Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848 - Иван Жиркевич

Граф жил вельможей, на большую ногу, если не с роскошью, то во всем виден был большой достаток. Дом и все надворные строения были прочные, каменные и с красивой наружностью, сад большой, с подстриженными тенистыми аллеями, клумбами, полными цветов, содержимый в большом порядке цветочных, фруктовых с персиковыми, абрикосовыми и сливными деревьями, посаженных в грунт и в кадках, виноградных оранжерей и ананасных теплиц имелось несколько; кроме того, находился громадных размеров грунтовой сарай, в котором посажены были шпанские вишни, и надо правду сказать, что после Тачина нигде мне не приводилось видеть такое изобилие и есть таких вкусных и сочных фруктов, в особенности персиков, известных под названием «Венусов» (Venus). Их ели и утром до обеда и после обеда, они, можно сказать, не сходили со стола, кроме того, всякий, кто бы ни пожелал, шел в оранжерею или в грунтовой сарай и срывал сам с деревьев плоды, и все-таки их было в таком множестве, что гости, бывавшие у Чернышевых, массами отвозили к себе домой. А приезд гостей к ним был не малый; граф славился своей приветливостью и своим хлебосольством далеко. В известные дни в году, в именины жены и свои, у них собиралось на конюшнях до 500 коней приезжих гостей, которые пробывали не день, а два, три, а иногда и более. Тут развлечения сменялись одни другими, устраивались танцы, катания на озере днем и ночью с песенниками, музыкой, бенгальскими огнями, сжигались блестящие фейерверки, а угощениям не было конца. Не проходило дня, чтобы кто-либо из соседей не приезжал к ним, так что положительно можно сказать, Чернышевы за все время моей стоянки у них ни одного дня не были одни дома. Себя, жену и офицеров я тут не включаю, так как мы смотрели на себя, как на членов этого милого семейства. Многочисленная прислуга и такая же дворня содержалась хорошо, отпускалось им все в изобилии, и она не представляла тот грустный вид нищеты, какой мне довелось впоследствии видать у других помещиков. Крестьяне, не обремененные очень работой, тоже были довольно зажиточны, судя по тому количеству сложенных одонков хлеба,[332] которое я нашел уже зимой, в январе месяце, а равно по тем постройкам, которые принадлежали крестьянам. Граф входил весьма мало в хозяйство, а всем распоряжалась графиня. Она назначала работы, проверяла конторские отчеты, управляющего, занималась постройками, садом, фабриками, которых было несколько, но самая замечательная из них полотняная, ткавшая превосходное столовое белье и английского пике одеяла. Лечила сама больных в устроенном ею лазарете, всюду вникала бдительным оком и находила время разделять наше общество и оживлять его своим присутствием. Трогательно было смотреть на отношения, которые существовали между мужем и женой, как они обоюдно старались сделать друг другу приятное и с какой неподдельной радостью глядели на доставленное удовольствие. Остальные члены семейства жили между собой тоже в большой дружбе и боготворили своих родителей, в особенности отца.

Граф, занимаясь из всего огромного своего хозяйства одним конным заводом, состоявшим более чем из 400 голов замечательных лошадей, в особенности по статям их, и содержавшимся в отличном порядке, был человек весьма мягкий, любивший общество и его развлечения, был не без причуд, и одной из его странностей была страсть к разным родам сюрпризов, и если не каждый день, то по воскресеньям или по праздникам всегда находили в доме что-нибудь необыкновенное. Однажды утром я с двумя офицерами отправился гулять в графский сад, куда мы имели обыкновение ходить ежедневно перед обедом, и здесь увидали на довольно дальнем расстоянии от дома деревенскую хижину, покрытую берестой; нас удивила вывеска, на которой были изображены три красавицы в самых соблазнительно красивых позах и над ними надпись: Aux bons gourmands! Натурально, что это возбудило наше любопытство и мы вошли в «ресторан». Но каково же было наше удивление, когда представился нам прислужник в бланжевой куртке и панталонах, в фартуке, с колпаком на голове, держащий в руках карту кушаньев, – сам граф, едва узнаваемый в этом наряде. Он тотчас предложил нам выбрать, какие мы пожелаем блюда, вин, сигар, табаку и всяких прохладительных напитков. Сам вынес нам маленькие столики на воздух и прислуживал, как самый исправный служитель. Явясь к обеду, мы, разумеется, все рассказали, чему много смеялись, и граф об одном только нас просил – ежедневно посещать его трактир, но не более трех лиц разом, чувствуя себя не настолько расторопным и ловким, чтобы исправно услужить более многочисленным посетителям.

В другой раз после обеда мы отправились в лес для прогулки, и графиня приказала, чтобы к возвращению нашему, часа через два, был бы приготовлен чай на балкон, рассчитывая вернуться немного ранее домой для некоторых хозяйственных занятий. Въехав в лес на длинной долгуше,[333] в которой могло легко поместиться до 18 человек, мы шагом подавались вперед, наслаждаясь вечерней прохладой и весело разговаривая между собой; граф был с нами, едва мы въехали на довольно большую поляну, как нас поразило неожиданное зрелище. Посреди поляны возвышалась большая, изящно убранная палатка, вся в зелени и цветах, взятых из графских оранжерей, обвешанная вся разноцветными фонариками. В палатке и кругом ее виднелось много народу, который с криками приветствовал наше появление. Подъехав ближе, мы встречены были музыкой и знакомыми соседями, приехавшими по настоятельной просьбе графа, в самых простых домашних костюмах, не в дом, а прямо к шатру, куда граф объявил, что к такому-то часу привезет свое семейство, которому он хотел сделать сюрприз, устроив неожиданный пикник. В лесу были разбиты другие небольшие палатки для играющих в карты, для куренья, а в прочих разливали чай и стояли фрукты и разные прохладительные напитки, а из самой большой палатки раздавался непрерывный стук ножей, возвещавших, что возбужденный желудок гостей, чистым воздухом и моционом танцев, в скорости получит вожделенное удовлетворение. Лошади и люди приезжих размещались у устроенных для сего коновязей, тоже в лесу, около которых горели громадные костры. Вся эта проделка графа так была им устроена скоро и тайно, что, кроме его и управляющего, им посвященного для приведения в исполнение некоторых его распоряжений, никто в доме до последней минуты и не подозревал. Нечего и говорить, как все веселились на этом импровизированном вечере, и только когда солнце поднялось уже высоко, решились покончить танцы и разъехаться по домам, благодаря от души милого графа за доставленное всем удовольствие.

Много было делано графом и других сюрпризов и неожиданностей, но все доказывали доброту и приветливость его, так как все они клонились к тому, чтобы доставить удовольствие лично одному или вообще всему обществу, и теперь, повторяю вновь, память об этом почтенном семейств и стоянка у них навсегда составляют мои самые светлые воспоминания.