Нарбоннский вепрь - Борис Толчинский

"Верно, — подумала София. — Таких, как ты, надежней умерщвлять открыто".

— Возможно, — ответила она. — И все же вас казнят, мой благородный юноша, не муж! Как графа Седвика казнили.

— Нет! — воскликнул он. — Отец не сможет сделать это!

— Посмотрим. Вы сами выбираете свою судьбу, злосчастный принц.

Варг похолодел. Он понял вдруг, что она способна убедить отца предать его публичной казни. "Да, способна! Она скажет красивые слова о мире, напомнит об Ульпинах и прочих прегрешениях моих… И мой отец прикажет отрубить мне голову".

В руках княгини появилась какая-то бумага.

— Буду откровенна с вами до конца, принц. Это императорский эдикт о признании вашей сестры Кримхильды правящей архонтессой-герцогиней Нарбоннской Галлии. Как видите, здесь не проставлено число, когда эдикт вступает в силу. Зато есть виза первого министра. А виза министра колоний…

— Ваша!

— Да. Она появится, если я уйду от вас ни с чем. Ну же, решайте: жизнь или смерть?

"Свобода!", — подумал Варг. И не ответил ничего.

Внезапно ее огромные черные глаза сузились, их взгляд точно прожег его до самого сердца, и она промолвила с таинственной усмешкой:

— Или вы надеетесь, что ваши добрые Ульпины вас спасут?

Он срочно отодвинулся в тень, чтобы она не смогла прочесть чувства по его лицу. София Юстина скрестила руки на груди и сказала:

— Ну что ж, прощайте, сам себя сгубивший принц. Кто знает, может быть, и впрямь они спасут вас от секиры палача. Наивная была бы я, если б презрела силу дьявола и черных слуг его… На вашем месте, благородный принц, я бы секиру предпочла!

Она повернулась и сделала три шага к двери. У двери София вновь обратила к Варгу свое печальное лицо.

— Прошу вас перед смертью наш разговор припомнить.

— Я умру еще не скоро, не надейтесь, а может быть, и вас переживу! — со злостью выкрикнул он ей вослед.

Княгиня вышла из тюрьмы с маской Сфинкса на лице. Помимо герцога, посла и самых приближенных к ней персон никто еще не знал, что под личиной генерального инспектора министерства колоний скрывается сама министр. София расспросила своих агентов и узнала, кто посещал мятежника в его темнице. Поразмыслив, она решила нанести визит кузине Доротее.

Однако супруга принца Варга во дворце не обнаружилась. Служанки Доротеи Марцеллины сообщили, что княжна уехала в гости к баронессе Хольде, жене барона Старкада, по личному приглашению самой баронессы. Баронский замок стоял на самой границе Нарбоннской и Лугдунской Галлии, в ста сорока гермах от столицы. Сам барон Старкад подтвердил: да, моя жена давно звала супругу принца в гости, и я отправил княжну, со свитой преданных мне рыцарей; ясное дело, я не сомневаюсь, они доставят Доротею куда надо… Возможно, кого-то бы и удовлетворило такое объяснение, но только не Софию Юстину.

"Муж в темнице, а жена — любящая жена! — отправляется в гости. И куда — на самый край герцогства!.. Буду я не я, если маленькая дрянь не спешит предупредить Ульпинов о моем приезде! И разумеется, ее послал сам принц. Надо же, как доверяет ей, шпионке дяди моего… Наивные глупцы, что Варг, что Доротея! О том, что я приехала, Ульпины знают и без них. О дядя Марцеллин! Тебе не быть первым министром: из-за любви твоей дочурки к варвару ты влип в прескверную историю; тебя мне, право, жаль, дражайший дядя!".

Могучий дедуктивный аппарат в мозгу княгини быстро просчитал варианты и выбрал решение. София встретилась с Круном. Их разговор продолжался почти четыре часа и завершился новым тяжелым приступом болезни Круна. Однако ей удалось добиться своего: еще час спустя из Нарбонны в сторону баронского замка Старкада выехал отряд из десяти конников, слуг герцога; вслед за этим маленьким отрядом двигался большой — он состоял из полусотни самых надежных рыцарей Круна и девяти десятков легионеров морской пехоты, которых София срочно вызвала с фрегата "Пантикапей". Центуриону, командиру отряда, министр колоний от имени имперского правительства приказала уничтожить двоих преступников, которые, возможно, будут выдавать себя за казненных полгода тому назад еретиков Ульпинов.

Помимо этого, из Нарбонны в баронские замки разъехались курьеры герцога. Курьеры везли собственноручно подписанные Круном указы, обязывающие всех баронов срочно прибыть в столицу на государственный совет.

Наконец, сама София Юстина возвратилась на фрегат, где посредством видиконового зеркала связалась с военным министром и приватно попросила его отдать приказ линкору "Уаджет" срочно выдвинуться к берегам Нарбоннской Галлии.

Глава тринадцатая,

в которой министр колоний Аморийской империи, как Цезарь, переходит Рубикон и сжигает за собой мосты

На экстренный государственный совет прибыли тридцать два из тридцати шести баронов герцогства, три барона сказались больными, но прислали своих сыновей, и лишь один, старый барон Тюр, осмелился остаться в родовом замке без каких-либо объяснений.

Неясное напряжение витало над столицей в этот хмурый весенний день. Рыцарей герцогской стражи и солдат нарбоннской армии на улицах города было больше, чем самих горожан. Баронам, прибывшим на совет с собственными дружинами, было велено отослать дружинников домой. Количество имперских легионеров, сошедших на берег с фрегата "Пантикапей", увеличилось до двух сотен. В довершении ко всему на рассвете фрегат зачем-то устроил показательные учебные стрельбы в акватории Нарбоннского порта; эти зловещие маневры распугали торговый люд и укрепили многоопытных подданных герцога Круна в уверенности, что намечается нечто нехорошее.

Никто более не осмеливался открыто выражать сочувствие томящемуся в темнице принцу Варгу; те, кого можно было заподозрить в таком сочувствии, поспешно покидали город.

Однако начался день как будто добрым знаком: герцог Крун в Большой короне и парадном облачении проехал по городу, одаривая народ медной мелочью. Подле отца скакала принцесса Кримхильда. Она улыбалась и широкой рукой разбрасывала аморийские оболы. Горожане покорно поднимали монетки, кричали здравицы государю, а самые умные — и прекрасной дочери государя. Возбуждение толпы достигло апогея, когда закончились самые мелкие деньги и герцог с дочерью начали разбрасывать монеты достоинством в пятьдесят, сто и даже пятьсот оболов. За последние шла настоящая драка…

Как заметила днем раньше мудрая София Юстина, "пусть лучше ваши подданные дерутся между собой за ваши деньги, чем с вами — за вашего сына".

Возвратившись во дворец, герцог Крун принял большую депутацию местного купечества. Разговор случился на редкость задушевный; предусмотрительный торговый люд единодушно заверил герцога в самых глубоких верноподданнических чувствах к нему лично и к аморийскому императору, Божественному покровителю Нарбоннской Галлии. Затем принцесса Кримхильда от имени отца вручила каждому члену торговой гильдии "символическую" субсидию в десять серебряных денариев. Еще по пятнадцать денариев были пожалованы самим герцогом шести "наиболее видным" купцам, как было сказано, "на развитие национальной торговли". В заключение Крун пообещал верноподданным членам гильдии сделать субсидии регулярными.

А ровно в полдень начался государственный совет. В тронном зале дворца для каждого барона установили отдельное кресло. Герцог Крун восседал на троне из слоновой кости, по правую руку от него стояла принцесса Кримхильда, по левую — загадочный, для большинства присутствующих, аморийский эмиссар в маске аватара Сфинкса. Еще подле трона разместились советники и военачальники герцога. Двери тронного зала охраняли совместные посты рыцарей и легионеров.

Крун открыл совет представлением высокого гостя…

Из воспоминаний Софии Юстины

…Я всматривалась в лица баронов и пыталась по ним прочесть будущее этой многострадальной земли. Когда герцог представил меня, и я сняла маску, эти лица отразили изумление, протест и любопытство. Разумеется, нарбоннские бароны были наслышаны обо мне и знали, что это я направляю события в их маленьком государстве. Сознание того, что двадцатисемилетняя женщина из чужой страны, из недавно враждебной страны, неизмеримо могущественней каждого в отдельности и всех вместе, было нелегким испытанием для их варварских сердец.

Приветственную речь я произнесла по-галльски. Пришлось забыть уроки возвышенной риторики; я старалась говорить с варварами на понятном им языке — просто, коротко и ясно. Моей целью было убедить баронов не воспринимать нас, аморийцев, как победителей и оккупантов. Напротив, говорила я, мы — ваши союзники, ваши друзья, мы преодолели войну вместе и вместе будем строить мир… Я расписала им преимущества мирной жизни, но, не забывая, какие люди составляют эту аудиторию, напомнила, что верные клинки в любое время могут потребоваться императору и герцогу, так как на свете еще остаются наши общие враги.