Кортес - Михаил Ишков

Я взял факел и в сопровождении Авилы, Ордаса и Берналя Диаса пролез через узкое отверстие. Внутри можно было выпрямиться. Я поднял факел над головой...

Тусклый свет разлился по помещению, ответом ему послужил нестерпимый желтоватый отблеск, который заполнил все помещение. Золото лежало повсюду уложенное в груды, в бруски, самородки. Кое-где стопками были собраны раскатанные золотые листы. На полках вдоль стен выставлены изделия: всевозможные сосуды, изображения животных и птиц. Особенно много было золотых уточек... Цепи - тончайшие, с украшенными самоцветами звеньями, а то подлиннее и потолще якорных, - были свернуты в бухты. Нагрудники, подвески всевозможных видов, шлемы, напоминающие клювы орла, пасти тигров, жезлы, изображающие стебли кукурузы, золотые стрелы дюжинами, богато украшенные жемчугом и драгоценными камнями гребни, жертвенные ножи, ожерелья, маски, тоже усыпанные самоцветами - всего не перечесть.

Несколько минут мы стояли, не в силах ни слова сказать, ни пошевелиться. Обилие золота отшибло всякую способность соображать. Казалось, все сокровища мира были собраны здесь, в этом обширном зале с низким потолком. Оглянувшись, я увидел в проеме перекошенное от изумления лицо Педро де Альварадо. Глаза у него были выпучены. Наконец я пришел в себя и, когда все выбрались из сокровищницы, приказал немедленно заделать проход, да так, чтобы никому и в голову не могло прийти, что кто-то чужой посмел вскрыть его. При этом дал волю чувствам, был резок, раздражителен уже во внутреннем дворе, при свете дня мне открылась зловещая угроза, которая таилась в этом кладе.

Менее всего я страшился, что Мотекухсома узнает, что мы до добрались до сокровищницы его отца. В тот момент наибольшую опасность представляли мои соотечественники, та таинственная сила, которая тотчас овладевает белым человеком, стоит ему хотя бы на мгновение увидеть блеск золота. Эта масса драгоценного металла могла кого угодно свести с ума. Здесь часовые не помогут... Чего можно было ждать от этой находки? Крутого падения дисциплины. Очень скоро солдатами овладеет жажда потратить награбленное и наворованное, начнется игра. Картишки, как оказалось потом, они нарисовали в один миг. Единственный путь заставить войско подчиняться - это по справедливости разделить доставшиеся нам сокровища, но сделать это можно было только с согласия законного владельца, иначе, позволив хотя бы в отношении язычников перейти грань дозволенного, будь уверен, в конце концов, также поступят с тобой.

Уже вечером, оставшись наедине с Мариной, я долго не мог заснуть. Судьба словно задалась целью беспрестанно подгонять меня кнутом к какой-то неведомой, пусть даже и манящей, но все же вызывающей ужас, цели. Проводником на этом пути выступала удача, которая в последнее время только и делала, что улыбалась мне. Я снова попал в замкнутый круг. Сидя на вулкане, в чужом, не скрывающем своего недоброжелательства городе, на куче золота, о которой теперь наверняка судачат у каждого костра, в каждом укромном уголке, я был просто вынужден захватить в плен Мотекухсому. Вить веревки из этого индейца не составит труда - он сам подсказал, как следует с ним поступать. Я верил, что подобный шаг будет последним в долгом походе, и с приручением Мотекухсомы, обращении его к лику Иисуса Христа и Девы Марии, мы наконец получим всю полноту власти над этой обильной, богатой золотом и серебром страной.

Меня поддержала Марина и все собравшиеся на тайное совещание офицеры, которым я приказал собраться в моей комнате. Правителя Мехико мы решили захватить хитростью.

* * *

На следующий день, после общевойсковой сходки, которая приняла решение взять индейского монарха в заложники, Марина отправилась во дворец Мотекухсомы и договорилась об аудиенции, которая была назначена на полдень. К тому времени все наше войско подготовилось к последнему, как мне казалось, акту этой затянувшейся, превышающее человеческие силы, драмы. Роты были построены во дворе, в жерла пушек забиты заряды. Наиболее сильные и умелые в ближнем бою солдаты группами стали собираться во дворце Мотекухсомы. Все были в латах, при оружии. Со мной отправились Альварадо, Сандоваль, Луга, Веласкес де Леон, Авила и ещё с десяток воинов, которые должны были занять позиции на всем пути следования от покоев местного императора до ворот дворца.

Встретил нас правитель ласково, после короткого приветствия предложил нам в жены своих дочерей, которых у него было изрядное количество. Я вежливо отказался - объявил, что согласно нашему закону у нас может быть только одна супруга. В этот момент мне подали тайный знак, что ребята заняли намеченные места.

- Что с тобой, Малинцин, отчего ты вдруг посуровел? Какая неприятность омрачила твое чело? - сразу насторожился Мотекухсома.

- Великий государь, - начал я, - мне только что сообщили, что вопреки дружеским чувствам, которое мы испытываем к вам, вопреки всем заверениям в мирных намерениях, ацтекские воины напали на город Веракрус. Погиб наш доблестный друг, комендант города, сеньор Эскаланте и ещё несколько испанцев. Нападение было совершенно в тот момент, когда мы получили с мексиканской стороны предложения покончить дело миром.

Неподдельный страх появился на лице правителя. Я не дал ему возможности оправдаться и ещё более грозным тоном продолжил.

- Подобное злодеяние не должно остаться без самого тщательного расследования, а до той поры, пока истина не обнаружится, пока не станет окончательно ясно, по чьему приказу была пролита кровь, я прошу вас пройти с нами в покои вашего славного отца Ашайякатла. Так будет спокойнее и удобнее для вас и для нас.

Мотекухсома побледнел, как смерть. Лицо его исказила страшная гримаса. Он воскликнул.

- Слыхано ли, чтобы великий государь, подобный мне, добровольно покинул собственный дворец и по собственной воле отдался в плен чужеземцам! Я согласен, что причины стычки на побережье должны быть расследованы. Вот мой перстень, предъявителю которого должен повиноваться всякий, кто живет в Мехико и на принадлежащих ему территориях. Я немедленно пошлю гонца с предписанием, чтобы вождь виновный в нападении на побережье, немедленно прибыл в столицу, где мы добросовестно изучим все обстоятельства этого злодеяния. Однако, Малинцин, мне кажется, ты преступаешь обязательный для всякого гостя закон гостеприимства и пытаешься навязать мне, полновластному хозяину этой страны, свою волю.

Наступил решающий момент. Теперь отступать было поздно - или здесь в самом сердце Теночтитлана прольется наша кровь, или этот туземный вождь подчинится нашим справедливым требованиям.

- Ни о каком плене или любом другом стеснении ваших прав и речи не может идти. Мы всего-навсего настаиваем, чтобы вы сменили место пребывания и по-прежнему полновластно и без всякого нажима руководили своей страной. Мы были вынуждены пойти на этот шаг исключительно в целях вашей и нашей безопасности, чтобы никакие посторонние обстоятельства или злые люди не смогли помешать отправлению правосудия, к которому вы, великий государь, имеете такую большую склонность. Нам известно, что в начале вашего правления вы навели порядок в судопроизводстве, после чего ваша страна стала небывало процветать. Поэтому мы вполне полагаемся на ваш суд, который должен определить истинных виновников случившегося. Кроме того, эти изменники-чолульцы настаивали, что именно от ваших послов получили приказ жестоко расправиться с нами.

Мотекухсома долго молчал, мы обступили его. Сановники, пораженные прозвучавшими в зале для приемов речами, начали было скапливаться у выхода. Намерения у них были явно недобрые, однако Берналь, стоявший у выхода из зала, обнажил меч и отогнал индейцев.

Мотекухсома вскочил, однако тут же сел на прежнее место.

- Даже если бы я согласился последовать за вами, мои подданные никогда не простят вам такое унижение.

- Стоит вам, государь, проявить добрую волю и объявить, что вы совершаете это шаг по собственной воле, в интересах государства, и они покорятся. Ведь, как нам известно, не бывало такого в стране ацтеков, чтобы кто-то осмелился перечить воле тлатоани.

Так мы долго препирались. Мотекухсома предлагал отдать в заложники своих сыновей и дочерей, однако я стоял на своем. Наконец Веласкес де Леон не выдержал, выхватил наполовину шпагу и тут же опять с шумом вогнал её в ножны.

- Какой смысл тратить слова на этого варвара! Отступать поздно. Схватим его, а если будет сопротивляться, вонзим шпаги в его сердце.

Губы у Мотекухсомы дрогнули. Он обратился к донне Марине с просьбой перевести, что сказал этот представительный, богато одетый чу земец.

Марина кротким голосом объяснила повелителю, что пополокас не желают отступать от своих требований, и если он не последует за ним, то в них сейчас проснется дух бога войны. Тогда они впадут в неистовство и ацтеки осиротеют. Зачем лишать единственной надежды свой народ, добавила он. Еще страшнее, что подходит час, когда просыпаются чудовища грома и молний, чей голос жители Теночтитлана слышали вчера вечером. Они требуют жертв и утихомирить их можно только исполнив волю Малинцина. Что в этом преступного или недостойного, если великий Мотекухсома по собственной воле перейдет в покои своего отца, могучего Ашайякатла. В его положении ничего не изменится, он по-прежнему будет окружен домашними, весь строй его жизни, ежедневные утехи, любимые жены и наложницы будут приходить к нему по его первому же требованию, и, самое важное, порядок в мире, который столько лет так успешно поддерживал великий Мотекухсома, останется прежним. Если же он проявит строптивость, то это будет знак богам, что они ошиблись в нем. Они отвернутся от него, тогда нельзя даже представить, что случится со вселенной, с круговоротом дня и ночи, с блеском могучего солнца Тонатиу, воплощения Уицилопочтли. Если он считает подобный поступок унижением, он ошибается. Это испытание, которому желают подвергнуть его небожители перед великой наградой, которая ждет его. Сейчас они всего лишь наблюдают. Боги замерли...