На кругах времен (Сборник) - Юрий Греков

— Оскорблять?!

И в следующую секунду Гай Петрович почувствовал, что ворот его накрепко зажат в кулаке центуриона… Так, крепко держа ошеломленного Сверливого за ворот выходного пиджака, центурион потащил бедного учителя по улице, покрикивая время от времени:

— Слово и дело!

Прохожие шарахались.

В кордегардии два стрельца играли в лото. Один из них при виде Сверливого оторвался от карточек и даже с некоторым сочувствием спросил:

— Что, споймался?

— Споймался, споймался! — вместо Сверливого торжествующе ответил центурион. — Сейчас протокольчик составим. Брось лото, пиши,-приказал Хрдсов одному из игравших. Тот с сожалением отодвинул фишки, достал из ящика бланк и под диктовку центуриона стал писать протокол. И тут немного пришедший в себя учитель вскинулся:

— Не имеете права, я буду жаловаться, я интеллигент!

Писавший протокол стрелец заинтересованно поднял голову:

— А как правильно писать — интиллигент или интеллегент?

— А тебе зачем? — раздраженно бросил Хрисов.

— А как же, центурион, мне на перестажировке грамматику сдавать, — пояснил стрелец.

Мести бы Сверливому улицы минимум пятнадцать суток, но пояснение стрельца спасло его: до очередной квартальной перестажировки оставалось чуть больше недели. Вспомнил об этом и Хрисов, Сверливый заметил, как легкая растерянность мелькнула в суровых глазах центуриона.

— Ну, так что дальше? — ехидно спросил Сверливый, не скрывая злорадства.

Но центурион тоже был не лыком шит, от удара он оправился мгновенно. Взяв протокол, он внимательно прочитал его, размашисто надписал сверху: «пятнадцать суток». Потом достал папку, вложил в нее протокол, сверху снова что-то надписал. Все это он проделывал не торопясь, и Гай Петрович снова малость струсил. Центурион отпер сейф, положил папку на полку, запер тяжелую дверцу, и только тогда, повернувшись, вежливо сказал:

— Вы свободны, Гай Петрович. Желаю здравствовать!

На очередную перестажировку Хрисов явился, демонстративно вертя на пальце ключ, в котором Сверливый без труда узнал ключ от того самого сейфа… Надо ли говорить, что центурион ушел с желанной тройкой по халдейской истории. И, тем более, нужно ли говорить, что даже случайная встреча на улице не приносила Гаю Петровичу ничего, кроме безнадежно испорченного настроения…

Издалека донесся гулкий удар — часы на соборной колокольне пробили половину двенадцатого. Гай Петрович заторопился — до начала его урока оставалось десять .минут. Когда он уже подходил к гимнасиуму, где его ожидали ничего не подозревающие кандидаты в двоечники, мимо промчался парень, в котором Гай Петрович узнал недавнего собеседника центуриона Хрисова. Сверливый досадливо фыркнул и стал подниматься по скользким ступенькам.

Глава четвертая

Потолок был в знакомых трещинках- Иван изучал его уже добрых пять минут, натянув одеяло до подбородка. Ночью снилась ему всякая чертовщина, и настроение, с которым он проснулся, было совсем не тем, что называют радужным. Иван покосился вбок — слева у окна, задернутого марлевой занавеской, стояла покосившаяся этажерка. Даже отсюда, с кровати, Иван легко прочитал на корешке одной из немногих книжек — «Машина времени». На книге лежала распечатанная пачка «Памира». О стекло, за занавеской, нудно жужжа, билась муха. Рановато она проснулась, — подумал Иван. — Впрочем, почему рановато? И вспомнил, что во сне привиделось ему, будто попал он в февраль прямиком из июля. Там бы мухе этой, действительно, пришлось туго. Впрочем, как и ему самому. Слава богу, сон. Иван спустил ноги с постели и облегченно сплюнул:

— Ну и приснится же такая чертовщина!

Натягивая брюки, он размышлял о том, что надо бы передохнуть, никуда машина от него не денется, днем позже закончит — какая разница? Перенапрягаться незачем — чего доброго свихнешься. Вот и так — всю ночь черт знает что мерещилось. Иван потянулся за сигаретами и свалил на пол книжку. Закурив, он наклонился поднять книгу и застыл. На такой знакомой обложке верхний угол надорван — стояло знакомое название — «Машина времени». А над ним имя автора. И это имя было — У. Герберт.

Иван, так и не подняв книги, шагнул вперед и плюхнулся на кровать. Он, конечно, в глубине души уже понял, что ничего ему не приснилось, но мозг пытался зацепиться хоть за что-нибудь, что опровергло бы страшную догадку. Пытался и не мог. Наоборот, память подсказывала совсем другое.

Эта абсурдная встреча с Хрисовым… Дичь какая-то — дядя Петя не узнал его! Участковый, с которым они знакомы и дружат добрых два десятка лет, не узнал его — это не укладывалось в голове… Иван встряхнулся — так и спятить недолго, — и, напрягшись, стал перебирать другие странности, вдруг ворвавшиеся в его привычный мир. Дядя Петя его не признал, а хозяйка, у которой он снимал комнату, узнала сразу, стоило ему постучаться. Но не удивилась нисколько. А не удивиться не могла — он-то в это время должен был лежать в беспамятстве в больнице, после того, как под машину попал. А она спросила только почему-то: «Выучился уже?» И вот теперь — эта знакомая чуть не наизусть книга, автор которой не Г. Уэллс, а какой-то У. Герберт…

Иван отчетливо и ясно понял, что все это было — и странная встреча на улице, и дикий разговор с киоскером, и сберкасса… Это было. Было вчера. И Иван окончательно убедился, что он влип.

Муха продолжала жужжать, колотясь о стекло. Иван машинально поднялся, шагнул к окну и отдернул занавеску.

Широкий желтый пустырь, залитый резким полуденным солнцем, высвечивавшим малейшие неровности, которых почти не было. Узенькая тропка бежала вдоль забора, нависшего над головокружительным обрывом. Высоко в небе, оставляя светлый след, двигались Две точки. Иван мигнул — свет резал глаза. А когда он снова взглянул в окно — по залитому ослепительным солнцем пустырю плавно, как в замедленной съемке, бежала желтая собака. Бульдог, что ли? — подумал Иван, стараясь не думать о том, откуда за его окном взялся этот никогда не виденный им пейзаж. И гут на собаку, плывшую по пустынному двору, вдруг посыпались невидимые удары, ее бросало из стороны в сторону, швыряло наземь — как будто что-то невидимый изо всей силы обрушивал на нee страшные удары тяжелой невидимой палки. И вдруг собака — Иван не поверил глазам — рассыпалась на стекляшки и винтики, ссыпавшиеся кучкой на желтой каменистой земле.

А спустя несколько мгновений один из двух самолетов, летевших в очень синем небе, вдруг зарылся носом, загорелся, неслышно взорвался и, рассыпаясь, рухнул куда-то за далекую черту горизонта.