Хорошие девочки получают все - Алисия Холлидей

Только бормочу нехорошее слово и, едва не врезавшись в указатель, с трудом вписываюсь в крутой поворот.

Сидящая на заднем сиденье Лорен этого не замечает. За моей спиной раздаётся звонкий смех:

– Ой, Кирби, какая гадость! Какашки, наверное, воняли? И… ой, подождите-ка. – Ее голос становится очень серьезным. – Что значит – вы избавились от него? Вы его разлюбили? Он надоел вам?

Делаю глубокий вдох и тяну время, пытаясь найти подходящий ответ. Вряд ли шестилетней девочке понравится правда: я просто вернула кролика в зоомагазин.

В мои судорожные размышления врывается тоненький голосок:

– Кирби? А что, если я надоем вам? Как мы с мамой надоели папе?

О милосердный Боже! Я совсем не готова к этому. Мысленно прошу у Господа прощения, а затем выдаю чудовищную ложь насчет кролика:

– Во-первых, ты никогда мне не надоешь. Кто еще даст мне возможность целый час слушать «Индюка в соломе», любуясь девочкой в фиолетовой пачке, у которой обе ноги левые?

Лорен опять хихикает:

– Это Мишель. Она немного путается, это точно. Но она очень хорошая.

– Конечно, и я плохо делаю, что смеюсь над человеком, который старается, правда? – Спасибо, что напомнила – я ведь должна быть хорошей.

Ну слава Богу, наконец-то я добираюсь до стоянки у дома Лорен. Выключив двигатель, отстегиваю ремень безопасности и поворачиваюсь к девочке, чувствуя себя так, будто у меня на лбу наклейка с надписью «Предупреждение: бессовестная лгунья».

– Во-вторых, я отдала кролика очень хорошим людям, у которых есть ферма с морковным полем, чтобы он мог бегать на свободе и есть столько овощей, сколько захочет. Ему ведь там было лучше, чем целый день сидеть взаперти в моей квартире, пока я была в колледже. Как ты думаешь? К тому же, – продолжаю я, увлекаясь собственной выдумкой, – у него теперь есть жена-крольчиха и маленькие крольчата, и все они очень счастливы.

Выходя из машины, поздравляю себя с тем, что сумела справиться с опасной ситуацией с кроликом. Направляясь к дому, Лорен надевает на плечо новую балетную сумку от «Дуни энд Борки» и вкладывает мне в ладонь свободную руку.

– Кирби? Мы сможем поехать в следующую среду на морковную ферму – навестить мистера и миссис Кролик с их детьми?

Я погибла.

25

Кирби

Una confezione di aspirine, per favore (Пачку аспирина, пожалуйста)

– Алло?

– Привет, мам. Это Кирби.

– Кирби? Боже, детка, это правда ты? – Кажется, будто она вот-вот расплачется, и я беспокойно перекладываю телефонную трубку к другому уху, страстно желая, чтобы кто-то, хоть кто-нибудь, ворвался ко мне, распахнув дверь, как это обычно бывает.

Нет, не везет.

– Да, это я. Не узнаешь мой голос? – Стараюсь говорить беззаботным, шутливым тоном, но попытка с треском проваливается.

Я уже давно не звонила маме и не отвечала на ее звонки. Почти два месяца.

– Конечно, узнаю, милая. Просто… ну, знаешь, так много времени прошло.

Не успеваю я выложить свои неубедительные оправдания, как она бросается мне на помощь:

– Знаю, что ты была занята – на такой важной должности это естественно. Я не предъявляю претензий.

По какой-то глупой, непонятной причине это злит меня.

– А почему нет?

– Почему нет – что?

– Почему бы тебе не предъявить претензии? Зачем ты придумываешь мне оправдания? Я плохая дочь. Мы обе это знаем. Или ты так привыкла выгораживать всех, что решила распространить это и на меня?

Она хочет что-то вставить, но я не даю.

– Мама, я не он. Тебе не нужно придумывать мне оправданий.

Похоже, мама ошеломлена и обижена, и я чувствую себя отвратительно.

– Ты не кто? Не твой отец? Я знаю. Ты очень сильно от него отличаешься, но ты…

Не могу больше. Это большая ошибка, вызванная тиканьем биологических часов, которое я стала замечать после общения с Лорен.

– Мам, мне пора. Звонок по другой линии. И еще у меня совет директоров. Но я скоро обязательно позвоню.

– Кирби…

– Мам, мне пора бежать, правда. Обними за меня всех, пока.

Кладу трубку, поворачиваюсь, сидя в кресле спиной к двери, и пытаюсь справиться с будоражащими меня эмоциями.

Почему мне так больно с ней разговаривать? Почему я все время обижаю маму? Что со мной? Если весь этот сплав боли, любви и гнева, приправленных обидой и сожалением, называется процессом взросления, то я понимаю, почему взрослеть не хочется никому.

И как только я вообще решилась стать руководителем?

Едва дверь закрывается за последним из шести кандидатов на должность заместителя директора по маркетингу, я устало разваливаюсь в кресле. «Я умею работать с людьми…» Они что, издеваются? Мне казалось, эта избитая фраза успела устареть еще в восьмидесятые годы.

А тот парень из Йельского университета? Первый раз в жизни услышала, как человек пользуется сносками в устной речи. Серьезно. Я не выдумываю.

Ничего, я нахохоталась на неделю вперед, а завтра придется проводить собеседования еще с шестью кандидатами. Хватаю трубку и нажимаю клавишу ускоренного набора номера, желая поговорить со своей помощницей:

– Брианна, пожалуйста, скажи, что завтрашние кандидаты будут лучше! О чем ты думала, направляя ко мне этих клоунов?

– Э-э… сейчас приду.

Щелк.

Она распахивает дверь и входит, избегая смотреть мне в глаза.

– Лучшие кандидаты будут завтра, я вроде как решила оставить хорошее напоследок. Сегодняшние были более… э-э… они…

В моем мозгу срабатывает сигнализация. Если Бри говорит с запинками, это обычно означает, что у меня неприятности.

– Опять прыжки с моста?

Она озадаченно смотрит на меня, потом смеется:

– О, нет, нет! Просто… э-э… некоторые очень расстраивались, когда я сообщала, что мы не можем вызвать их на собеседование, и мне приходилось менять решение.

Здесь что-то не так.

– Что значит «расстраивались»? – Внезапно до меня доходит. – Ты звонила, чтобы сообщить об отказе в собеседовании? Зачем? Мы всегда отправляем краткое письмо: «Спасибо, но Вы нам не подходите», и так далее. Господи, Бри, ты не должна никому звонить!

– Знаю, но письмо такое обезличенное, а искать работу так сложно, вот и я подумала, что смогу приободрить людей разговором по телефону, – оправдывается она. – Знаете, что-то вроде: «Жаль, что вы не подходите нам, но я уверена, для вас найдется более подходящее место. Удачи! Просто продолжайте искать!»

Я хватаюсь за голову, думая, что у всех наших юристов, услышь они это, случились бы сердечные приступы. Ведь мы могли получить сотни жалоб в духе: «Вы попросили секретаря позвонить и определить по моему голосу – вдруг я принадлежу к национальным меньшинствам, или слишком стар, или отношусь еще к какой-нибудь категории, подпадающей под действие закона о дискриминации при найме на работу».