Миг возмездия. Невидимый спаситель. Загадка планеты гандов. Сквозь дремучий ад - Эрик Фрэнк Рассел

— Президент полагает, — вмешался в разговор Кейтли, — что если хоть кто-то способен отыскать выход из положения, этот кто-то — вы. Ибо вы стояли у истоков, прошли по всем ступеням; вы самый подходящий человек, чтобы довести дело до конца, если, разумеется, благополучный конец вообще возможен.

— Где вы прячете исследователей? — в упор спросил Грэхем.

— Двадцать человек работают во Флориде, еще двадцать восемь в дебрях Пуэрто–Рико, — не колеблясь ответил Кейтли.

— Передайте и к в мое подчинение! — потребовал Грэхем. В глазах его зажегся боевой пыл. — Возвратите немедленно и передайте в мое подчинение!

— Будет сделано, — пообещал президент. — Еще, мистер Грэхем?

— Предоставьте мне высшие полномочия, право реквизировать любые заводы, лаборатории, линии связи. Дальше: моим заказам на материалы, вещества, приборы должны давать зеленую улицу.

— Решено, — президент не колебался ни секунды.

— Еще одна просьба, — обратился Грэхем к начальнику разведки. — Мне нужен Воль. Он будет наблюдать за мною, а я — за ним. Если кто-либо из двоих превратится в орудие витонов, другой немедленно устранит его.

— Тоже решено. — Кейтли передал Грэхему листок бумаги. — Сангстер сказал, вы просили адреса разведчиков в Нью–Йорке. Десять человек: шестеро живут в городе, четверо — в окрестностях. Двое городских уже довольно давно не подают о себе ни слуху ни духу, судьба их неизвестна.

— Попытаюсь выяснить, — Грэхем спрятал листок в карман.

— Помните, остается восемьдесят часов, — сказал президент. — Восемьдесят часов, потом — свобода для живых, либо рабство для уцелевших. — Он отеческим жестом коснулся плеча Грэхема. — Используйте полным ходом все предоставленные средства, и да поможет вам Бог!

— Восемьдесят часов! — бормотал Грэхем, спеша к стратоплану, который должен был доставить его обратно в Нью–Йорк.

По обе стороны гор, тянувшихся по Новому Свету с юга на север, отчаянно бились многомиллионные армии. Каждый час, каждую минуту, каждую секунду погибали тысячи, а тысячи становились калеками. Над их головами парили сверкающие шары, поглощая человеческую муку, словно искристое, кипящее шампанское.

Но сатанинский банкет близился к концу. Вот–вот подадут сладкое — атомный десерт, подносимый руками, обагренными кровью. Тогда, насытившись людскими страданиями до отвала, обжоры передохнут в ожидании грядущих пиршеств, привычных кровавых попоек, подобных возлияниям на человеческих свадьбах и поминках. Итак — восемьдесят часов!

Грэхем влетел в свою нью–йоркскую квартиру так стремительно, что лишь оказавшись на середине комнаты, разглядел дремлющего в кресле человека. Верхняя лампа не горела, но помещение было мягко освещено мерцанием электрического радиатора. Обладателям нового зрения стала давно привычна никталопия — способность видеть при тепловом излучении почти столь же ясно, сколь и при дневном свете.

— Это ты, Арт! — радостно воскликнул Грэхем. — А я уж хотел звонить в Стэнфорд, попросить, чтобы поскорее тебя вытурили. Ты мне до зарезу нужен.

— Я вытурил себя сам, — лаконично ответствовал Воль. — У меня эта больница уже вот где сидела! И дежурная сестра — тощая да приставучая, проходу не давала. Все звала меня Волли–Полли, а потом уволокла куда-то мои брюки. Брр–р! — Он передернулся при одном воспоминании. — Когда я потребовал одежду назад, она так смутилась, точно загнала ее старьевщику. Ну, я и задал деру в чем был.

— Что — нагишом?!

— Не совсем так. — Воль пнул узелок, валявшийся на полу. — Вот в этом. Размах преступности достиг апогея — даже полицейские воруют: и не брезгуют старыми больничными одеялами. — Он поднялся и, разведя руки в стороны, стал вертеться, подражая манекенщицам. — А как выгляжу теперь, скажите на милость?

— Ба! Костюмчик-то мой!

— Так точно. Обнаружен в твоем шкафу и немедленно конфискован. Жаль, провисает под мышками и чересчур обтягивает задницу, но за неимением лучшего…

— Н–да, фигурка у вас, милейший… Сверху — мало, снизу — много… — Грэхем погасил улыбку и заговорил серьезно: — Послушай, Арт! Время дороге. Я только что из Вашингтона. То, что я там услыхал, придало прыти — знай успеваю поворачиваться. — Грэхем кратко изложил события, происшедшие после того, как он покинул Воля в Стэнфордской больнице. — Я попросил Кейтли, тот согласился, — стало быть, получай. — Он вручил другу гладкий, покрытый иридием перстень. — По вкусу тебе сие или не по вкусу, но только из полиции ты, братец, уволен. Зачислен в разведку. И служишь пока что у меня в напарниках.

— Склоняюсь перед обстоятельствами. — Невзирая на показную браваду, Воль воспарил к седьмому небу от радости. — Но, черт возьми, как начальству всякий раз удается угадать размер кольца?

— Бог с ним, с размером, — есть задачки потруднее! — Он передал Волю объявление, вырванное из обнаруженной у Фармилоу “Сан”. — Нужно действовать, и немедленно. Времени — до понедельника: в понедельник, в шесть вечера, будет решаться — со щитом или на щите, Мы можем хоть костьми лечь, но до этого срока непременно должны отыскать выход. — Он кивнул на вырезку: — Вот. Фармилоу нацарапал перед смертью. Это единственный ключ.

— Ты уверен, что — ключ?

— Ни в коем разе. Разве можно сейчас быть уверенным в чем-либо? Но я чую: бумага наведет на что–т© важное — из-за чего Фармилоу и погиб!

Воль долго и пристально изучал медведя, с глупым видом позирующего на фоне айсберга, потом спросил:

— Надеюсь, рефрижератор уже разобрали по частям?

— Сангстер отправил его в университет, машину разобрали до последнего болтика, до мельчайшей гаечки, пружинки. Остается слизать с обшивки эмаль.

— И — ничего?

— Ровным счетом. Предположим, холод способен убивать витонов, замедляя их природные колебания, да только — что из этого? Лучей абсолютного холода не бывает, и нет никакой надежды получить их — это абсурдно с теоретической точки зрения. — Грэхем озабоченно поглядел на часы. — Тебе этот живописный шедевр ничего не говорит?

— Бр–р-р! Холодно, — шутовски поежился Воль.

— Не валяй дурака, Арт. Сейчас не время паясничать.

— Да мерзну я, правда! — извинился Воль и мрачно уставился на хвастливую рекламу. — Ишь, ухмыляется, образина скверная! Знает, как мы увязли, и хоть бы хны! — Он вернул вырезку Грэхему. — Живописный шедевр мне лично говорит лишь давно известное — у тебя дивная способность откапывать самые невероятные зацепки!

— Зачем напоминать об этом? — буркнул Грэхем. И раздраженно продолжил: — Медведь! Ведь есть же в нем нечто! — Он злобно ткнул в вырезку пальцем. — Ключ! Пускай отмычка! Может, если верно взглянуть, в медведе — наше спасение. И всего-то — здоровенный, самодовольный, корыстный, а возможно и блохастый медведь!