Библиотекарь - Михаил Елизаров

Невыспавшийся Луцис угрюмо сказал:

– Ну чего нас понесло в эту проклятую глушь? Остались бы лучше в городе…

– Ага, а там бы нас всех и шлепнули, – возразил севшим голосом Игорь Валерьевич.

– Правильно сделали, что уехали. На природе оно и помирать приятнее, – двусмысленно пояснил Тимофей Степанович.

С утра был густой туман. Когда взошло солнце, он растаял, осел по прогалинам. Над влажной почвой клубилась испарина. В лощинах застоялась теплая влажность и сладко пахло густой увядающей травой. Высокое бесцветное небо виднелось как сквозь тускловатую водяную толщу, и ветер гнал дымные разводы осенней хмари.

В течение дня мы исследовали границы нашего поселения. На север и восток лес отличался непроходимостью. Деревья росли плотно, каждый шаг пружинил, и чувствовалось, что под ногами до полуметра слоя опавшей за бесчисленные годы листвы, в которой нога могла утонуть по колено, если не попадался невидимый корень. Рядом с лугом недалеко от леса стояли раскидистые березы, склонившие почти до земли плакучие желтые шапки.

На западном склоне обнаружился глубокий, с крутыми спусками, овраг. По его репейно-терновому руслу мы неожиданно вышли к реке. Она пролегла между глинистых скользких берегов. Мутно-бурая промозглая вода несла лиственный сор и бересту. На болотистом мелководье гнили почерневшие ветки, в сером песке застряли остовы стволов.

С юга холмы щетинились колючим ельником. Из рыхлых склонов лезли древние узловатые корни. Там же иногда попадались крупные белые валуны. Мы прошли ложбиной, загроможденной рухнувшими деревьями, и поднялись наверх к глухой кирпичной стене, огибающей задний двор нашего «сельсовета». Лес обступил деревню с четырех сторон.

Постепенно мы обживали новое жилище. Остро пахло столярным клеем, краской и лаком. Сухарев, Кручина, Иевлев и Гаршенин сколотили топчаны, широкий обеденный стол и длинные лавки. Я тоже помаленьку осваивал плотницкое ремесло и соорудил просторную будку мохнатой Найде. Дряхлая Латка ночевала в сенях.

Стараниями женщин дом принарядился. Дощатый пол украсили половички и дорожки. На еще не застекленных окнах развевались занавески.

Вся следующая неделя была посвящена укреплению подворья. Приютивший нас сельсовет частично окружала двухметровая кирпичная кладка и невысокие чугунные оградки, как на могилах. Мы раскатали шесть ближних изб и соорудили из позаимствованных бревен плотный частокол, захвативший дом и стоящий неподалеку хозяйственный сруб, который после ремонта вполне мог служить гаражом «Ниве» и мотоциклу.

С каждым днем креп стылый ветер, и к ночи звезды покрывала изморозь. Надо было готовиться к зиме, запасать продукты. С отоплением проблем не было. Дровами мы были обеспечены на ближайшие годы. Трухлявая деревня сама служила нам складом.

Кое-где в избах сохранились в целости окна, так что Николаю Тарасовичу даже не пришлось ехать в город за новыми стеклами. Починить трансформатор не получилось. Во время вечерних чтений пришлось жечь свечи и керосиновые лампы. На следующий год мы подумывали обзавестись портативной электростанцией на мазуте и уже присмотрели место во дворе для будущей цистерны с горючим.

Впрочем, до зимовки дело не дошло.

Первым непрошеных гостей заметил Тимофей Степанович. По утрам старик брал лукошко и отправлялся за грибами. Он же и прибежал к нам с тревожными вестями – подозрительный субъект брел кромкой леса. Бог знает, что позабыл он в этих глухих местах, одинокий человек, не похожий ни на охотника, ни на грибника. Поверх брезентового дождевика болтался в чехле фотоаппарат или бинокль.

Не могу сказать, что новость особо всполошила нас. Мало ли кто мог идти лесом в утренний час. Вероятно, Тимофей Степанович видел безопасного городского жителя, туриста-фотографа, желающего получить живописные виды деревенской разрухи. На беспокойство не хватало времени, каждый угол хозяйства требовал внимания и ремонта.

Ночью со стороны лесной дороги доносились ритмичные глухие перестуки и скрипы. Утром Сухарев и Кручина, совершающие обход территории, доложили, что дорогу перегородили поваленные деревья. Взгляда хватило, чтобы понять – крепкие дубы корчевала не стихия, а пила и топор.

Ночные лесорубы нас порядком расстроили. Плановое расширение дороги могло лишь означать, что нашему уединенному существованию однажды придет конец и здесь появятся люди. Настораживало, отчего таинственные лесорубы трудились ночью, почему не отволокли деревья к обочине? Делать выводы о конкретной угрозе было рановато, но факт оставался фактом – стволы перекрывали выезд в райцентр.

Я ограничился тем, что ввел круглосуточное патрулирование. Весь день и следующую ночь мы прислушивались, возобновятся ли работы в лесу. Ничего похожего не происходило. Хотелось верить, пришельцы появились по недоразумению и теперь исчезли навсегда.

Мысль, что нас выследил Совет, высказал за обедом Дежнев. Вначале повисла гробовая тишина, а потом посыпались упреки: стоило ли вообще уезжать из родного города, если через месяц приходится снова драпать.

– Это же будет длиться бесконечно, пока нас на край земли не загонят, – негодовал Кручина.

Его активно поддерживали сестры Возгляковы, тоскующие по брошеному хутору.

– Я считаю, судьбу надо встречать лицом к лицу, а не бегать от нее, – угрюмо говорила Анна. – Правда, девочки? – Светлана и Вероника неуверенно покивали.

Положение несколько исправил Тимофей Степанович:

– Ну и чего возмущаться? Если нас засекли, то предоставляется отличная возможность с честью погибнуть. Вам что, для этого особые удобства нужны?

– Я, честно говоря, в покойники не готовлюсь, – бодро заявил Сухарев. – Не очень-то интересно. Выдумали тоже проблему! – он фыркнул. – Прыгнули в автобус, и ищи-свищи нас по всей стране. «Ничего на свете лучше не-е-ту, чем бродить друзьям по белу све-е-ту!»

– Я бы вообще предпочел жизнь на колесах, – мечтательно сказал Вырин. – Так еще интереснее, ночуешь в поле, костер, картошка печеная, песни под гитару… А где заработать, всегда найдется.

– А что, – Иевлев энергично почесал широкий, как лопата затылок, – мне нравится. Печку в салоне приспособить, оборудовать спальные места, стекла тонировать. Будет жилой фургон.

– Ага, разогнались, поехали, – буркнул Луцис. – Вон дорогу уже перекрыли. Пешком ведь уходить придется, налегке. Или на плотах.

– В нашей читальне стали преобладать паникеры, – сказала Таня. – Маргарите Тихоновне было бы за некоторых стыдно…

– Да при чем здесь паникерство? – поморщилась Анна. – Я говорю, нечего за свою драгоценную шкуру дрожать.

– А никто и не дрожит, – мягко возразил Марат Андреевич. – Просто весь ваш разговор весьма некрасив по отношению к Алексею…

Возгляковы и Кручина потупились.

Все ждали моего слова.

– Я был инициатором переезда, и до сих пор считаю этот поступок правильным. Так планировала и Маргарита Тихоновна. Мне кажется, тревоги несколько преждевременны. В Совете никак не могли знать, куда мы уезжаем, разве кто-нибудь из читальни сообщил бы им эту информацию…

Все почему-то посмотрели на загрустившего Озерова. Он был единственный из троицы новых читателей, кто присутствовал на ужине. Гаршенин и Дзюба были в дозоре. Озеров деликатно избегал участия в беседе. Поймав на себе взгляды широнинцев, он побагровел, резко встал из-за стола, так что с душераздирающим скрипом отъехала лавка вместе с увесистыми Возгляковыми.

– Вы что же… – Озеров, набычась, стиснул кулаки, – считаете, что я или Дмитрий Олегович… что мы могли донести в Совет?…

– Женя, успокойтесь, – сразу вмешался Марат Андреевич. – Как вы вообще могли такое подумать?!

– Вы-то здесь не при чем, – начал Луцис. – А вот Дзюба… Поймите, я никого не обвиняю. Но я, к примеру, хорошо знал лишь Латохина. И еще я могу поручиться, Дзюба не входил в число тех десяти бойцов, что помогали нам на сатисфакции…

– Точно, – согласился Сухарев.

– Ребята, – сказал Вырин, – вы же были там в Колонтайске, Алексей, Танюша. Вспомните хорошенько!

– Да там народу собралось под сотню человек, – нахмурился Тимофей Степанович. – Только колонтайских – почти три десятка. А они еще в закрытых хоккейных шлемах, даже глаз толком не видно.

– Я хорошо помню Веретенова, – признался я. – Мы у него останавливались… Ну, и Латохина, понятно. Насчет остальных ничего конкретного сказать не могу…

– Да… – озабочено произнес Кручина, – хорошенькая история… Евгений, а вот вы были знакомы с Дзюбой?

– Лично – нет, – озадачился Озеров, – но читатель с такой фамилией был. Вам бы лучше всего расспросить Гаршенина. Он более или менее близко общался с колонтайской читальней. Погодите, как вы можете Дзюбу подозревать? Он же ранен был!

– Это ни о чем не говорит, – Луцис прошелся по комнате. – Разве нельзя допустить, что настоящий Дзюба был убит и похоронен вместе со всеми, а с нами поехал кто-то другой?