На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

Позднее в тот же день, после еще одних захватывающих дух десяти минут с Диттани в полосатом шалаше из пальметто во время дневной партии в крокет, большая часть компании ушла отдыхать. Кит блуждал по дому и услышал приближающиеся звуки фортепиано, как ему показалось, из музыкальной комнаты. Он пошел на звук: незавершенные фразы, после которых появлялись новые, столь же неполные, аккорды, в которые ему удавалось попасть лишь случайно, перебирая клавиши, но абсолютно никогда он не обдумывал музыку..... Он шел сквозь затемненный янтарный свет, словно весь электрический ток вытек из дома, постепенно убывая, как газовый свет под рукой на тайном клапане. Он огляделся в поисках настенных выключателей, но не увидел ни одного. Ему показалось, что в конце одного из коридоров он увидел удалявшуюся темную фигуру в поношенной одежде, на голове ее был один из тех колониальных пробковых шлемов, которые, как говорят, носят исследователи. Кит понял, что это, должно быть, предмет многих обсуждений  — паршивая овца Флитвуд Вайб, вернувшийся из очередной экспедиции.

  Р. Уилшир Вайб не вызвал расположение племянника с помощью своего обычного «шоу» африканского фиглярства и прилипчивого напева:

   Когда придут ме-естные, охваченные желанием убивать!

   Когда твоя жизнь не стоит ни цента!

   Глазами не хлопай, стань берсерком,

   Можешь даже опоздать на работу.

   Что ты будешь делать, когда

   Они с криками придут за тобой?

   Побежишь через джунгли,

   Пытаясь не стать е-доо-й!

   Поскорей отсюда, в далекий край,

   Не найдешь киоск с хот-догами (ухуу!),

   Что они едят вместо этого  —

   Барбекю из мозгов прямо из твоей головы,

   Так что если ты собрался туда,

   Послушай, что я тебе скажу:

   Не хочешь стать чьей-то едой?

   Лучше сядь на быстрый

   Авто-моо-биль!

 Все собрались вокруг «Стейнвея» в гостиной, чтобы подпеть этой песне. Море веселья для всех, кроме Флитвуда, который минимум тридцать два раза за ночь подошел к бару, чтобы не обижаться.

  — Они на самом деле не знают, что я здесь,  — признался он Киту.  — Если знают, только как если бы кто-то мог заметить призрака, но, как вы уже, наверное, знаете, это не самые духовные люди на свете. Когда-то я надеялся, что Диттани сможет избежать общего разложения, но теперь  — нет.

  —  Она кажется мне достаточно непосредственной.

  — У меня всё меньше прав о чем-то судить. На самом деле, вы не должны доверять ничему, что я говорю об этой семье.

   Кит рассмеялся:

 — О, прекрасно. Логические парадоксы. Их я понимаю. Хорошо.

   Они достигли вершины крутого склона, где росли клены и черный орех, некоторые деревья уже были старыми, когда сюда прибыли первые европейцы, особняк был скрыт листвой где-то внизу.

 — У нас всех была привычка приходить сюда зимой и кататься на санках. В те времена склон казался почти вертикальным. А посмотрите туда.

Он кивнул на запад. Сквозь мили угольного дыма и солевого налета Кит рассмотрел несколько почти невидимых башен города Нью-Йорка, из облаков на него опускались радиальные снопы солнечного света, казалось, что там  — почти их собственные небесные прототипы, то, что фотографы называют «двухминутным небом», которое было обречено вскоре омрачиться, может быть, даже пошел бы дождь.

 — Когда я приходил сюда один, смотрел на город, думал, что здесь должен быть какой-то портал в другой мир... Я не мог представить какой-либо непрерывный пейзаж, который естественным образом мог бы привести оттуда, где я находился, в город, который я видел. Конечно, это был Квинс, но к тому времени, когда я об этом узнал, было уже поздно  — я был одержим мечтой перехода через невидимый портал. Это мог быть город, но это не должен был быть город. Это был скорее вопрос понимания невидимой сути.

   Кит кивнул:

 — И...

 Флитвуд стоял, спрятав руки в карманы, медленно качая головой:

 — Есть истории и карты, которые это подтверждают... слишком часто это встречается во многих языках и историях, чтобы быть просто принятием желаемого за действительное... Это всегда  — скрытое место, путь туда неочевиден, география скорее духовная, чем физическая. Если вам доведется там оказаться, вы будете в полной уверенности, что вы не открыли это место, а вернулись туда. В одно мощное мгновение просветления вы вспомните всё.

 — Дом.

  — О... Он вслед за Китом посмотрел вниз, в сторону невидимого «большого дома» в лучах последнего солнца на листве.  — Есть дом, а есть  — дом, знаете ли. В наши дни все мои коллеги заняты поиском водопадов. Чем зрелищней водопады, тем больше шансов открыть дорогой отель... Кажется, всё, чего я сейчас хочу  — это движение ради движения, то, что ваши друзья называют вектором, полагаю.... А существуют векторные неизвестные величины?

 — Векторы... можно вычислять. Конечно. Но, наверное, вы имеете в виду что-то другое.

 — Этот всегда указывает вдаль, а тот,  — указывая на мерцающий мегаполис, возвышавшийся за его головой,  — туда, где есть деньги.

 Он немного подождал, словно у телеграфного клопфера, чтобы получить какое-то подтверждение от далекого незримого.

 — Знаете,  — продолжал он,  — там встречаются такие странные персонажи. Они приходят, потом не появляются снова несколько месяцев, иногда  — вообще больше не появляются. Миссионеры, дезертиры, граждане троп, то, чему они клялись в верности  — дорога, тропа, река, всё, что могло бы привести их к следующему горному хребту, следующему изгибу реки, проступающему из сырого света. «Дом»  — что бы это ни было, что это могло значить для них? Я расскажу вам историю о Небесном Городе. О Сионе.

Однажды ночью в Восточной Африке (он уже точно не помнил, где) Флитвуд встретил Ицхака Зильберфельда, сионистского агента, который путешествовал по миру в поисках возможностей для создания родины евреев. У них быстро началась дискуссия о бездомности в противовес владению имуществом. Лихорадка, злоупотребление местными наркотиками, кровавые конфликты с племенами, повсеместные и непрекращающиеся  — тысячи угроз для белого вторжения сюда, многие из них невидимы, но по мере обсуждения они вызывали всё больше беспокойства.

 — Что такое современное государство,  — заявил Ицхак,  — если не пригородный участок, только большего масштаба? Антисемитизм проистекает непосредственно из пригородного страха перед теми, кто всегда в движении, кто разбивает лагерь на ночь или оплачивает аренду, в отличие от Хорошего Гражданина, который верит, что ему «принадлежит» его дом, хотя, скорее всего, он принадлежит банку, возможно, даже еврейскому банку. Все должны жить в односвязном пространстве, вокруг которого  — сплошная линия. Некоторые носят веревочки из волос, чтобы отпугнуть змей. Все, кто живет за пределами участков любого размера, автоматически становятся угрозой для порядка пригородов и, в более широком смысле, для Государства. Удобно, что у евреев своя история безгосударственности.

  — Но ведь не зазорно хотеть иметь свой собственный участок земли, разве нет?  — возразил Флитвуд.

  — Конечно, нет. Но страна евреев станет объектом вечной ненависти тех, у кого нет собственности  — это обязательная часть императива предместий. Ненависть переносится на какую-нибудь новую цель, вот и всё.

А где еще они могли бы проявить себя: в ужаснейших джунглях, на мирном пространстве пастбищ, всё никак не успокоятся, никаких конфликтов интересов, высокие, плодовитые, здоровые, неуязвимые и т.д.? Свернут ли они на другую тропинку, или пересекут горный хребет, или вдруг увидят тайный ход в пречистую страну Сион?

 Солнце клонилось к закату, а они продолжали обсуждать благословенную возможность.

 —  Это реально?

   Пожал плечами:

 — Да... Или нет.

  — Или у нас обоих лихорадка.

   Они разбили лагерь на поляне у маленького водопада и разожгли костер, чтобы приготовить еду. Ночь началась, словно номинально.

   — Что это было?