Ночь на хуторе близ Диканьки - Андрей Белянин

Конечно, знаменитая Нежинская гимназия дала ему столь высокое культурное воспитание, хоть за стол к самому польскому гетману или султану турецкому садись, а и тут бы не уронил себя, но по отношению к будущей невесте приятеля, которая впоследствии может и стать женой оного, молодой человек подошёл с особо деликатным обращением. То есть тихонько примостился у полураспахнутого по причине хорошей погоды оконца и осторожненько заглянул внутрь…

Взору его открылась уютная украинская горница, овальное зеркало на стене, иконы в красном углу, белёная печь в яркой росписи, накрытый к обеду стол, а перед ним босыми ножками по вязаной дорожке прохаживалась высокая стройная дивчина в простой вышиванке и юбке в клетку, чуть повыше круглых коленей.

Чёрные волосы заплетены в косу, столь длинную, что опускалась она аж до… до самой… короче, значительно ниже пояса. На голове яркий венок из цветов и шёлковых лент, на лебединой шее две нитки коралловых бус, грудь высокая, талия в гармонии, а личико столь прелестное, словно его божьи ангелы по ночам целовали.

Николя заворожённо смотрел на эту юную Психею из никому не известной Диканьки, и сердце его билось в радостном возбуждении. Нет, он не влюбился в пассию своего друга, но мысленно уже сделал себе пометочку – приложить все усилия, сдвинуть любые горы, а потребуется, так и молить самого генерал-губернатора киевского на коленях, лишь бы соединить эту пару…

– Что людям вздумалось говорить, будто я хороша? – простодушно надув губки, щебетала прекрасная дивчина, то так, то эдак вертясь перед честным зеркалом. – Лгут люди, совсем я не хороша! Разве хороши чёрные брови мои и карие очи? Чем хорош лоб мой, як у рыбы толстолобика? Неужели же нет ему равных на свете?

Она отошла на шаг назад, выпучила глаза и надула пухлые щёки.

– И что ж хорошего в этом курносом носе? А в губах? Их словно укусила пчела! А в косе моей, что ж, разве она не похожа на змею, душащую меня за шею! Нет, теперь я верно вижу, что совершенно не хороша!

– Ну як там, паныч? – шёпотом просипел Вакула, чуток высовываясь из-за плетня.

Николя обернулся, демонстративно закатил глаза и, широко ухмыльнувшись, показал большой палец.

– Нет, хороша! – Неожиданно всплеснув руками, красавица запрыгала, кружась на одной ножке. – Ах как хороша! Какую радость принесу я тому, кому буду женою! Пожалуй, он всю меня зацелует до смерти!

– Не, ну шо там Оксана, а?

– Чудная девка, – так же шёпотом ответил Николя. – А скромная-а… Полчаса крутится перед зеркалом и не наглядится, да ещё и хвалит себя вслух на всю хату!

– Да, парубки, вам ли я чета?! Вот посмотрите, как плавно я ступаю, а какие ленты у меня на голове! Вам и на ярмарке не увидеть богаче галуна! И вон ещё добра полные сундуки, и всё это накупил мне отец мой, чтоб женился на мне самый лучший джентльмен на всём белом свете!

Под каблуком изумлённого нехарактерным словом молодого человека хрустнул какой-то сучок. Кузнец охнул, быстро нырнув вниз, за плетень, да, на беду свою, свалив один из тех глиняных горшков, или макитр, что бабы вывешивают сушиться после помывки. Проклятая посудина рухнула на хвост любопытствующего уличного кота, который сколь громким, столь и противным мявком своим заставил кареглазую красавицу выглянуть в окошко.

– А вы кто? Разве хотите, чтоб приложила по спине лопатою? Вмиг пронюхаете, когда батьки нет дома.

– Э-э… хм, здравствуйте. – Выпрямившись во весь рост, Николя улыбнулся и отвесил церемонный поклон. – А я, видите ли, некий прообраз бога любви Купидона. Пришёл, так сказать, донести до вас добрую весть о некоем благородном парубке, сражённом вашими длинными ресницами прямо в своё козачье сердце!

– Ой, та шо ж вы такое говорите? – зарделась Оксана, опустив дивный взор свой. – Неужто я могла кого-то поразить в самое сердце? Сбрехнули, поди?

– Не смею брехать пред такой красотою и даже привычки оной не держу. Приятель мой до вас всей душой влюблённый и очень уж страдает. Не ест, не пьёт, исхудал от неразделённой любви.

– Ох ты ж мне, божечки, як же интересно вы рассказываете…

Николя только открыл рот, как капризная красавица заметила прячущегося за плетнём Вакулу.

– О, та я ж вон того знаю! Ты же Вакула, кузнец! Сын вдовы Солохи, за которою мой батька, старый дурень, волочится. Так шо ж, сундук мой готов?

– Бу…будет готов, моё серденько, – постучав себя кулаком в грудь, решился заговорить могучий кузнец. – Если б знала, сколько возился около него, три ночи не спал, не выходил из кузни, всё представлял, как ты тот сундук то раскрываешь, то закрываешь, то раскрываешь, то…

– Три ночи без сна, говоришь?! Оно и видно. Иди проспись, Вакула…

– Зато ни у одной поповны не будет такого сундука, – мягко игнорируя равнодушие хорошенькой кокетки, вступился за друга Николя.

– Железо положил такое, какое не клал на сотникову тарантайку, когда ходил на заработки в Полтаву! – взмолился скромный кузнец. – А как будет расписан! По всему полю раскиданы красные и синие цветы! Гореть, гореть будут як жар!

– Романтично, – милостиво кивнула Оксана, и друзья воспрянули духом.

– Не сердись же на нас, красавица! Позволь хоть поговорить та подивиться на тебя.

– Кто ж вам запрещает, говорите та дивитесь.

– Позволь хоть стать нам под подоконником твоим? – Николя подмигнул Вакуле, и тот, единым махом перелетев через плетень, стал навытяжку рядом с другом-гимназистом.

– Да кто ж вам мешает, стойте…

– Чудесная Оксана, позволь уж и поцеловать тебя! – произнёс ободрённый кузнец, раскатывая губы.

Николя со своей стороны также ринулся вперёд в намерении отхватить чисто дружеский поцелуй с румяных щёчек.

– Эй?! Да вам, гляжу, когда мёд, так и ложка нужна? – Оксана столь ловко выпуталась, нырнув обратно в хату, что герои наши едва не чмокнули друг дружку.

– Ну не любит она меня, паныч, – повесил нос Вакула.

– Абсолютно. Я бы даже сказал, с банковской гарантией!

– Мучит меня бедного, а я за той грустью света белого не вижу.

– Да ты что?! Ох, приятель, это ж…

– Люблю её, як ни один чоловик на свете не любил и любить не будет николи!

– Слушай, кузнец, а правда ли болтают, шо твоя мать ведьма? – вдруг вспомнила прекрасная Оксана, вновь появляясь в окне и проявляя интерес к беседе.

Вакула поднял на неё печальный взгляд, и она неожиданно рассмеялась. Смех этот будто бы разом отозвался в его сердце и тихо встрепенувшихся жилах так, что душа едва ли не воспарила под облака от невозможности расцеловать так приятно смеющееся лицо её…

– Что мне до матери, моё серденько? Ты у меня всё, что есть дорогого на свете.

– Гм, вообще-то нет, – осторожно вмешался Николя. – Я имею в виду, что нет, дражайшая пани Солоха, мама моего друга, ни в одном глазу не ведьма! У неё и документ об этом есть.

– А бабы в церкви гуторили, що до вас сам господин исправник с проверкою собирается?

– Уже был, всем удовлетворился и уехал, клятвенно обещая впредь до вашей Диканьки ни ногой!

– Вишь как чудно, – изогнула дивную бровку красавица. – Да только знай, Вакула, отец мой не промах, он и сам не женится на твоей матери.

– То как, покозакует и в кусты? – нахмурился кузнец.

– Ой, та я как бы того не говорила, – чуть зарумянившись от стыда за родителя, поспешила оправдаться Оксана. – Однако ж заболталась я с вами. Чего же не идут девчата? У Параськи на хате вечёрки сегодня. Мне становится скучно.

– Да бог с ними, моя красавица!

– Как бы не так! С ними же, верно, придут и парубки. Тут-то пойдут балы с подкатами. Представляю, сколько наговорят смешных историй!

– Вау?! – передразнил неудержавшийся Николя. – Так тебе весело с ними?

– Да уж веселее, чем с вами! По-любому!

В этот момент со стороны улицы раздался девичий смех и весёлые голоса, а через минуту или же пару минут в двери хаты козака Чуба уже ломилась весёлая компания из шести девиц и четырёх парубков. Девушки быстренько скользнули в дом, а молодые люди ревниво остановились напротив Николя и Вакулы.

– Издевается она надо мною, – тихо пробормотал кузнец. – Я ей столько же дорог, як проржавевшая подкова. Но пусть только примечу, кто ей тут нравится более моего, враз отучу!

– О, Одарка! – изумлённо воскликнула весёлая красавица, оборотясь навстречу к одной из девушек. – У тебя новые черевички! Ах, якие же воны хорошенькие! Та ще з вышивкой и золотом!

– Зацени, – тихо предложил Николя другу.

Вакула сунул нос в оконный проём, уставясь на обувь легкомысленной подружки его избранницы.

– Хорошо же тебе, Одарка, у тебя есть человек, который всё тебе покупает. А от мне, несчастной, некому добыть такие славные черевички…

– Опять завела ту же нудну шарманку, – проворчал бедный кузнец, сокрушённо качая головой. – Да уймись ты вже, моя ненаглядная Оксана, я тебе достану такие черевики, якие редкая варшавская панночка носит!