История французского психоанализа в лицах - Дмитрий Витальевич Лобачев

к связной неоднородности. Эту теорию принято называть органицизмом, но не в биологическо-медицинском смысле слова, а в его философском содержании, то есть рассматривать как доктрину, в рамках которой жизнь — следствие организации (организованности). Вслед за Джексоном, имя которого, между прочим, было порядком забыто современниками, Эй указывал, что имеющиеся нарушения работы того или иного участка головного мозга таким образом продолжают оставаться причинами для психотических «психологических» симптомов, то есть известный дуализм психического и физического не исчезал. Те же участки мозга (и личности?), что остались не затронутыми болезненными изменениями, продолжали функционировать, то есть не нарушали «организованность» человеческого существа, стремясь поддерживать работоспособность всей системы, порождали галлюцинации, бред и другие позитивные (продуктивные) симптомы. То есть переживания больного, те иллюзии, которые он наблюдал и ощущал, являются вовсе не проявлением его болезненной части, а работой осколков еще «здоровых» частей его существа. Сумасшедший теперь виделся не как дегенерат или безумец, спорящий с реальностью, — это был человек, реальность которого структурирована именно так, как он ее описывает (патологически?). В теории Эя, получившей название «органодинамическая», нашлось также место и для бессознательного, правда, подчиненному более высоким иерархически структурам сознания, которые в психозе ослабляются и позволяют субъекту быть затопленным бессознательной энергией. «Мы собираемся следовать по пути, — пишет Эй, — который можно было бы назвать “диалектическим” или “динамическим” и который подчеркивает движение, порождающее эволюционный переход от органической структуры к психической надстройке. Это изменение теоретической ориентации является наиболее важным, поскольку оно приводит к рассмотрению психики как иерархически организованной структуры, а не как противопоставление параллельных сущностей (дуализм) или как две стороны одной медали (монизм). Эта старая аристотелевская идея, многократно переработанная неовиталистами (neovitalists), психологами и философами (Мен де Биран, Анри Бергсон, Макс Шелер, Николай Хартманн и др.), является хорошей отправной точкой для нашей гипотезы»[302].

В этом увлечении Джексоном проявляется важная черта творчества Эя: постоянный поиск нового, поиск новых оснований для своей собственной системы. И в этом движении он был, конечно же, не один… В 1925 году Евгений (Эжен) Минковский, выходец из еврейской семьи из России, один из учеников Брейлера, основал в Париже группу «Эволюция психиатрии» (L'Évolution psychiatrique) с одноименным журналом, редактором которого стал упоминаемый выше Рене Лафорг. Деятельность группы была направлена на пересмотр современных взглядов на природу психических заболеваний. Сам Минковский был не столько академическим психиатром, сколько новатором, первым во Франции начавшим использовать феноменологию и философию для создания нового способа описания патологического опыта. Созданная им модель понимания психиатрического заболевания включала такие понятия, как, например, «витальность» (условный аналог хайдеггеровского бытия-в-мире): «Витальный контакт с реальностью связан с иррациональными факторами жизни. Традиционные концепции, принятые в физиологии и психологии, такие как возбуждение, ощущение, рефлекс, двигательная реакция и т. п., обходят это понятие стороной и даже его не касаются. Слепые, увечные, паралитики могут жить в гораздо более тесном контакте с внешним миром, чем индивиды, чье зрение не затронуто болезнью, а руки и ноги нормально функционируют. В то же время шизофреники теряют подобный контакт, хотя их сенсорный и двигательный аппарат, их память и даже интеллект нисколько не нарушены. Понятие витального контакта с реальностью в гораздо большей степени связано с самим фундаментом, самой сущностью живой человеческой личности в ее взаимодействии с внешним окружением»[303]. Революционные идеи Минковского и деятельность его группы не оставили Эя равнодушным. До войны он также опубликовал несколько статей в журнале группы, а в 1947 году надолго занял пост руководителя «Эволюции психиатрии» и главного редактора журнала.

К 1940 году Эй уже приобрел известную славу среди французских психиатров, но блестящей карьере временно помешали война и оккупация Франции немцами. Эй был смелым человеком и с первых дней войны выполнял свой гражданский долг в вооруженных силах; но даже после капитуляции Франции он продолжил борьбу в рядах Сопротивления, причем был участником одного из самых успешных и известных отрядов французских партизан — так называемых маков. Но главная заслуга Эя все же в другом: на протяжении всей нацистской оккупации он истово защищал своих пациентов, скрывая их от бесчеловечной нацистской системы, в которой душевнобольной был лишним, обузой и «биологически негодным материалом». Он также запрещал своим врачам ставить слишком серьезные диагнозы, из-за которых пациент мог лишиться не только права продолжить свой род, но и даже права на жизнь.

В послевоенный период Эй организовал международную ассоциацию, которая поддерживала связь между психиатрами и психоаналитиками разных стран. Уже первый Всемирный психиатрический конгресс, проведенный в 1950 году в Париже, в больнице святой Анны, показал, как много противоречий внутри психоаналитического и психиатрического общества. Несмотря на то что тема конгресса была посвящена психопатологии делириев, не обошлось без конфликтов: наметился явный раскол между американскими и французскими аналитиками; первые говорили о том, что Фрейд уже должен отойти в прошлое, психоанализу необходимо занять место среди других видов терапии. В ответ французы стали критиковать американский прагматизм. Примирения не вышло. По окончании конгресса Эй сделал большой доклад, подытоживающий выступления коллег. «Любой бред, — заявил он, — это экзистенциальное изменение отношений «Я» и «Мира». А ведь такое изменение встречается в различных формах, степенях и на разных уровнях во всех психозах и даже неврозах»[304].

В 1950-е годы Эй пишет много работ, посвященных, помимо прочего, обзору концепций и общих вопросов, связанных с шизофренией. Отдельный интерес представляют тексты, посвященные клиническим аспектам, такие как «Условия развития и начальные формы шизофрении. Клиническая проблема диагностики шизофрении в начальной стадии» (1955). В этом тексте Эй поднимает и обобщает вопрос о диагностике, характеристиках и типах личности, предрасположенной к болезни, а также о специфических условиях социального окружения и среды, на эпидемиологию влияющих.

Анри Эй был прекрасным организатором и регулярно организовывал симпозиумы в Боневале. Вот лишь некоторые из них: в 1924 году — посвященный «Естественной истории безумия» (L'histoire naturelle de la folie), в 1946-м — «Проблема психогенеза психозов и неврозов», в 1950-м — «Наследственность в психиатрии», в 1957-м — «Шизофрения»… И вот в 1960 году Эй вновь провел интересный эксперимент, собрав многих психиатров и психоаналитиков, как представителей старой «парижской» группы, так и участников «нового» французского объединения, а также цвет французской философии — Мерло-Понти, Рикера, Ипполита и мн. др. Конференция была посвящена вопросу «бессознательного». К слову, о «бессознательном» и психоанализе в целом. Некоторые авторы называют Эя напрямую «психоаналитиком», указывают, что он проходил свой анализ и рекомендовал пройти его всем психиатрам, чтобы расширить свой опыт понимания себя, а также убедиться в реальности бессознательного[305]. Кроме того, во многих его текстах и клинических случаях