Где Ян?

В— безопасности. Вместе с принцем Энрике. Инфант захотел, чтобы он был при нем. Они ждут нас в соборе.

— В соборе?

Дон Педро нетерпеливо объяснил:

— Сегодня же торжественная месса в Санта-Мария дель Фьоре. — Он потащил Идельсбада за руку. — Поторопимся. Служба уже давно началась.

Шагая к Соборной площади, он поинтересовался:

— Тот человек, который вмешался, чтобы защитить Мозера, тебе знаком?

— Если он не соврал стражникам, он якобы личный врач Козимо. Сказал, что зовут его Пьеро Бандини.

— Бандини? Я слышал эту фамилию. Надо полагать, он участвует в заговоре.

— А как иначе объяснить его действия? Чего ради ему защищать Мозера?

— Врач Козимо, — задумчиво повторил Менесес. — Решительно, эти люди просочились повсюду. Но пока болезнь Ольтрарно не перешла через реку, не отмечено ни единой попытки отравления колодцев. Любопытно, но никогда еще Флоренция не была такой спокойной. Подумать, так наши опасения необоснованны.

— Да что ты, Педро! Неужели ты серьезно думаешь, что болезнь эта возникла случайно?

— Почему бы и нет? Что я говорил в карете Козимо? Возможно, это неизвестное заболевание.

Идельсбад нахмурился. Он не только не верил ни одному слову; судя по беспокойству, появившемуся на его лице, утверждения друга, нисколько не убедив гиганта, породили в нем новую тревогу. Посчитав бесполезным продолжать разговор, он прибавил шагу.

По мере приближения к центру Идельсбад вынужден был признать, что дон Педро не преувеличивал, говоря о царившем в городе спокойствии. Но он был не совсем точен, разве что неосознанно; в воздухе, да и во всем чувствовалась необычная напряженность. Атмосфера была тягостной. Отсутствие прохожих восполнялось присутствием чего-то невидимого, угрожающего.

Подходы к Санта-Мария дель Фьоре тоже были почти пустынны, что выглядело совсем уж необычно для праздничного дня. Отпугивал ли прихожан кордон солдат перед папертью и вокруг Соборной площади? Или флорентийцы отсиживались по домам из боязни подхватить заразу?

Мужчины быстро взбежали по ступеням, ведущим к главному входу, и вошли в Санта-Мария дель Фьоре. Собор был наполовину пуст. «Что-то тут не так», — подумал Идельсбад. Страх оказался сильнее. Но зато первые ряды были полностью заняты знатными горожанами и высшими должностными лицами.

Гигант окунул руку в кропильницу и перекрестился, ища взглядом Яна. Мальчик был там, в первом ряду. Он стоял между Козимо и принцем Энрике. Успокоившись, Идельсбад занял место рядом с доном Педро в тени колонны.

Над нефом парила гигантская тень от купола Брунеллески. Величественного, невесомого, высокого. На его верху зияло отверстие, через которое лился поток света.

Идельсбад шепнул дону Педро:

— Зачем здесь эта дыра?

— Работы еще не совсем закончены. Сейчас изготавливаются светильники, которые закроют ее.

Хор запел молитву во славу Девы Марии. Песнопения подобно волнам перекатывались вдоль мозаик, омывали витражи, потом опадали к подножию алтаря.

Приближался момент раздачи святых даров.

— Не вижу твоего друга Гиберти, — опять шепнул гигант.

— Он там, позади Козимо. Рядом с ним священник, отец де Куза. — Дон Педро пробормотал: — Никогда не видел столько гениев, собравшихся в одно время и в одном месте. Брунеллески, Альберти, Фра Анджелико, Донателло, Микелоццо…

Его прервал звонкий, чистый голосок мальчика из хора, читавшего молитву.