Кормилица по контракту - Татьяна Александровна Бочарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она схватила тюбик с тональным кремом и принялась тщательно замазывать прыщ, который существовал скорее в ее воображении. Трудилась Валя долго – Кира успела спуститься, распорядиться насчет обеда, позвонить матери, а она все стояла у трюмо, попеременно орудуя то пуховкой, то кисточкой, то карандашом.
– Да хороша ты, хороша, сил нет, – насмешливо проговорила Кира, увидев подругу все в той же позе, в которой она оставила ее сорок минут назад. – Кажется, ты решила поразить Вадима в самое сердце. Он приедет, посмотрит на твое лицо и упадет в обморок от счастья.
– Брось, Кирочка, мне не до шуток, – Валя последний раз провела по губам помадой, – все-таки, что ни говори, когда Вадим уезжал, я была не такая страшная. Ну теперь вроде как ничего. – Она отступила от зеркала на шаг и полюбовалась своей работой. – Да, теперь сойдет.
– Вот дурочка, – Кира весело усмехнулась, – до вечера весь макияж сто раз сотрется. Снова будешь час у зеркала торчать?
– Не сотрется, – убежденно проговорила Валя, убирая косметичку, – я хорошо нарисовала, на совесть.
– Ладно, тебе видней, – согласилась Кира.
День тянулся медленно и томительно. Валя вся превратилась в ожидание. В семь часов Вадим сообщил, что он благополучно приземлился. В аэропорту его встречал Леша на машине, и к восьми они должны были приехать в коттеджный городок.
В половине восьмого Валя прилипла к окну. Даже плач Антошки, требовавшего, чтобы с ним поиграли, не смог заставить ее покинуть свой пост. Она, не отрываясь, смотрела на улицу, на бетонку, из-за поворота которой вот-вот должен был показаться знакомый черный «мерс».
Кира, глядя на нее, всерьез начала тревожиться.
– Слушай, Валь, ты бы отошла от окна. Во-первых, дует, грудь простудишь. А во-вторых… уж больно твое поведение напоминает знаменитую сказку Пушкина.
– Какую еще сказку? – не отрывая взгляда от стекла, проговорила Валя.
– «О мертвой царевне и семи богатырях». Помнишь, как там: «…Смотрит в поле, инда очи разболелись, глядючи с белой зори до ночи». Это про царицу, про то, как она ждала своего мужа.
– Ну и что? – равнодушно бросила Валя. – Что в этом плохого?
– Как что? Не помнишь разве, что дальше было?
– Плоховато, – призналась Валя, – я Пушкина вообще-то не слишком люблю. Мне больше Лермонтов нравится.
– Ай-ай-ай, какой позор! – Кира укоризненно покачала головой. – Стыдно классику не знать. Дальше случилась трагедия. Царь вернулся, а царица «восхищенья не снесла и к обедне умерла». Так-то, Валентина.
– Не беспокойся, я не умру, – хладнокровно проговорила Валя и, дохнув на стекло, протерла его рукавом блузки. – Черт, ничего не видать, все запотело.
Кира, пожав плечами, отошла от нее и, вытащив из манежа Антошку, пустила его ползать по ковру.
Наконец темень за окном прорезал яркий свет фар.
– Едут! – вскрикнула Валя и, пулей пронесшись мимо Киры, выскочила из комнаты.
Она бежала по ступенькам, и сердце у нее в груди радостно стучало в такт шагам. Сейчас, вот сейчас! Она увидит Вадима, обнимет его, прижмется щекой к его груди.
Наталья уже открывала дверь. По случаю возвращения хозяина она принарядилась и теперь вся сияла, как новенькая монетка. Вадим зашел в холл, поставил на пол легкий дорожный саквояж. Вид у него был усталый, но веселый.
– Валюшка! – Он широко улыбнулся и раскрыл объятия.
Она впорхнула в них, повисла у него на шее, зажмурившись от невероятного, нереального ощущения счастья. «Точно как во сне», – сказал кто-то внутри ее.
Валя приоткрыла глаза, осторожно заглянула Вадиму в лицо. Оно действительно было утомленным и бледным, на щеках чернела суточная щетина. Валя ласково провела по ней рукой.
– Колючий.
– Прости. – Вадим улыбнулся. – Так замотался, еле на ногах стою. А тут еще и рейс отменили, пришлось добираться на перекладных. Вот, побриться даже не успел.
– Ничего. – Валя поцеловала его и потрепала по волосам. – Ты мне таким больше нравишься.
– Как вы здесь поживали? Не скучали?
– Еще как! Просто выли от тоски.
Вадим весело рассмеялся, а потом легонько отстранил от себя Валю.
– Детка, мне нужно привести себя в порядок. Придется нам еще какое-то время побыть в разлуке. Не возражаешь?
– Нисколько. Когда приказать подавать ужин?
– Минут через сорок. А вообще-то, я и есть не хочу, только принять горизонтальное положение.
– Есть нужно обязательно, – строго проговорила Валя.
Спустилась Кира, подошла к Вадиму, поцеловала его.
– Здравствуй, Вадик. Рада тебя видеть.
– И я тебя, Кирочка. Ты нездорова? Выглядишь утомленной.
– Нет, со мной все в порядке. Мама. Позавчера ездила к ней – она совсем плоха.
– Может быть, нужно в больницу? Ты только скажи, это всегда можно устроить. – Вадим погладил Киру по плечу.
– Спасибо, Вадик. Я подумаю. Ты иди, мойся, отдыхай. Чуть позже будем ужинать. Я уже обо всем распорядилась.
Вадим кивнул, привлек к себе напоследок Валю, чмокнула ее в нос и ушел в кабинет.
– Вот видишь! – Валя обернула к Кире смеющееся, радостное лицо. – Дождалась и не умерла. Так что Пушкин твой здесь ни при чем.
– Ладно, ладно, – согласно закивала та. – Ты давай топай в детскую. А то там наш прынц в манеже без памперса сидит. Наверняка обмочил штаны. А я займусь хозяйством.
Валя побежала наверх.
Антошка действительно сидел в манеже и деловито грыз погремушку. Рядом красовалась аккуратная лужица.
– Ах ты, бесстыдник! – мягко пожурила его Валя. – Пора уже проситься на горшок.
– Ма-ма-ма! – радостно произнес малыш, поднимаясь на ножки.
«Надо будет сказать Вадиму, что он пытается говорить, – подумала Валя, – вот обрадуется, наверное!»
Она переодела Антошку, накормила его овощным пюре и уложила в кроватку. Немного покачала, чтобы тот уснул, и снова спустилась. Подошла к кабинету, потихоньку заглянула внутрь.
Вадим, очевидно, только что вышел из душа. Он стоял посреди комнаты в одних домашних брюках, голый по пояс, его мокрые волосы красиво поблескивали в свете люстры.
– Валя, ты? – Он обернулся на шорох, лицо его потеплело. – Иди сюда.
Она смущенно улыбнулась, продолжая стоять на пороге.
– Я просто взглянуть, как ты. Не буду мешать.
– Глупости. Ты никогда не мешаешь. Иди ко мне, говорю.
Валя скользнула в кабинет, прикрыв за собой дверь. Вадим обнял ее, потом подхватил на руки, отнес на диван. Они целовались жадно, ненасытно, и его поцелуи напомнили Вале Тенгиза – в них теперь была та же неистовость, первобытная страсть.
«Он любит меня! – молнией мелькнуло у нее в голове. – Иначе бы не сжимал в объятиях
