Оскар Уайльд и смерть при свечах - Джайлз Брандрет

Наш поезд уже катил по юго-восточным предместьям Лондона. Днем унылые улицы и покосившиеся дома представляли собой едва ли не самые отвратительные трущобы столицы. Ночью мерцающие свечи в оконных проемах и газовые фонари в переулках превращали нищету в волшебную сказку, ряды дешевых многоквартирных домов становились домиками Ганса и Гретель. Оскар проследил за моим взглядом и понял, о чем я подумал.

— Иногда иллюзия может быть утешением, — сказал он.

Вероника проснулась. У нее были усталые глаза; кожа побледнела (пудра осыпалась); волосы выбились из прически и окутали плечи. Я никогда не видел ее более естественной, или более уязвимой. Она мягко улыбнулась мне и не отводила глаз, задерживая мой взгляд. У меня захватило дух — настолько она была прелестной.

Поезд сбавил скорость, мы подъезжали к конечной станции. Вероника поправила волосы, потянулась и повернулась к Оскару.

— Я должна принести вам свои извинения, мистер Уайльд.

Оскар встал и поклонился ей, после чего поднял руки, чтобы снять с багажной полки одну из сумок.

— Вы ничего мне не должны, дорогая леди.

— Нет, я должна принести извинения, — повторила она. — Сегодня утром я вела себя несдержанно и недостойно. Я не знаю, что на меня нашло. Надеюсь, вы простите меня и докажете это, навестив завтра вечером, чтобы выпить за мой день рождения.

— Сочту за честь, — кивнул Оскар. — А Роберт тоже приглашен?

— Он знает, что приглашен! — Вероника наклонилась ко мне, взяла мою руку и поцеловала.

— Хорошо, — сказал Фрейзер, хлопнул себя по коленям и быстро встал. Поезд со скрежетом остановился. — Значит, договорились. Увидимся завтра в шесть часов вечера на Лоуэр-Слоун-стрит. А сейчас?

Мы все уже были на ногах и собирали свои вещи.

— Я вернусь к своей тетушке на Бедфорд-Сквер, — сказала Вероника. — Конечно, она меня не ждет и не любит сюрпризов, но ничего страшного не произойдет. Она с сомнением отнеслась к моему путешествию в Париж без компаньонки, преждевременное возвращение должно ее успокоить.

— Я не имею удовольствия быть знакомым со старшей миссис Сазерленд, — сказал Оскар, надевая свое бутылочно-зеленое пальто с каракулевым воротником. — Полагаю, завтра вечером она к нам присоединится?

— Думаю, нет, — ответила Вероника. — Тетушка не выходит из дома после наступления темноты. Она принадлежит к другому поколению.

— Ах, вот оно что, — сказал Оскар, открывая дверь вагона и протягивая чемодан стоящему на платформе носильщику. — Однако из каждого правила есть исключения. Моя мать никогда не выходит из дома днем. Она испытывает отвращение к грубому дневному свету.

Нас всех озарял бледно-желтый свет газовых фонарей вокзала Виктория. Словно гид из конторы мистера Кука, ведущий экспедицию по боковым улочкам Флоренции, Оскар зашагал вперед, высоко подняв трость (за нами следовали четыре носильщика), к стоянке кэбов во внутреннем дворе перед вокзалом. Впереди стоял двухколесный экипаж.

— Вы не согласитесь доставить молодую леди на Бедфорд-Сквер? — спросил Оскар, протягивая кэбмену два шиллинга. Тот внимательно изучил монеты и что-то проворчал.

— Речь лондонских кэбменов кратка, но выразительна, — заметил Оскар.

Вероника села в экипаж и посмотрела на нас. Мне хотелось бы сказать, что она одарила меня на прощание самой теплой из своих улыбок, но это было бы неправдой. Она оглядела всех нас, никого не выделяя.

— Доброй ночи, джентльмены, — сказала она и помахала нам рукой. — A demain.

— Ваша невеста поразительная женщина, — сказал Оскар, положив руку на плечо Фрейзера, пока мы стояли и махали вслед удаляющемуся кэбу. — В ее душе горит огонь. Ослепительно-яркий огонь.

— Я так хотел сделать ей приятное, — пробормотал Фрейзер.

— Это непростая задача. Она обладает энергией и умом, у нее мужской характер, однако она родилась женщиной, и ей досталась скромная роль. Трудно быть счастливой при таких обстоятельствах.

Носильщики укладывали наши вещи в следующий кэб.

— Куда теперь? — воскликнул Оскар. — Выпьете со мной? Легкий ужин? Гренки с сыром и бокал шампанского?

Фрейзер продолжал смотреть вслед Веронике, хотя кэб уже скрылся из вида, и с некоторым усилием стряхнул с себя оцепенение.

— Я на Боу-стрит… Хочу еще раз допросить О’Доннела, — сказал он.

— Что? — вскричал Оскар. — Сейчас? В девять часов вечера! В субботу!

— Это время ничуть не хуже любого другого, — ответил Фрейзер.

— Немного странное время для допроса, вы не находите? — сказал Оскар, с некоторым недоумением глядя на инспектора.

Фрейзер рассмеялся.

— Перестаньте, Оскар, разве не вы настаивали на моем возвращении в Лондон «немедленно»? Я мог бы предоставить разбираться во всем Арчи Гилмору, но вы сказали: «Долг зовет». Вы хотели, чтобы я вновь начал расследование.

— Конечно, вы совершенно правы, — сказал Оскар, немного помолчал, потом взял Фрейзера за плечи двумя руками и посмотрел в бледное лицо инспектора полиции. — Могу я попросить вас об одолжении, Эйдан? Вы разрешите мне вас сопровождать?

На лице Фрейзера отразились сомнения.

— На Боу-стрит?

— Да.

— Но это несколько необычно, не так ли?

— Нет, речь не идет о моем участии в допросе, — продолжал Оскар, — это ваше дело, Эйдан, тут я все понимаю, я хочу лишь посмотреть и послушать. Вы верите в виновность О’Доннела, однако из сказанного Беллотти следует, что существуют косвенные улики… Я уверен, что О’Доннел не убивал Билли Вуда, но мне ни разу не довелось увидеть этого человека трезвым. Быть может, я не сумел его понять. В камере напиться ему вряд ли удастся…

— Не обязательно, — возразил Фрейзер. — Все зависит от того, какой сержант сейчас на дежурстве. Если у О’Доннела есть деньги, он сможет заполучить выпивку даже в камере.

— Пожалуйста, Эйдан, — взмолился Оскар.

Молодой детектив пожал плечами и вздохнул.

— Это выходит за рамки обычных процедур, но ладно… Поедем вместе. — Он распахнул перед нами дверцу кэба. — Поехали, ведь с самого начала это ваше дело, Оскар. Будет только справедливо, если вы увидите окончание расследования.

— Вы считаете, что мы близки к развязке? — спросил я, когда наш кэб свернул на Виктория-стрит.

— Я думаю, что О’Доннел признается, — сказал Фрейзер.

Через четверть часа мы остановились на Боу-стрит. Когда мы выбрались из брогама[104], Фрейзер вошел в полицейский участок первым, а Оскар задержался, чтобы уговорить кэбмена подождать нас с нашим багажом.

— Боюсь, мы можем задержаться на час, — сказал Оскар. — Если вы поставите кэб на противоположной стороне улицы, возле служебного входа в оперный театр, то сможете послушать последний акт «Лоэнгрина».

Кэбмен флегматично кивнул.

— Как скажете, сэр.

— Да, так и скажу, — ответил Оскар. — Вагнер — это музыка как раз для вас!

На лице кэбмена не отразилось понимания, но он снова кивнул и бросил в карман монету, которую вложил ему в ладонь Оскар.

— Музыка Вагнера самая лучшая, — настаивал на своем мой друг. — Она такая громкая, что можно все время разговаривать, и никто не услышит ни слова.

— Очень остроумно, Оскар, — прозвучал незнакомый мне низкий голос.

С противоположной стороны улицы к нам направлялся невысокий лысый мужчина в вечернем костюме, куривший большую сигару. Я его видел впервые, но он явно был знаком с Оскаром — моего друга знали все! — и Оскар, как только разглядел незнакомца, воскликнул:

— Гас! Гас! Как я рад вас видеть!

Невысокий мужчина оказался Огастесом Харрисом, импресарио Королевских театров «Друри-Лейн» и «Ковент-Гарден».

— Сегодня не дают оперу, Оскар. Там идет пантомима, как раз то, что вам нравится! «Синяя Борода» — сюжет в вашем вкусе! Проданы все две тысячи сто билетов! Если ходите составить мне компанию в ложе…

— Нет, огромное спасибо, Гас. Мой друг и я заняты.

Сэр Огастес Харрис посмотрел на синий фонарь, горящий над полицейским участком, и вопросительно приподнял бровь.

— Я сохраню вашу тайну, — усмехнулся он. — Спокойной ночи, Оскар. Доброго вам вечера, сэр, — кивнув мне, Огастес Харрис направился к противоположному тротуару, важно помахивая сигарой. На ходу он добавил: — Ирвинг рассказал мне, что вы пришли к нему на помощь. Браво. Он благодарен вам. Постарайтесь навестить меня в ближайшие дни, Оскар. Давайте что-нибудь сделаем вместе, только не вашу «Саломею»![105]

— Гас хороший человек, — сказал Оскар, — цивилизованный обыватель. Он способен многое продвинуть.

Мы поднялись по каменным ступеням полицейского участка, где в тускло освещенном вестибюле нас уже поджидал молодой констебль.

— Инспектор Фрейзер ушел с сержантом Риттером, сэр. Они сейчас вернутся с ключами.